А.А.Тахо-Годи
|
— Вся образованная Россия знает Лосева как выдающегося философа и филолога советских лет, автора грандиозных исследований по античности. Однако личная, духовная жизнь Алексея Фёдоровича до последних лет оставалась загадкой...
— Да, конечно, всё, что было связано с его верой, — тщательно скрывалось. Умер Алексей Фёдорович в день святых Кирилла и Мефодия, 24 мая, в год Тысячелетия Крещения Руси. Только потом стало возможным о чём-то говорить. Например, о том, что он тайно принял монашество.
— Неужели об этом никто не знал?
— Почти никто. Более того, недавно я получила книжечку от одного бывшего студента, слушателя Лосева. И там у него есть глава об Алексее Фёдоровиче, где автор пишет, что они были потрясены, когда вдруг узнали, что в советское время мог быть философ — философ Лосев. “Какой-то неофициальный философ, который вместе с тем студентам преподавал латинский язык. Который всегда ходил в чёрной шапочке. Иной раз сидит на ученых заседаниях, и впечатление, как будто он немножко подрёмывает. А потом вдруг как встанет и начнёт говорить что-то очень серьёзное. Или сидит Лосев и как-то так руку странно держит, вроде под пиджаком. Жалко было смотреть на этого философа, который, оказывается, вынужден был преподавать латынь. Если бы мы тогда знали, кто это был!” А я потом этому бывшему студенту написала ответ: да, правильно, можно было подумать, что Лосев подрёмывает, но руку он так держал, потому что читал в это время Иисусову молитву и крестился. А читал он её непрестанно. Бывало, он даже своим секретарям диктует, а сам держит там эту руку.
— Наверное, Лосев тяжело переживал диктатуру атеизма?
— А сами посудите. Он жадно слушал, как его друг, профессор Владимир Николаевич Щелкачёв, рассказывал о своей поездке в Болгарию. Щелкачёв попал туда как раз на праздник Кирилла и Мефодия и потом с энтузиазмом рассказывал Алексею Фёдоровичу, как праздновали этот день: как он зашел в болгарский храм и как, говорит, у них там хорошо, ведь там всё по-нашему, православный обряд, церковнославянский язык. И Алексей Фёдорович, знаете, просто чуть не плакал, когда слышал, что где-то возможно вот такое народное празднование святых, что можно так открыто чтить святых, не боясь ничего.
— Но, может быть, живя в СССР, Алексей Фёдорович всё-таки слишком уж осторожничал, опасаясь ходить в церковь?
— Что Вы! Это было ужасно, тяжело. Сейчас народ просто не представляет и не понимает, что тогда было. Мы были зажаты в кулак. Если узнают, что ты, преподаватель, ходил в церковь, то тебя выгонят... Я сама очень многого тогда не знала, от меня многое скрывалось. Например, я молодая была, меня посылали куда-то кому-то что-то отнести, помочь, какие-то продукты, деньги каким-то старичкам, старушкам. И только потом выяснилось, что это, оказывается, были родственники очень известного священника Михаила Шика. Или вот: приезжала к нам какая-то женщина, жила у нас, на лето, якобы, квартиру стерегла. Оказывается, это была монахиня, она скрывалась, чтобы не попасться властям. Жила у нас, потому что ей деться некуда, её нигде нельзя было прописать.
— И Алексею Фёдоровичу удавалось всё это скрывать?
— Да. Никто не знал, даже я многого не знала. Он никогда ничего лишнего не показывал, ничего никому не навязывал, никаких бесед ни с кем не вёл. Но люди, которые его очень близко знали, говорили и теперь говорят, что Алексей Фёдорович был как старец, потому что давал такие советы, что невозможно было не послушаться. Он всегда чувствовал человека. Все, кто с ним близко общался, можно сказать, духовно окормлялись при нём. Но это было не безопасно. Все равно за нами следили, даже тогда, в конце 70-х — начале 80-х на него писали доносы.
— Даже до такого доходило?
—Да, и, между прочим, теперь это стало известно.
— А в чём обвиняли Лосева авторы доносов?
— Что он идеологически вредно влияет на студентов. Там же парткомовцы всячески его унижали. Это только в последние годы его жизни изменилось отношение, да и то потому, что в администрации произошли изменения.
А.Ф.Лосев
|
— Да к чему ж придраться-то можно было? Ведь Алексей Фёдорович просто преподавал латынь, античную литературу читал...
— Не знаю. Вот видите, люди бывают разные. Один, прослушав лекцию, говорил, что это не простой преподаватель, а за ним что-то скрывается. Другой доносивший, может быть, что-то пронюхал, а, может, просто получил двойку. Тот человек учился, между прочим, плохо, это известно.
— А как Алексей Фёдорович относился к западным конфессиям?
— Лосев был и оставался строго православным человеком. В своей знаменитой книге “Очерки античного символизма и мифологии” он давал философско-богословскую критику католичества. А уж о протестантизме он вообще говорил: “Ну, эти их пасторы — ученые профессора, а не священники, любой может стать: надел галстук, белый воротничок, закончил теологический факультет, научился критике библейских текстов — и ты пастор». Но ведь не из этого складывается настоящая Церковь. Как философ и богослов Лосев рассматривал знаменитую проблему католического Filioque. Также в связи с католичеством он писал о примерах безумных экстазов некоторых католических святых. Возьмите хотя бы его “Эстетику Возрождения”. С серьёзным опасением он относился к утверждениям о “непогрешимости” Римского папы. Алексей Фёдорович всегда подчёркивал, что этим католики утверждают не просто “непогрешимость” бытовую, но придают ей значение догматическое, вероучительное — ex cathedra — что особенно опасно. Ведь получается, что папа Римский говорит как наместник Христа на земле.
— Кто, на Ваш взгляд, особенно повлиял на формирование личности Алексея Фёдоровича?
— Алексей Фёдорович, будучи старшеклассником, уже читал Платона и Владимира Соловьева. Но дело в том, что самое большое влияние на него оказали семейная традиция, вера и храм. Имя Алексей он получил от деда Алексея Полякова (протоиерея, настоятеля храма Архангела Михаила), который сам крестил своего внука в честь святителя Алексия, митрополита Московского. Потом до последних дней жизни Алексей Фёдорович с трепетом и любовью вспоминал гимназический храм, посвящённый Кириллу и Мефодию. Если Вы знаете, последнее, что он написал, было “Слово о Кирилле и Мефодии”. Он вспоминает этот храм как самое дорогое, что связано с родиной, Россией. Так что, я думаю, дело не только в Платоне и Соловьеве — просто была заложена глубокая духовная основа, православная.
— Аза Алибековна, арест и последующее заключение, наверное, тяжело повлияли на Алексея Фёдоровича? Как всё же не сломилась вера?
— Да, конечно, это было очень трудно. Но посмотрите, был конец 20-х годов: когда разгоняли монастыри, когда закрывали храмы, когда тысячи монахов и монахинь отправлялись в ссылки, когда мало кто мог спокойно умереть в своей постели. Именно в это время Алексей Фёдорович и Валентина Михайловна принимают тайный монашеский постриг, в самое трудное время — 29-й год. У меня есть маленькая фотография Алексея Фёдоровича того времени, где он в своей шапочке — очень глубокой, — которая, собственно говоря, является иноческой скуфейкой. В дальнейшем эти шапочки меняли свою форму и считались академическим атрибутом, хотя на самом деле это совсем не так. И Валентина Михайловна хранила у себя такую же бархатную монашескую шапочку. Берегли они и другие знаки иночества. Так что, я думаю, у них была очень крепкая надёжная вера, причем у Алексея Фёдоровича — осмысленная вера, глубочайшим образом обоснованная. И поэтому сбить его никто никогда не мог. Хотя... В письмах Алексея Фёдоровича, особенно лагерных, есть упоминания о том, как он горько плакал, находясь на Лубянке в одиночестве, но потом, оградив себя молитвой, преодолевал это...
— Принимал ли уже в советское время Алексей Фёдорович участие в Таинствах Исповеди и Причастия?
— Да, но тайно. В церковь он не мог ходить. Он же ослеп. И исповедовался, и причащался тайно на дому. Он не мог открыто выйти. Другое дело, Владимир Николаевич Щелкачёв, он всегда открыто ходил в церковь. Но он математик, он сделал великие открытия, применил математику на практике, например, на знаменитых ромашкинских месторождениях в Башкирии. Владимир Николаевич — почётный нефтяник, лауреат Сталинской премии. Поэтому ему было не страшно. А Алексей Фёдорович находился в другом положении. Его арестовали по “церковному” процессу, ведь я читала потом его “Дело”, и там говорится, что Лосев был “идеолог церковников”. Поэтому власти на него наложили запрет заниматься философией. Да ещё к тому же глаза потерял. Куда ему деваться; поэтому делалось всё тихо, тайно. Даже от меня скрывали.
— А из современных Алексею Фёдоровичу духовных лиц был кто-нибудь близок?
— Могу сказать, что в 20-е годы, когда можно ещё было по монастырям ездить, общаться со священнослужителями, Алексей Фёдорович очень сблизился с архимандритом Давидом, который был настоятелем Андреевского скита на Афоне и основал Андреевское подворье в Петербурге. Это был его духовный отец. Затем отец Досифей, тоже был духовником Лосева. Из Зосимовой пустыни о.Мелхиседек. Затем владыка Феодор (Поздеевский), с которым Алексей Фёдорович на одних нарах спал и в пересылках был, и в лагерь отправлялся. Затем, конечно, нельзя обойти отца Павла Флоренского. Вы, наверное, знаете, что отец Павел венчал Алексея Фёдоровича и Валентину Михайловну в Сергиевом Посаде в 22 году. Сохранилось даже письмо 1923 года к о. Павлу, где Алексей Федорович приглашает его приехать на годовщину такого события важного, семейного. Лосев, отправляясь в Троице-Сергиев или Хотьково, всегда бывал в доме Флоренских. Среди других знакомых: владыка Арсений (Жадановский), владыка Серафим (Звездинский), владыка Варфоломей (Ремов), большой знаток семитической филологии, с которым как раз Алексей Фёдорович и Валентина Михайловна этой семитической филологией и занимались, изучали древнееврейский язык, псалмы Давида. Еще Новосёлов Александр Иванович, замечательный духовный публицист и человек, который жил всеми проблемами Церкви. Потом известный математик-геометр Дмитрий Фёдорович Егоров, президент Московского математического общества: он был арестован после Алексея Фёдоровича по тому же делу.
— Жив ли кто-нибудь из этих людей?
— Никто. Самое интересное, что дети и внуки тех, кто пострадал тогда за веру, достойно продолжили или продолжают дело своих близких. Например, Алексей Фёдорович был близок с дедом отца Владимира Воробьёва (они, собственно говоря, были одновременно арестованы), нынешнего ректора Свято-Тихоновского Богословского института. Научная деятельность (отец Владимир — кандидат физико-математических наук) не помешала ему продолжить духовный путь своего деда. Или, например, с Алексеем Фёдоровичем был арестован Александр Борисович Салтыков. И вот его сын, отец Александр Салтыков, очень почитаемый батюшка, учёный, как вы знаете, искусствовед, прекрасный знаток древнерусской иконописи. Он вместе с отцом Владимиром служит в Никольском храме.
— Аза Алибековна, известно, что у Пушкина важные моменты жизни были связаны с праздником Преображения. У Лосева таким праздником, наверное, был день Кирилла и Мефодия?
— Этих славянских святых Алексей Фёдорович, конечно же, почитал, любил. Он и умер-то в день их праздника, 24 мая. Но все же главным для него была Пасха, потому что это Воскресение Господне...
С Азой Алибековной Тахо-Годи беседовал Александр ЕГОРЦЕВ.
|
![Перейти в раздел [ Культура ]](../images/cultlogov.gif)
