вожделений, домыслов. Любовь бесстыдна, потому что не замечает зла. Помните слова Джульетты: "Ромео под любым названьем был бы тем верхом совершенств, каков он есть". Любовь есть первый опыт самосознанья человека перед лицом существа подобного ему. Имя "Адам" значит "подобный" (букв. "я уподобил"): это значит, что человек в лучших своих проявлениях есть икона (греч.-образ, подобие) Бога, любовь же есть способность видеть эту икону в другом. До этого Адам давал имена животным, и Господь взирал, как он назовет их, и "чтобы как наречет человек всякую душу живую, так и было имя ей" (Быт.2:19). Но самого себя он называет, исходя из встречи, из самого существования кого-то, кто подобен ему, в ком он видит "я" подобное своему. Отныне он не просто Адам, но муж (евр.-"иш"), в то время как та, "что взята от мужа", получает название жена ( по русски совершенно точно - отженена, "жена" - "отженять", то есть "отделять, взять". По евр. -"ишша" - различается с "мужем" одной буквой").
     Заметь, что имя жена получит лишь при оставлении рая, после того как Бог благословит ее на продолжение рода: "И нарек Адам имя жене своей: Ева, (то есть "жизнь"), ибо она стала матерью всех живущих" (Быт.3:20). До грехопадения она не нуждалась в отдельном имени, первые люди как части целого пребывали в имени Адам, пребывали в преподобии Богу, были иконами Бога, а, точнее, двумя частями одной иконы; и так и завались: Адам-и-жена-его, то есть "двучастный образ Божий".
     Бог "жене сказал: умножая умножу скорбь твою в беременности твоей; в болезни будешь рожать детей; и к мужу твоему влечение твое, и он будет господствовать над тобою".(Быт.3:16) Это отнюдь не проклятие согрешившей женщине, это воистину благословение, но благословение на подвиг самоотдачи, на священнический подвиг любви. Всякая мать - священник пред Богом, приносящий жертву "духа сокрушенна и сердца сокрушенна и смиренна" новой жизни, новой иконе Бога.
     Женщина получает благословение на рождение нового человека. Это благословение раскрывается в том, что женщина воспроизводит ребенка так же, как сама была создана - отделением "ребра", то есть "грани", новой грани - ипостаси человеческой природы.
     Женщина причащает ребенка своим телом. Прервавшаяся было родами связь восстанавливается питанием, как новым принципом познания - пуповина сменяется грудью. Так и Адам сменил плоды райские на плоды земные.
     Женщина любовью своею продолжает ребенку ту радость богообщения, которой начинается всякая жизнь. Любовь эта, как любовь личная, есть отображение отношения человека к Богу как личности, личной соотнесенности.
     Ребенок научается любить себя, отделяясь от матери, и разделяя ее любовь к себе. Он научается любить себя как любит его мать. Это осознание того в себе, что достойно любви, есть ощущение в себе (еще пока ощущение) той глубины в себе, которая может быть заполнима только Богом.
     Эта любовь к себе - то, что делает человека "им самим", трудноуловима и таинственна, потому что в его природе нет ничего такого, что относилось бы собственно к этой глубине личности. И поэтому человек утверждает себя как индивид, как собственник собственной своей природы, которую он противополагает природам других как свое "я", - и это есть смешение личности и природы. Это смешение лучше всего по-русски понять как "самость", так как истинный смысл этой любви к себе слово "эгоизм" не передает.
     Поэтому человеку и заповедано возлюбить ближнего как самого себя, хотя бы как самого себя. Эта любовь к себе здесь понимается как мерило любви, первая мерка любви к другому, мерка по истоку своему имеющая тональность любви материнской, любви жертвенной, отданной до конца. Но эта любовь "хотя бы как самого себя" - еще и детская, отдающаяся беззащитно, уязвимая. Этот образ любви детской и родительской так глубоко раскрывает отношения человека и Бога.
     Обычно мы знаем отношения людей, то есть эрос, в его искаженной форме - форме греха. А грех есть не что иное, как неудача в исполнении эросом его изначального предназначения, то есть единения человека с Богом, обожения. В этом случае эрос превращается в неутомимое стремление природы к самоудовлетворению, к эгоистическому сладострастию. Пчему всякое "наслаждение", "сладость" - грех? Потому что момент наслаждения есть момент усиления личного самочувствия, и чем острее наслаждение, тем глубже человеческий разрыв со всеобщей гармонией. От наслаждения - к самолюбию, от самолюбия - к разложению гармонии, от разложения - к смерти. Эрос перестает осуществляться как общение любви и становится подчинением одного человеческого существа потребностям и вожделениям другого: "И мужу твоему влечение твое, и он будет господствовать над тобою" (Быт.3:36) И здесь спасительным будет забвение в любви человеком самого себя, отказ от стремления к самоутверждению и жизнь ради того, кого любишь. Так возлюбить другого, как Христос возлюбил Церковь Свою, даже до смерти крестной. "Он первый, кто возлюбил нас, - говорит святой Фотий, - нас, противящихся и враждебных Ему. Однако Он не просто любил нас, но отдал Себя в бесчестие ради нас, подвергся унижению и распятию, и был сопричислен к мертвым; и через все это доказал свою любовь к нам".
     Для того, чтобы семя, брошенное в землю, проросло, оно должно умереть: пожертвовать своей самозамкнутостью, "цельностью", чтобы совершить побег из земли к солнцу. Через такое же умирание в дерзновении любви человек должен совершить побег души к Богу. умирание начинается в тот момент, когда человек, по слову Спасителя, отрекается от себя; а это мы можем делать на разном уровне изо дня в день. Умираем, потому что бывает РАДОСТЬЮ забыть про себя для любимого человека или чего-то, что кажется таким великим, светлым и святым. Иногда это требует волевой решимости. Убрать Я, которое стоит между мной и правдой. Готовность быть брошенным, чужим, готовность себя отдать. Незащищенность делает человека свободным: отдавая себя, я могу говорить правду. Эта правда о радости, о выстраданной радости по Богу. И когда мы слышим "Возлюбиши Господа Бога твоего всем сердем твоим, и всею душею твоею, и всею мыслею твоею" - то понимаем, что ответить на Его любовь нужно СОБОЮ, ответить всем своим существом. Потому что-то во мне, что не принадлежит Ему - принадлежит смерти. Воплощением Христа человеку вновь со времен Адама открывается путь выбора между жизнью и смертью: между преображением смерти в жизнь, по примеру Христа, и упорством в смерти, в адской муке нелюбви.
     Наша любовь не исключает любви Божией. "Верно слово: если мы с Ним умерли, то с Ним и оживем; если терпим, то с Ним и царствовать будем; если отречемся, и Он отречется от нас; если мы неверны, Он пребывает нам верен, ибо себя отречься не может".(2 Тим.2:11-13)
     Смотри, здесь даже отречение Его есть величайшее уважение к человеку, который в абсолютной свободе своей может отвернуться от Бога, начать жить иллюзией автономности и самодостаточности. Так вот, Бог не гневается и не осуждает такого человека, Он вообще не гневается и не радуется, но также неизменно изливает благодать на верных и на неверных, пребывая источником всякой любви. Он отрекается отрекшегося именно тем, что не пытается насильно вернуть заблудшего, сломать свободу Им же созданную; Бог становится бессильным перед человеческой свободой, Он не может ее насиловать, потому что она исходит от Его всемогущества. Любовь Бога к человеку так велика, что она не может принуждать, ибо нет любви без уважения.
     Единственное, в чем проявляется вмешательство Божие, - это в преображении кары греха, добровольно наложенной человеком на себя, в спасительное педагогическое деяние, кульминационным моментом которого стало воплощение Самого Бога. Но даже и этот классический образ педагога покажется весьма слабым каждому, кто почувствовал в Боге просящего подаяния любви нищего, ждущего у дверей души и никогда не дерзающего их взломать. Его отречение - это терпеливое ожидание Отцом блудного сына, это любовь выходящей на дорогу матушки в старом шушуне. Это отречение есть долготерпение любви. И посему нам "любви не нужно искать, но держаться ее" (1 Кор.14:1).

Раб Божий Мирон.