|
Витя Гвоздин случайно встретился с Богом. Шел как-то зимним вечером из университета, хрустел снежком и вдруг подумал: «Господи, я не знаю Тебя. Столько разговоров вокруг Тебя, а я Тебя не знаю. Откройся мне». И через несколько дней он столкнулся с воскресшим Христом на вечернем богослужении в соседнем храме. Жизнь Вити изменилась. Он стал каждое воскресение ходить в храм и вскоре нашел себе духовника – отца Артемия. Через год он впервые постился Рождественским постом. А в общежитии – никто не постился. И вот как раз в Новый год, когда вся общага стояла на ушах от выпитого и съеденного, Витя готовился к причастию, читал каноны: началась строгая неделя поста. Поздно ночью в дверь его комнаты постучали.
- Витька, открывай! Открывай, пойдем с нами! - слышались веселые, пьяные голоса.
Витя встал с колен, с тоской посмотрел на свечу, горящую перед иконой, вздохнул: «помолиться не дают».
Подошел к двери и немного ее приоткрыл.
- Ну, что ты, давай, выходи к нам! Новый год! Пойдем гулять, праздновать! – завопили сокурсники.
- Я не могу с вами, я не один, - вдруг неожиданно для себя сказал Витя.
- А! Не один, ну ясно, - захохотали студенты, понимающе подмигивая. - Ну, давай, хорошо тебе развлечься с подругой. И с хохотом удалились.
Витя пошел молиться дальше. На исповеди он объяснял батюшке: «А что, я же не соврал, я ведь не один был – с Богом!»
***
Друг Вити, Костя Мячиков, крестился из-за несчастной любви. Влюбился в Ирку, а она в него не влюбилась. Он с горя взял академку и уехал на год домой, в родной город. Там он грустил и работал на заводе. Много думал о жизни и, наконец, крестился в Свято-Никольском храме у отца Петра. Через год он вернулся в университет, радовался жизни, и одного ему только не хватало – гитары. Вот он идет как-то вечером и стал молиться: «Господи, пошли мне гитару, очень хочу научиться играть на гитаре». Заходит в свой подъезд, поднимается по лестнице, и (о чудо!) на подоконнике лестничной клетки его этажа стоит гитара! Старенькая, с трещинкой на боку, без струн, но гитара! Радости не было предела. Костя почистил ее, отладил, натянул новые струны и играл теперь почти каждый вечер. На Рождественские каникулы он поехал домой, и случайно в одном вагоне с ним ехал крестивший его отец Петр. Услышав историю про гитару, он заметил: «Это тебе искушение было, в пост играть на гитаре нехорошо!»
***
Диакон отец Василий заикался. Заикание он называл гугнивостью, но вспоминал, что и Моисей, великий пророк, был гугнив. Не заикался отец Василий только когда пел. Но его все равно понимали не очень. Особенно приходские бабушки. Он пел: «отложим всякое мирское попечение», они толковали, что нужно закупать печенье, пелось «да исправится молитва моя, яко кадило пред Тобою», бабуши слезно каялись пред Богом «яко крокодилы пред Тобою». Отец Василий пытался петь «Господи, помилуй» по-гречески: «Кирие, елеисон», бабушки недоумевали: «Что это он – «полем-лесом, полем лесом». Он читал им проповедь про христианские идеалы, они его расспрашивали потом, какие надо покупать одеяла.
Отец дьякон весьма скорбел о бабушках и называл их «христианками на оральной стадии развития», потому что они все время в храме что-то ели. Храм на Троицу украшали березками, они после службы разбирали веточки и съедали; на Святительский день пол устилали ветками лиственницы, они собирали их после Крестного хода и съедали; они съедали и рождественские елочки, и великопостные вербы. Но когда у отца Василия очень серьезно заболел маленький сынишка, они отмолили его у милосердого Господа простой и трогательной молитвой. Ребенок, к удивлению, врачей выздоровел.
***
Рок-музыканта Олега Окунева двенадцать раз душили бесы. Душили ночью, душили жестоко и страшно. Олег только-то и знал одну молитву, которой молился Сам Иисус Христос – молитву «Отче наш». Как только «они» приходили и начинали его душить, он начинал молиться, и «они» уходили. В благодарность за спасение он решил признать Христа как своего Бога и принял Святое Крещение. Но усердно читая Евангелие, Олег пришел к выводу, что устройство современной Православной Церкви не соответствует учению Христа, и что ее нужно перестраивать. В беседах с батюшкой и прихожанами он с горячностью революционера искал правды. Поехал даже к известному старцу, чтобы посоветоваться с ним. В Лавре к старцу еще с пяти часов утра выстроилась большая очередь. Накрапывал дождь. Когда дошла очередь Олега, старец сам открыл дверь своей кельи и ласково позвал: «А, Олег, здравствуй, проходи, только не разувайся». «Откуда он имя мое знает?» - подумал Олег и стал расшнуровывать свои военные ботинки: «Ну что вы, батюшка, на улице-то грязно, я у вас наслежу». «Ничего, ничего, - сказал старец, - не надо, не снимай, так проходи». Олег наконец-то сорвал с себя ботинки и на цыпочках вошел в крошечную и тесную келью монаха. Тот присел на маленький стульчик и жестом пригласил присесть и Олега.
Помолчали.
- Ну что, - начал старец, - станешь ли меня слушать, если буду говорить тебе?
- Стану, батюшка, конечно, стану.
- Не знаю, станешь ли, больно горделив.
- Почему горделив?
- Да ведь я тебе говорил, чтобы ты ботинки-то не снимал, а ты не послушал. А буду говорить тебе о жизни духовной, будешь ли слушать?
Они проговорили минут десять, но Олегу показалось, что целый день. Он шел на вокзал, и нес в себе слова старца: «Не Церковь менять надо, а свое сердце».
***
Нина Прокопьевна случайно оказалась в Лавре. Забежала перед отъездом помолиться о дочке и сыне, и о внучке Оленьке. Смотрит, народ очередью благословляется у какого-то седого монаха. По советской привычке к очередям и она стала.
«Это кто?» - спросила она стоящую впереди женщину. «Это старец наш, великой мудрости батюшка», - сказала женщина. Когда Нина Прокопьевна подходила к старцу, какая-то старушка протянула батюшке сумку, видимо, гостинцы. Батюшка, не глядя на содержимое сумки, неожиданно передал ее Нине Прокопьевне со словами: «Это тебе, душа моя, бери, пригодится. Только смотри, ни с кем в поезде не разговаривай», - и благословил широким православным крестом. Ошарашенная, Нина Прокопьевна отошла и отправилась на вокзал. На вокзале выяснилось, что в автобусе у нее украли все деньги. Слава Богу, билет до дому лежал в другом кармане. «Как же я поеду, - подумала она, - до дому-то трое суток ходу, ни поесть, ни попить». Тут она вспомнила о подарке старца и открыла сумку, которая оказалась набита всякой снедью, – слава Тебе, Господи!
Радостная, Нина Прокопьевна уселась в вагон, размышляя о дивных делах Божьих. Напротив нее сидел худощавый человек в очках, который, видя ее радостное возбуждение, поинтересовался, не из Лавры ли она едет. «Из Лавры, милый, из Лавры», - отвечала горемычная путешественница. Худощавый поправил очки и начал: «А вот вы знаете, что поклоняться иконам – это идолопоклонство, что Православная Церковь искажает…» - и пошло, и поехало. Нина Прокопьевна, только что согретая чудом Божиим, стала спорить с попутчиком-сектантом, и в конце концов они вовсе разругались так, что проводница пригрозила вызвать милицию. Только тут Нина Прокопьевна вспомнила слова монаха: «Смотри, ни с кем в поезде не разговаривай».
***
Соседку Нины Прокопьевны, многострадальную Валю, вот уже пятнадцатый год мучил ее муж-пропойца Геныч. Геныч пропил дома все. Он обменивал вещи на одеколон и стеклоочиститель. Он воровал у дочки Оленьки учебники и пропивал их. Он потерял всякое человеческое лицо и сутками валялся на грязном матрасе в своей комнате. После очередного угара, он чуть совсем не потерял зрение и уже еле передвигался на ногах. Валя, несмотря на уговоры соседок, не бросала Геныча, молилась о нем, плакала и иногда выводила его на улицу, привязывая к себе веревочкой. Так они и ходили вдвоем – на веревочке. Рождественским постом Валя прочитала в церковном календаре, что как раз в новогодние праздники Церковь отмечает память святого Вонифатия Милостивого, небесного покровителя всех страдающих от пьянства. «Как это, - удивилась она, - людям не страшно пить вино в Новый год, заливать вином память святого избавителя от пьянства?» У нее самой дома праздником и не пахло, у Геныча опять был запой. Вечером в новогоднюю ночь она привязала своего мужа на веревочку и отправилась в храм. На улице стоял новогодний гвалт, там и сям взрывались хлопушки и петарды, сияли новогодние огни. Пьяный Геныч не понимал, куда тащит его жена, но смиренно плелся на веревочке.
В храме уже читали шестопсалмие, когда отец Артемий вздрогнул от громкого вскрика и повернулся. В проеме притвора стояла женщина, в глазах ее блестели слезы, а позади, опустив голову, стоял совсем пьяный мужик.
«Господи! - закричала женщина так, что читавший псаломщик умолк. - Милосердый Господи! Да избавь Ты этого пропойцу от пьянства! Пожалуйста! Пожалуйста, я Тебя прошу…» Женщина зарыдала, махнула рукой на запшикавших на нее старушек и пошла к выходу. Поплелся за ней и пьяный, привязанный к ней веревкой.
Геныча напугали крики жены, он почти протрезвел. Вернувшись, он улизнул из квартиры и пошел к соседу Сашке, у которого «было». Сашка налил ему «беленькой» и они хотели было выпить, но у Геныча водка в рот не лезла. Она лилась мимо, жгла горло, но внутрь идти не хотела. И так – и эдак, ну никак. «Баба меня сглазила», - решил Геныч. Водка не пошла ни на утро, ни на следующий день. Она вообще не пошла. Геныч перестал пить.
Они с Валей теперь каждый Новый год молятся у иконы Вонифатия Милостивого. Валя и не знала, какой у нее мужик хороший да хозяйственный.
***
Коммерсант Анатолий Законов презирал церковников, но любил иконы. Поэтому он еще во времена кооперативов начал собирать иконы у старушек по деревням, выменивая их на всякие бытовые приборы. И только одна икона, весьма древняя, все никак не доставалась ему. Хозяйка ее не хотела продавать, а перед смертью своей и вовсе завещала ее в городской восстанавливающийся храм. Там икону и повесили. Анатолий отступаться от своего не захотел. Делу его помог случай. На работу к нему на участок нанялись мужики, которые до этого помогали местному батюшке отцу Артемию возводить порушенную колокольню. Они знали устройство храма как свои пять пальцев. За хорошие деньги Анатолий подговорил их ограбить храм, принести ему икону, а уж он их хорошо отблагодарит. Мужики ночью пролезли через колокольню, взломали кассу, забрали церковные деньги и икону и принесли Анатолию. Тот запер все в сейф в своем офисе и отправил мужиков на работу, приказав им держать язык за зубами. Анатолию было страшно, и он даже помолился: «Господи, сделай так, чтобы мне все сошло с рук, и милиция ничего не нашла». И действительно, вызванные в храм оперативники покрутились, покрутились, да так ни с чем и уехали – следы резко обрывались, икону найти было невозможно.
Горю отца Артемия не было конца, не столько печалили его пропавшие деньги и икона, сколько сам факт осквернения храма, какая-то необъяснимая злоба и глупость покушения на святыню Господню. По случаю на приход к обеду приехал благочинный, игумен Савва, который стал утешать отца Артемия: «Не печалься, отче, помолимся, нет ничего тайного, что бы не стало явным». Благочинный ушел в алтарь и долго молился там, беседовал о чем-то с Богом. Когда он вышел, то спросил о.Артемия: «У вас улица Байкальская есть?» «Есть», - ответил недоумевающий отец Артемий. «Поехали», - сказал отец Савва, и они поехали. На улице Байкальской отец Савва постоял, призадумавшись, и потом решительно пошел в какой-то офис, маня за собой и о. Артемия. Когда они вошли, отец Савва спросил у секретарши, не работает ли в этой фирме раб Божий Анатолий. Секретарша посмотрела у себя в компьютере и сказала, что Анатолиев – два, начальник и водитель.
- А где тот, который начальник?
- На объекте, скоро будет.
- Ты, отец Артемий, милицию вызывай, а вы, барышня, нас в кабинет начальника проводите.
Когда Анатолий Законов приехал к себе в офис, он обнаружил там милицию и двух попов. Один из них, постарше, подошел к нему и сказал: «Ну что, брат Анатолий, кайся, не делал ли чего худого?». Анатолий оторопел и прошептал только: «По какому праву?». Отец Савва показал на сейф, его открыли, вынули оттуда икону и церковные деньги. Отец Савва посмотрел Анатолию в глаза и сказал: «Нет, дорогой мой, ничего тайного, что не стало бы явным».
Анатолия посадили. Через год, когда отец Артемий приехал в тюрьму для собеседования с заключенными, к нему подошел уже совсем другой Анатолий, который сказал: «Я вас, батюшка так долго ждал», - и показал ему толстую общую тетрадь, которой еле хватило, чтобы записать все его грехи за предыдущую жизнь.
***
Николай Злобин был очень умный. Он читал Ницше и Хайдеггера, слушал «Рамштайн» и «Металлику». Поэтому он смеялся над своим сокурсником Витей Гвоздиным, что тот ходит в церковь, и обзывал его «алиллуйщиком». Особенно яростно осуждал он пост, потому что он казался ему верхом глупости:
- Что у вас за Бог, если он требует от вас чего-то не есть?
- Пост нужен не Богу, а нам, - объяснял Виктор, - даже печку, которой обогревают дом, нужно остудить и очистить от золы и пепла. Так и пост – это время очищения и молитвы.
- Алиллуйщики несчастные, дурите людям голову, – смеялся Колька.
- Смотри, Коля, сказано, не хочешь поститься добровольно, будешь поститься недобровольно, - заметил Виктор и больше уже на споры о посте не поддавался.
А Колька из-за своей нервозности еще на первом курсе заболел гастритом, а к третьему у него уже развилась язва. Врачи запретили ему есть и острое, и соленое, и жареное, почти все, теперь он питался только протертыми овощами, и иногда, когда боли были невыносимы, прямо из ампулы пил обезболивающий беластезин.
Когда в очередной раз Колька захотел посмеяться над «аллилуйщиком» Витей, тот ему заметил: « Видишь, Коля, я-то пощусь только в посты, а ты теперь постишься все время». Коля замолчал и задумался, он был умный.
***
И всех их любил и любит Господь наш Иисус Христос, любит так, как не любили их матери, как они сами не умели любить себя. Ради них Он пришел на землю, стал Человеком, был распят и воскрес, и пребывает с нами во все дни, ныне и присно и во веки веков.
М.Ю. Бакулин
|
