Мысли Алексея прервал открывшийся вид высокого берега Иртыша. Хотя до города еще было далеко, но стены Тобольского Кремля с красавицей-Софией уже висели где-то в высоте, на фоне морозного неба, слившегося в закатных красках с белым яром. Автобус прибыл как раз к вечерне. Прежде всего паломники зашли в Покровскую церковь и, по очереди припав к раке святого Иоанна, митрополита Тобольского, помолились. Алексей встал на колени и, по-детски улыбаясь, словно бы он, соскучившись, вернулся к доброму духовнику своему, заговорил про себя: " Благослови меня, святый угодниче Божий Иоанне, митрополите Тобольский, избави мя от уныния, гордыни, суеты, злобы, гнева, ленности, чревоугодия... избави ото всего того, что мешает любви и братолюбию, и настави на богопредстояние и молитву... Благослови на всякое благое дело". Он прикоснулся лбом к краю раки и вдруг по-домашнему как-то сказал: "Благослови, батюшка, завтра в прорубь окунуться, укрепи, а то робею немного - в первый раз, пусть водой ледяною Господь твоими молитвами, батюшка, омоет меня от греховных привычек и всякой душевной гадости". Выходя из церкви, Алексей снова улыбнулся - вспомнил, как еще его бабушка говорила всегда ему: "Приехал в Тобольск - первым делом ко святому Иоанну! Благословился - и там все Слава Богу."

    Паломники пересекли двор Кремля, украшенный стараниями семинаристов большой ледяной "пещерой" с резными фигурами и елью, расцвеченной цветными огоньками. Благословясь у владыки Димитрия, они оставили свои вещички в медчасти семинарии, где их разместили на ночлег, и с радостью отправились в кипящий уже народом Софииский собор, где начиналась праздничная вечерняя служба - она же утренняя (для православных день начинается с вечера, помните в книге Бытия: и был вечер и было утро - день один). Между высокими белоснежными колоннами Софии стояла высокая икона Крещения. Антифоном воспевали Богу два хора семинаристов, наполнявших церковь голосами мужественного ликования. Иереи в сияющих фелонях мерно возносили гласы горе. Алексей стоял у иконы святых и подвижников благочестия, в земле Сибирской просиявших, письма отца Алипия и радовался, что вот он встретился с Мисаилом Абалацким, о котором узнал из прошлого выпуска "Сибирской Православной газеты", смотрел на святого Иоанна... Вокруг неслось: "Во Иордане крещающуся Тебе, Господи, Троическое явися поклонение: Родителев бо глас свидетельствоваше Тебе, возлюбленного Тя Сына именуя: и Дух, в виде голубине, извествоваше словесе утверждение: явлейся, Христе Боже, и мир просвещей, слава Тебе!". Началось елеосвящение; тоболяки, оставившие обычное свое мрачно-хитрое выражение лица, со светлыми лицами целовали икону Крещения и, поддерживая чубы, подставляли свои лбы владыке, на которых он отпечатлевал крест. Получив в ладони хлебец, окропленный вином, Алексей отошел в сторону и съел его, широко перекрестясь. Вспомнились почему-то слова Иоанна, архиепископа Сан-Францисского: "Я хотел бы быть той малой рыбкой, которая была благословлена Христом, преломлена и роздана людям. Эта рыбка не оскудела в истории человечества. Она до сих пор питает всех, а особенно мудрых и простодушных".

     Утро, воскресенье, праздничная Литургия, яркое солнце пробудили душу Алексея не только от сна, но и от чувства повседневности, обыденности, повторяемости, от которой так сильно устаешь. Какой-то трепет, щекочущее переносицу волнение то ли от смеха, то ли от слез, но тоже радостных, приступили к Алексею, когда он вместе с огромною толпою шел с крестным ходом по рентерее Тобольского Кремля, вслед за непрестанно поющим тропари священством. Ход, спускаясь по улицам города к широкому Иртышу, все более и более обрастал людьми - словно ручейки стекались в большую реку. Но вот река людей встретилась с великою сибирскою рекою, на льду которой ее встречала ледяная церквушка с большим деревянным крестом, внутри которой стояла большая икона Владычицы нашей Пресвятой Богородицы с зажженными свечами. Чуть далее у квадратной полыньи с деревянной распоркой-крестом, украшенной золотым фонарем со свечою, стоял ледяной крест высотой в два человеческих роста, разрисованный виноградною лозою с кистями. За крестом возвышался ледяной престол, у которого и остановилась процессия священников. На престол возложили крест, Евангелие, и начался чин освящения воды.

     Стайка птиц в мерзлой синеве небесной, широкие заснеженные просторы Иртыша, огромная толпа на берегу огласились словами владыки Димитрия, предназначенными не для ушей, но для сердец всех предстоящих. Епископ Тобольский и Тюменский возвестил своей пастве: "Господь наш Иисус Христос, придя к Иордану, где проповедовал Предтеча Господень Иоанн, принимает Крещение. Он освятил водную стихию Своим восшествием. И вот уже два тысячелетия христианский мир в этот день в сугубой молитве Богу освящает воды. И по благочестивой, древней традиции для Руси, наш народ после Божественной литургии приходит к реке и в молитве совершает великое освящение воды. В этом молитвенном освящении усматривается великий смысл: мы молим Бога, чтобы Господь освятил воду нашей великой реки Иртыш. Мы молим Бога, чтобы Господь даровал ей силу жизни, даровал ей очищение и освящение. И мы по вере сами, приобщаясь этой воды, освящаем себя, свои дома, очищаемся от грехов, освящаем свои души. Это сегодня крайне важно нам, православным христианам, порой утратившим традиции веры, традиции молитвы, традиции благодатного укрепления и освящения нашей жизни. Особенно сегодня, когда наше сознание засорено греховными привычками и чуждым Православию духом, нам необходимо, возвращаясь и приобщаясь к благодатным традициям своего народа, очищать свою жизнь и освящать в молитвенном обращении к Богу".

  Этими словами началась служба водосвятия. Вслед за диаконами владыка совершил каждение полыньи-иордани, потом в молитвенном предстоянии трижды освятил воду реки большим напрестольным крестом. Водою, стекшей со креста и собранной в большую чашу, он, в сопровождении священства, обошел вокруг ледяной оградки, окружавшей пространство у иордани и окропил толпящийся за оградкой народ. Несколько крупных ледяных капель прилетело и в лицо Алексея, сердце его взыграло, и он, дотоле изрядно подмерзший на морозном ветерке, вдруг согрелся и как-то укрепился в желании гукнуться в эту священную теперь полынью.

     Водосвятие закончилось, и народ, сдерживаемый милицией, партиями откалывался от толпы за оградкой и набирал чистую, как живое стекло, медленно текущую в полынье святую воду. Набирали в бутыли, банки, чайники, ведра, фляги, бочки, чтобы потом окропить этой водою дом, скотинку (если есть), и, сохраняя эту святыньку целый год, использовать ее в благочестивых целях освящения и исцеления душевных и телесных недомоганий.

     А в соседней полынье купались. Вокруг полыньи - заборчик, чтобы можно было переодеться, квадратная дыра во льду, перильца сделаны и три ступеньки вниз. У иордани стоит большая икона Богородицы и горят свечи. Вот мужичок какой-то скидывает мятую свою и полатанную одежонку, на цыпочках подбирается к полынье и ловко плюхается в купель... У-у-ух! - дух вышибает, выскакивает из воды красный, как рак, от спины пар валит, как будто только что из парилки! "Господи, помилуй!" - взвизгивает мужичок и, словно бы согревшись, перестает трястись, вытирается рубахою и, раздирая смерзшуюся от воды бороду черными пальцами, смеется золотозубым ртом: "Ох, хорошо, ну и хорошо!" А рядом стоит русский богатырь, здоровенный мужичина в тулупе и с сомнением смотрит, как в полынью погружаются и юноши-семинаристы, и старушки в сорочках, и девочки-подростки... И рядом хор возглашает снова и снова: "Во Иорда-ане-е креща-ющуся Те-бе, Го-оспо-оди ..." Алексей решился, он сбросил куртку, начал стягивать свитер. Ему все время мешал какой-то подвыпивший тоболячок с двумя трехлитровыми банками воды в авоське.
-Ты бы, батя, не мешался, - строго сказал Алексей.
- А чо они здесь делают-то? - поинтересовался мужик. - Как им не холодно, а?
- А говорят, кто вот щас искупается,- заметил рядом стоящий лейтенантик-милиционер, - тот весь год болеть не будет..."

    Но Алексей уже не слышал их разговора, он разделся, подошел к полынье и ступил в ледяную лужу от воды, выплеснувшейся из проруби. Видя его нерешительность, хор еще громче запел тропарь, и, широко перекрестившись, Алексей взялся за перила и быстро спустился на нижнюю ступеньку в проруби. Дыхание его перехватило так, что слова "Во имя Отца..." просто вытолкнуло из него, как пробку. Он погрузился с головой, не отрывая рук от перил: "И Сына...", и третий раз: "И Святаго Духа..." Из проруби он выскочил как ошпаренный. Куда-то вдруг делся холод и хотелось громко хохотать, сердце заходилось в какой-то удивительной яркой детской радости. Одеваясь, он заметил, как "интересующийся" мужичонка уже стоит в одном носке, а "сомневающийся богатырь" стягивает шапку со словами: "Что русскому хорошо, то немцу смерть". И, как бы продолжая его слова, разговорчивый милиционер заметил: "Во-во, а индус бы давно кони двинул! Все бы чакры тут у него позакрывались..." Все засмеялись. Добрые русские люди раздевались и мерно подходили к проруби, крестились, окунались; страх в их глазах менялся на спокойную радость, день клонился к закату. К семи часам приехал купаться и сам владыка. Алексей постоял немного, поглядел на этих людей, радостных, объединенных вот сейчас какой-то глубиной, спокойствием, уверенностью, чем-то невероятно правильным, честным. Он посмотрел на бескрайнее голубое небо, на бесконечный слепящий снег и подумал, что посреди этого холода люди - как островок тепла и радости, островок России, не потерянной в злобе и отчужденности, но сохраненной рукою Божией в этом празднике, в этом городе, в этих людях. Он залюбовался Кремлем, чей синий купол сливался с небом, а белые стены со снегом, но при этом церковь сияла, неслитно и нераздельно показывая ТО, вокруг чего только и возможна эта радость и этот праздник.

     На обратном пути Алексей задремал, но его разбудил необычно тихий ход автобуса. Ехали медленно, продвигаясь в густом тумане. "Странно, - подумал он вслух ,- никогда не видел такого тумана зимой". "А это Матушка Богородица землю от всякого горя укрывает, - ответила соседка-старушка, - для изобилия земли и благорастворения воздухов". Алексей улыбнулся и закрыл глаза: "Как хорошо, как замечательно... Слава Тебе, Господи! Слава".