Когда мы говорим о Церкви, мы можем подходить к ней с двух сторон. Катехизис сообщает нам, что Церковь есть общество людей, объединенных одной иерархией, одним вероучением, одним богослужением и т.д. Однако это слишком внешний подход. С таким же успехом можно говорить людям: если вы хотите найти такой-то храм, то вот вам описание его, вот как он выглядит. Но Церковь узнается изнутри, и “внутреннее” Церкви невозможно определить ни одним из этих понятий — ни одним словом, ни всеми вместе, потому что Церковь — это живой организм, тело. В XIX веке Самарин определял Церковь как “организм любви”. Тело это — одновременно и человеческое, и божественное. Это сообщество людей, которые связаны с Богом не только верой, не только надеждой, или устремлением, или обетованием, но гораздо более органично. Это место, где Бог и Его творение уже встретились, уже заодно. Это само таинство встречи. Это путь, по которому человек может войти в это соотношение.

     Церковь человечна в двух аспектах: в нас, пребывающих, так сказать, в становлении, и — во Христе, Который есть откровение человека. Такого человека, каким мы — каждый из нас в отдельности — призваны стать.

     Церковь также есть храм Святого Духа. И мы – каждый в отдельности, индивидуально, — тоже призваны быть местопребыванием Духа. И поэтому как Церковь в целом — все ее члены, так и каждый ее член являются вместилищем Святого Духа. Вместилищем в том смысле, что мы не можем обладать Духом, однако Он дает нам Себя так, что мы оказываемся охвачены Его присутствием, опять же в большей или меньшей степени в соответствии с нашей открытостью Ему и нашей верностью Христу, то есть верностью тому, к чему мы призваны: быть совершенным образом совершенного, полного, действительного Человека. И во Христе, и в Духе мы — “чада Божии”, дети Бога.

     Мы часто думаем о себе в терминах приемных детей. Христос есть Единородный Сын, а мы, так сказать, Его братья и сестры. Так Он нас называет — Своими друзьями. Но мы пребываем на этом уровне только потому, что не достигли в меру возраста Христова. Наше призвание — расти в подобие Христа, чтобы в каждом из нас и во всех вместе можно было увидеть то, о чем говорит как о нашем призвании святой Ириней: во Христе силою Святого духа мы призваны стать не только приемными детьми Бога, но все вместе стать единородным сыном Божиим… И то, что к нам может быть обращен такой призыв — всем вместе быть единственным сыном Божиим, – показывает, насколько полным должно быть наше единство, как оно должно быть совершенно.

     Это очень важно. И поэтому, говоря о структурах, мы должны помнить, что вот это и есть сущность, подлинная реальность Церкви, а все остальное только служит этой цели, ее достижению. Безусловно, как я уже сказал, мы только находимся на пути к этой полноте. Но вместе с тем Церковь уже — изначально — есть эта полнота. Как говорил отец Георгий Флоровский, мы одновременно in via — в пути и in patria — на родине, дома. Мы уже дети Царства. Царство уже пришло в мир. Мы все его граждане. И в то же время мы граждане, которые должны — каждый из нас — еще вырасти в полную меру Христа, то есть должны стяжать то, что Павел называет “умом Христовым”. Мы должны настолько исполниться Духа, чтобы каждое наше слово, каждая мысль, каждое движение нашего внутреннего “я” — и даже самого нашего тела — было исполнено Духа. Как говорил старец Силуан Афонский, благодать Божия, достигающая нас в духе, постепенно охватывает нашу душу и в конце концов наполняет и тело, так что тело, душа и ум становятся одной духовной реальностью, единой со Христом, и мы таким образом становимся — не только зачаточно, не только в перспективе развития — действительно членами одного Тела.

     Когда мы думаем о том, как связаны составные части этого Тела (апостол Павел говорит о глазе, голове, ноге и т.д.), мы должны сознавать, что наше призвание — призвание Церкви — быть иконой, образом Святой Троицы. Единственной подлинной “структурой”, единственным реальным путем, на котором Церковь будет строиться в соответствии со своим призванием, является отображение ею во всем своем бытии тех отношений, которые существуют внутри Святой Троицы: отношений любви, отношений свободы, отношений святости и т.д.

     В Троице мы различаем то, что греческие отцы называют “монархией Отца”, то есть единоначалием Отца. Он есть источник, “сердце” Божества. Но и Дух, и Сын равны Ему: Они — не производные, не вторичные боги, но суть то же, что и Он. И мы должны спросить себя: что это значит? Как мы на земле можем быть образом, иконой этой реальности?

     Для нас вершина, предельная точка — это Господь Иисус Христос. Господь Иисус Христос — наш Господь, наш Бог, наш Спаситель и в Нем начало всех структур — тех структур, пронизанных присутствием Духа Святого, которые в Духе и во Христе постепенно соделывают нас — сначала несовершенным, но — образом Святой Троицы. Когда я говорю “образом”, я не имею в виду некую неподвижную структуру, но нечто динамичное и мощное, динамично-живое, как Сама Троица. Некоторые отцы Церкви говорят о Троице в терминах перихорезы — кругового движения хоровода, в котором Три Божественные Лица в одномоментности вечности занимают места друг друга. Они являются Один для Другого тем, чем каждый является для всех — все время, в каждый момент. И это то, к чему мы призваны.

     У меня нет времени развить эту мысль. Но если это так, тогда в жизни Церкви есть два аспекта. Во-первых — это по необходимости структуры, потому что мы несовершенны, мы только еще на пути. Мы нуждаемся в водительстве и, как река, текущая к морю, мы нуждаемся в берегах, — иначе мы превратимся в болото. Во-вторых — это живая вода, которую Христос дал самарянке, — вода, бегущая в этих берегах.

     Святой Ефрем Сирин говорит, что когда Бог творит человека, Он вкладывает в его сердце, в сердцевину его существа полноту Царства или, если угодно, совершенный образ Бога. И цель жизни в том., чтобы пробиваться все глубже и глубже к этой центральной точке — чтобы выявить то, что заложено в глубине. Поэтому, когда мы говорим о структурах Церкви, мы должны помнить, что в Церкви есть нечто, что не может быть структурировано, не может быть организовано, не может быть ограничено правилами и уставами. Это — действие Духа святого в каждом из нас и внутри отдельной общины, а также и вселенского церковного сообщества. И это очень важно, потому что Святой Дух говорит нам и с нами, с каждым и со всеми вместе, или воздыханиями неизреченными, или же с ясностью трудного гласа, призывающего нас на борьбу.

     Но, с другой стороны, в нас есть несовершенство и хрупкость, и поэтому должны быть и структуры, подобные лесам строящегося здания или берегам реки, или палке, на которую опирается хромой, чтобы не упасть.

     Однако настоящим искушением для Церкви, как и всякой человеческой организации, являются структуры, построенные согласно мирским принципам: принципу иерархии и власти. Иерархии как подчинения, как порабощения, как унижения; иерархии, оттесняющей чужих и ненужных. Нередко в наших общинах (на практике — в очень многих православных общинах, богословски же — в Риме) миряне оказываются не нужны, неуместны. Это — стадо, которое нужно пасти; у него нет никаких прав, кроме того, чтобы быть ведомым к цели, которую, как предполагается, знает духовенство.

     В своей крайней форме это проявляется в представлении, что вся полнота власти сосредоточена в руках папства, так что Церковь воспринимается как пирамида, на вершине которой — папа. Это богохульство и ересь — ересь против природы Церкви. Богохульство же потому, что на том возвышенном месте, которое присвоил себе папа, никто, кроме Господа Иисуса Христа, не имеет права стоять. Поэтому вопрос здесь не в том, хорошо ли будет управляться Церковь, но это хула против Христа и самой природы Церкви. Вместе с тем, исключая эти две крайности, под чем я разумею властные структуры и подчинение, которое они предполагают, — мы все-таки должны задать себе вопрос о том, какими должны быть структуры Церкви. Структура, о которой мы говорим, есть та, которую Христос определил словами: Кто из вас хочет быть первым, да будет слугой всем. Смысл иерархии — в служении. Чем выше служитель по своему сану, по своему званию, тем ниже он должен быть в отношении своего служения. Он должен совершать наиболее низкое и смиренное служение, а не наиболее высокое.

     Чем должен быть патриарх, митрополит, архиепископ, епископ, духовенство и т.п.? Оконечностью перевернутой пирамиды, когда они находятся снизу и пирамида стоит на одной точке, обозначающей высшего иерарха — самого низшего служителя. Вот это мы должны снова осознать.

     Но мы сможем это осознать только тогда, когда восстановим понимание Церкви как тела и сообщества с множеством функций, а не множества групп, соединенных так, что одни стоят на головах у других. В данном случае я имею в виду то, что мы должны восстановить понимание роли и достоинства мирян. У нас был недавно епархиальный съезд на тему царственного священства. Царственное священство забыто. Если оно не забыто в богословских учебниках, оно забыто на практике, в жизни. Я настаиваю на этом, потому что хотел бы, чтобы вы поняли и приняли мою точку зрения — для меня очень важную, очень мне близкую. Становясь служителями Церкви — священниками, мы не перестаем быть членами Тела Христова, “лаоса” —народа Божия. Однажды на конференции, куда клирики не допускались, а меня пустили, потому что я должен был выступать, меня представили словами: “Здесь присутствует митрополит Антоний, который является мирянином в духовном сане”. И это совершенно верно. В некотором смысле “лаос” включает в себя также и клириков, но с другими функциями. Мы должны восстановить это понятие о святости и достоинстве мирян. Если же мы этого не сделаем, мы не можем говорить о структуре Церкви как об образе Троицы. Мы не можем сказать, что в Троице — и сейчас я скажу нечто почти кощунственное — существует “хозяин” и подчиненные ему рабы. Бог Отец — это не “начальник” в Троице, рядом с которым есть еще два меньших начальника.

     Действительно, отцы говорят, что Бог творит мир двумя руками, которые суть Сын и Дух, и в этом контексте такое сравнение уместно. Но по существу Три Лица Троицы совершенно равны друг другу, и так же существует полное равенство всех членов Церкви. По-иному быть не может.

     Конечно, существует иерархическая структура, в которой тот, кто выполняет наибольшее служение, кто является слугой для других, есть наибольший в очах Божиих. В этом все дело. Но это менее всего заметно в нашей литургической практике, потому что наша Евхаристическая литургия во многом переняла формы византийского императорского двора, придворного ритуала. И поэтому не так уж трудно епископу чувствовать себя “центром”, главой общины, окруженным служителями меньших рангов, за которыми в отдалении стоит и народ. Но это неверно.

     Литургия совершается всей общиной, а не только священнослужителями. Вот почему я неоднократно говорил, что тот, кто не присутствовал с самого начала службы, не может подходить и причащаться — если, конечно, не существует серьезных, уважительных причин. Ибо иначе он не участвует в совершении литургии. Если кто-то приходит в середине литургии и хочет причаститься, это значит, что для него литургия — все равно что ресторан, где повара приготавливают блюда, а ты приходишь, когда тебе надо, и просишь для себя порцию.

     Это очень важно: мы должны снова понять, что “лаос”, народ Божий включает клириков. И в этом смысле различные члены рукоположенного священства занимают каждый свое собственное, особое место в созидании Церкви.

     С самого начала, с первой главы Книги Бытия призванием человека было освящение всего творения Божия. Святой Григорий Палама говорит, что человек сотворен принадлежащим двум мирам: миру Божию — духовному миру и миру материи. И не потому (это уже я добавляю), что он есть высшая точка в процессе эволюции, наиболее совершенная обезьяна, ставшая несовершенным человеком, а потом развившаяся во что-то еще. Человек не был сотворен из наиболее совершенной обезьяны. Согласно Библии, он был сотворен из праха земного. Бог взял как бы основной материал всего творения и из этого сделал человека, так что человек участвует во всем, что было сотворено из земной пыли, начиная с малейшего атома и кончая самой большой галактикой, а также во всем остальном, что мы видим в окружающем нас тварном мире с его растениями, животными и т.п.

     Это чрезвычайно важно. Если Бог стал человеком во Христе, значит, Христос участвует, как и каждый из нас, в материальной пыли, в галактиках, в атомах, в животном мире, во всем, что принадлежит тварному миру. Он воспринял опыт всех творений. Он — один из нас, но в Нем каждая тварь может увидеть себя самое в том предельном состоянии, которое является ее призванием, ее целью.

     То же самое, когда мы думаем о хлебе и вине Евхаристии. Хлеб и вино остаются хлебом и вином в том смысле, что они не становятся чем-то иным по сравнению с тем, что они есть. И вместе с тем, исполненные силы Духа Святого, они становятся Телом и Кровью Христа, не переставая быть тем, чем они являются. Таким же образом мы призваны стать сынами Божиими в Единородном Сыне — “единородным сыном в Единородном Сыне”, — не преставая быть уникальными личностями — каждый из нас. Каждый из нас уникален пред Богом, а не только — одна из особей человеческого рода, подобных друг другу. В книге Откровения говорится, что в конце времен каждый получит имя, которое знает только он и Бог, — имя, совершенно выражающее сущность каждого, его уникальную связь с Богом.

     И поэтому, когда мы говорим об иерархии, мы должны понять, что необходимо восстановить правильный подход к ней: как иерархии служения, иерархии смирения, иерархии, в которой нет места господству, власти. Бог избрал бессилие, когда даровал нам свободу, право ответить Ему “нет”. Но Бог во Христе, Бог в Духе приобрел иное качество: не власть, которая убеждает, но авторитет, который может убеждать. Это не одно и то же.

     Авторитет есть качество человека и Бога, способного быть убедительным, но не заставляя нас делать что-либо. И если наша иерархия постепенно придет к пониманию, что ее призвание — обладать авторитетом, а не властью, тогда мы будем ближе к тому, чем Церковь призвана быть: живым телом, “организмом любви” — но не сентиментальности. Ибо Христос говорит о любви словами: Нет большей любви, как кто положит душу свою за ближнего.

     Поэтому, говоря о структурах Церкви, нужно сказать: да, они необходимы. Но отношение со стороны людей, находящихся на “командных высотах”, должно быть отношением служения. Я среди вас как слуга, — говорит Христос. И мы — как и Он – призваны быть слугами. Структуры необходимы, потому что мы хрупки, греховны, потому что диавол искушает нас, потому что мы — незрелы. Но эти структуры должны быть подобны Закону Ветхого Завета, который апостол Павел называет “детоводителем”, педагогом — тем, кто учит и направляет.

     Когда мы читаем в начале Книги Бытия, что человеку было дано господство, мы всегда толкуем это в терминах права на управление, на порабощение, на подчинение; права относиться ко всему творению как к подвластному. На самом деле слово “доминирование” в английском и французском происходит от латинского “доминус”, которое может означать “владыка”, “повелитель”, а может значить и “учитель”, “наставник”, “мастер”. Наша задача — быть этими “наставниками”, приводящими все творение к полноте единения с Богом, а не доминировать, не господствовать. Но в этом процессе, как я сказал, необходимы и структуры, и формальное, институциональное священство.

     Почему вообще священство? Позвольте мне сказать, — и это мое предположение, так что всякий, богословски более сведущий, чем я, может поправить меня, — позвольте мне предположить, что каждое человеческое существо призвано привести в область Бога все, что его окружает: обстоятельства жизни, места, где он живет, существа. Но одного человек не может совершить: он не может сам себя освятить. Мы не в состоянии актом воли, по своему собственному решению стать тем, чем мы не являемся по причине нашего отступления от своего призвания. Вот почему Христос и Святой Дух входят в мир и действуют, и поручают нам сакраментальное служение, то есть служение священников, назначение которых — приносить Богу элементы этого тварного мира так, чтобы они могли быть изъяты из области греха и введены в область Божию, а Бог затем воспринимает их и освящает силою Святого Духа.

     В этом смысл священства. Его административный аспект — это не сущность его, а нечто уже побочное, второстепенное. И поэтому оказывается, что существует “структурированный” народ Божий — лаос, к которому принадлежат и клирики, то есть священство, назначением которого является литургическое служение, совершение священнодействий или, лучше, создание ситуаций, в которых может действовать Бог. Потому что, — если речь идет о литургии, — никто не может совершать литургии, и на самом деле она не совершается никем, кроме Самого Христа: Он — единственный Первосвященник всего творения. Мы можем произносить слова, делать жесты, но тот, кто приносит эти дары Богу, есть Христос; и сила, которая претворяет эти дары в Тело и Кровь Христовы, которая преображает воду, взятую из колодца, в воду вечной жизни, есть Дух Святой.

Пер. с англ. А. КырлежевА.