Ваше высокопреосвященство, честные отцы, братья и сестры, коллеги!

     Почти уже четыре месяца мы живем с вами в новом мире. После 11 сентября прошлого года для нас началась новая эра. Здесь много спорили, когда началось новое тысячелетие: в 2000 или 2001 году. Оно началось, в общем-то, с этих грозных событий, которые не были для людей с глазами и умом чем-то неожиданным. Что-то подобное давно предчувствовалось. Просто сегодня в свете этих событий еще резче выступил тотальный кризис всемирной цивилизации. Не только Россия находится в этом кризисе, но и весь мир. Он поразил все сферы. Если раньше много говорили об экологической катастрофе, то теперь эта тема отходит на второй план. Речь уже идет о кризисе политическом, военном, финансовом. Обогащение любым путем, спекуляция деревативами, монитаризм, наконец, электронные деньги – все это открывает возможность любых спекуляций и перспективу финансовой диктатуры. Но я не могу на этом останавливаться очень подробно, поскольку у меня мало времени, и скажу только несколько слов о культурном кризисе, к которому больше примыкает мое выступление.

     Он связан с сегодняшним понятием глобализации, которое практически означает понижение духовных потенциалов культуры во всех сферах. Это и понижение уровня образования. Мы знаем, как у нас настойчиво продавливали западные схемы, что мы должны преподавать не физику, математику, биологию, литературу, а должны преподавать единую дисциплину, которая по-английски называется sience – просто наука. В некоторых восточно-европейских странах это было внедрено. Снижение уровня высшего образования, сведение его только к специальному образованию. Положение, когда маргиналы, гомосексуалисты и наркоманы оказываются главными персонажами нашего телевидения, эстрады, и они постоянно являются учителями молодежи. Постмодернизм как философия тотального разрушения, деконструкции любых духовных ценностей. Наконец, идолатрия культуры развлечений. История как бы делает поворот и возвращается к тому времени, когда два тысячелетия назад в корчах умирающей Римской империи, которая требовала своим плебсам хлеба и зрелищ, родилось христианство. Сегодня история как бы делает свой круг.

     В чем же причина кризиса? Мы, православные, знаем, конечно, этот ответ – причина в отходе от Бога. Но это общий универсальный ответ. Еще апостол говорил, что уже в его времена тайна беззакония была в действии. Но как конкретнее мы можем сегодня истолковать это?

     Здесь, мне кажется, очень важно обратить внимание на такое модное словечко – технологии. Технологии промышленные, образовательные, политические и так далее. Почти к любым сферам культуры применяется это слово. Есть такое выражение в обиходе: когда вопрос продуман, остальное - дело техники.

     Такое тотальное использование технологий подсказывает, подталкивает к решению, что и сама жизнь, вообще говоря, тоже есть дело техники. Это есть не дело подвига, как учит нас Православие, Евангелие, а дело техники. Этой идеологией технологии проникнута вся наша культура.

     Источником ее является, конечно, вся новоевропейская наука, которая четыре столетия назад, начиная с трудов ее пионеров, сформулировала этот технологический подход к истине. Декарт, формулируя свой философский метод, говорил, что если применить его, например, к геометрии, к решению задач, то человек самых средних способностей сможет механически, применяя правила этого метода, решать любые задачи. Личность, какие-то прозрения, какое-то наитие при решении задач уже не нужны. Это не значит, что так и есть на самом деле. Это значит, что так хотела себя мыслить наука и новоевропейская культура вообще. Отсюда уже в 17 веке родились идеи построить такой универсальный алгоритм, который позволил бы чисто вычислительными процедурами (как мы, например, складываем столбиком, умножаем) решить любую задачу. И Декарт, и Лейбниц были прямо одержимы этой задачей.

     Человечество и по сегодняшний день, как плохой ученик, ищет формулу, куда нужно просто подставить данные, чтобы получить решение человеческой задачи, жизненной задачи.

     Декарт, формулируя свой метод, говорил, что необходимо мыслить ясно, четко и отчетливо. Эта ясность и отчетливость были главным требованием, рубежом, который разрывал со всей предыдущей средневековой христианской культурой. А что делать, если мы что-то мыслим смутно? Что если речь идет о том - «верую, Господи, помоги моему неверию»? Когда человек сам не может сказать, вера это или нет? Что делать с этой важной для человека сферой жизни? Она наукой, которая ищет только ясности и отчетливости, вытесняется на периферию, а потом вообще объявляется несуществующей. Ясность до безумия, как сказал один современный философ о Декарте.

     Субъект познания превращается здесь в точку, неразложимую далее. Всякого рода сомнения в нем должны исчезнуть. Он должен внутренне как бы оцепенеть, в нем воспитывается своеобразное окамененное бесчувствие ко всем своим ощущениям, предчувствиям. Вся глубина жизни игнорируется. Для чего? Для того, чтобы он выступал как эффективный инструмент научного познания. Это приводит к тому, что технологическое мышление порождает два феномена: технику вовне (современная техника, механизация мира) и технику внутри (умственная техника). Началось все с «Аналитической геометрии» Декарта, потом были изобретены формальные языки, потом математическая логика, наконец, компьютерная техника. И сегодня выставляются безумные претензии компьютерной техники в терминах информации выразить саму таинственную стихию мысли. Все внешнее, вся природа должны быть переработаны в нечто технически доступное. Мы строим дороги для машин, делаем такие продукты, чтобы их могли производить машины в массовом производстве. Продукты, которые, как мы знаем, оказываются некачественными, меняют сам генетический состав человека. Синтетические материалы универсального применения, которые тоже удобны именно для производства автоматическими машинами. Наконец, любая форма энергии должна быть переведена во что-то универсальное – электрическую энергию, которую можно передавать на любые расстояния и превращать во все виды другой энергии.

     Мы делаем все, чтобы работала техника, и теряем среди нее человека. Как говорил крупный немецкий философ ушедшего столетия Мартин Хайдеггер, даже река Рейн, на которой стоит электростанция, рассматривается не сама по себе, а как средство, чтобы работала электростанция. Его точку зрения критикуют и говорят – но Рейн же остается, мы можем посмотреть, какой он красивый. Но даже его красота уже вставлена вовнутрь технологии туристической индустрии.

     Что же удивляться здесь экологическому кризису, если познание с самого начала направлено к созданию некоторой схемы, картины мира, формулы для технического использования, для технологий. Нет внимания к природе, нет вслушивания в неясное, идущее из глубины. Все должно быть ясно и отчетливо. Познание должно давать силу. Сила как бы и есть сама истина.

     А что, если истина не вмещается в силу? Как мы знаем, не в буре и огне явился великому пророку Господь. И если мы ищем силы и технологической эффективности, то можем упустить и саму истину.

     Технологическим мышлением проникнуты все сферы. Технология в образовании – два последних десятилетия очень модное слово. Конечно, технологии как определенные приемы учителя, педагогические приемы, психологические, нужны, вне всякого сомнения. Но применять их нужно с разумом. И вообще пафос моего доклада не в том, что технологии сами по себе вредны, а в том, что технологическое мышление, эта идолатрия технологии может безнадежно заслонить нас от истины и понизить эффективность тех технологий, которые мы используем.

     Так, бесспорно, что образование состоит из двух частей: научение и воспитание. Воспитанием личности (духовным, гражданским, патриотическим, нравственным) должна заниматься школа. Конечно, в рамках не либеральной модели школы. Это можно делать и через предметное обучение, то есть преподавание предметов гуманитарного цикла: истории, литературы, элементов правоведения, философии. Оно невозможно без личности учителя, когда учитель должен сделать акцент, где-то проявить пафос, восхищение, негодование, пренебрежение. Все эти оценки будут восприняты учеником и окажут свое воздействие на его воспитание. Но когда мы говорим о научении конкретным предметам, особенно естественнонаучным, то кажется, что здесь нет места для воспитания. Там, где сегодня применяется много компьютерной техники и тестовых методов, кажется, уже не нужно заботиться о присутствии личности. Это огромная ошибка.

     Само научение есть таинственный процесс, вечная загадка для педагогики. Научение в этом смысле есть воспитание ума. Но поскольку ум есть таинственная величина в человеке, то границ его нельзя определить. Есть много теорий, но мы мало что в этом понимаем. Воспитание ума касается воспитания всего человека. И здесь очень важна личность самого преподавателя. Он должен уметь где-то подсказать, а где-то, может быть, запутать ученика, чтобы тот сам разобрался, поощрить, предложить более сложную задачу. Усвоение логических схем науки при изучении естествознания только верхняя часть айсберга. За ним стоит глубокая личностная работа, и ее невозможно решить никакими чисто формальными, чисто механическими средствами обучения, то есть общением с компьютером или ответами на тесты.

     Тестовая система, которая сейчас настойчиво внедряется в школу, совершенно игнорирует эту философию научения. Тест на вопрос предлагает ответы, нередко просто идиотские. Когда смотришь на эти ответы, то видишь, как велика инфантильная самоуверенность авторов тестов. Им кажется, что все пространство возможностей ответов они просмотрели и дали все возможные варианты самоопределения учащегося, и ему остается только выбрать правильный или неправильный. Но жизнь ума гораздо сложнее. Как еще в древности говорил Гераклит, границ души не найти. Поэтому ученик может иметь в виду совсем другое поле возможностей, чем авторы теста и оценить это может только внимательный учитель, только личность. Поправить, а может, увидеть возможности нового подхода и поддержать это.

     Механизированная процедура тестирования игнорирует воспитание мышления, этику поиска истины, и, стало быть, воспитание этики ученого, по существу, может показать только живая личность, которая свои логические решения всегда сопровождает оценкой эмоциональной и нравственной. Роль эмоционального начала, учителя знают, в научении какому-то предмету, даже в научении решать уравнения, очень важна. Когда мы отказываемся от преподавателей и пытаемся передать эти функции компьютеру, говорим о дистанционном обучении и тотальном, то мы тем самым убиваем саму душу преподавания. Здесь нужно быть очень внимательными. Мы знаем, что это уже стало международной проблемой в образовании – недостаток эмоциональности. Он приводит к аутизму у детей, замкнутости, психическим болезням, перенапряжению, когда ребенок уже не может воспринимать позитивную информацию.

     Поэтому так важен учитель, важны экзамены, проводимые именно экзаменатором. Нам говорят, он может субъективно оценить, но в этой субъективности всегда есть и плюсы, и минусы. Он может ошибиться, оказаться человеком нечестным, корыстным, но в то же время только человек может оказать помощь ученику. Например, преподаватели знают, что хотя этот ученик ответил слабее, но оценка ему может быть поставлена такая же, как и тому, который ответил сильнее, потому что у первого чувствуется потенциал. То, что из него вырастет, оказывается больше и механизировать эту процедуру невозможно. Поэтому нужна личность.

     Но кто знает, что такое личность, кроме Церкви, кроме христиан? Только мы знаем, что личность питается на самом деле от Сверхличности и только в связи с ней, с самим личным Богом личность может и очищаться, и укрепляться, и передавать эти энергии другим.

     Технологическое мышление пронизывает нашу политику. Политики тоже хвалятся своими технологиями. Опять та же идея, что можно найти какие-то обезличные формы организации, которые сами по себе создадут эффективную, справедливую и честную власть. Так, демократия хвалится своим разделением властей, будто бы эти три различные ветви власти друг друга уравновешивают. Но мы видим на примере других и нашей собственной страны, как со всем этим прекрасно уживаются насквозь коррумпированное, бессовестное и недееспособное стадо политиканов, паразитирующих на народном теле. Политическая схема сама по себе не решает проблем управления. Все упирается в человека. Гениальный русский политолог Лев Александрович Тихомиров объяснял, что каждая форма политической власти зависит от того уровня нравственной энергии, уровня нравственного самосознания, которое есть в народе. Политическая схема есть только символ духовной реальности, которая в душе народа. Одной политической техникой не решишь этих проблем.

     Пределом технологической утопии являлось учение русского философа Николая Федоровича Федорова. Он считал, что с помощью технологии можно даже решить задачу воскрешения человека, воскрешения отцов, как он говорил. Считал это в высшей степени нравственной задачей, но не так, как мыслят это христиане - через Второе пришествие Божие, божьими энергиями, а через развитие чисто секулярных человеческих технологий. Федоров говорил, что человечество должно обратиться к общему делу, перестать заниматься ерундой, перестать тратить свои силы на производство предметов роскоши, взаимную вражду, войны и заняться действительно серьезным делом – воскрешением отцов. Хотя Федоров был гениальным самоучкой, талантливейшим русским человеком и почти на каждой странице у него имя Пресвятой Троицы упоминается, тем не менее его философия общего дела есть еще один пример этой идолатрии техники, веры в то, что техника может все. Он говорил, что человечество должно обратиться от распыления своих сил на войны, производство предметов роскоши к общему делу. В том-то и вопрос, как человечеству обратиться? Это и есть главная проблема. Ибо, как учил нас апостол, живет в нас грех и он в том-то и состоит, что мы не делаем то, что нужно делать. Православное же миропонимание в этом смысле существенно не технологично. В жизни есть применение некоторого алгоритма, формул, или, по Федорову, развитие чисто человеческих секулярных технологий, и есть синергия – сотворчество с Богом. Православный всегда ищет Божьего благословения: в начале, в конце работы, в процессе, ищет вдохновения, присутствия Духа Божия, который открывает и то, что в природе, и что в человеке, и даже в самом Божестве.

     Непрерывно молитесь – эта заповедь Божия человеку на то и направлена, чтобы человек все время искал Бога, ходил перед Его лицом, все время бы стремился с Ним соединиться. И именно так должна быть организована его жизнь. Это содержание христианства лучше всего сохранило в истории Православие. Церковь учит православного различать Дух, и он уже не будет путать, или во всяком случае будет путать меньше, как говорится, Божий дар с яичницей. То, что действительно от Бога, и то, что лишь человеческое, каким бы хитроумным и изобретательным оно не казалось. Так учится православное сердце различать духов везде: в искусстве, поэзии, человеке, политике, жизни. Подобное познание есть проникновение Духом Божиим в самую онтологическую сердцевину сущего, видение его с точки зрения вечности.

     Подобное вдохновение направляет и научное познание. Еще святитель Григорий Палама говорил, что тот, кто не признает нетварного света Божьего, действующего в этом мире, то есть божественных энергий, действующих в этом мире, тот не понимает и природы видимого света. Это божественное наитие является источником научных прозрений, однако оно не вмещается в язык научных схем и технологических рецептов. Не истины, как правильные схемы, как научные теории, - пишет христианский подвижник, - а истины, как внутренняя причастность самому истинному бытию, как обожение, соединение с Богом по энергиям. Вся культура, которая растет из православного духовного опыта, проникнута этим стремлением, и эта культура всегда выступает корелятом и основанием критики культуры технологической. Более того, она всегда ставит вопрос о возможности иной науки,не технологической праксиологии и иной альтернативной цивилизации. Однако это уже предмет особого разговора.

Катасонов Владимир Николаевич, д.ф.н, институт философии РАН