Без регистрационной справки уполномоченного Совета по делам религии (до начала 1960-х годов - Совета по делам русской православной церкви) священнослужитель не мог приступать к служению. Такая регистрация существовала вплоть до конца 80-х годов, до падения советской власти. Справку священнослужитель получал в кабинете уполномоченного, и сама выдача обычно сопровождалась увещеваниями и угрозами не проявлять активности в своей деятельности, строго соблюдать советское религиозное законодательство (как известно - драконовское); в 60-80 годы прибавлялось ещё одно важное требование - ни в коем случае не вмешиваться в дела исполнительных церковных органов, деятельностью которых обычно манипулировали властные инстанции. Чем меньше священник интересовался жизнью прихода, ограничивая свою активность исключительно богослужением, тем надёжнее он был в глазах уполномоченного.

     Иногда уполномоченные расспрашивали о внутренних отношениях между священнослужителями, особый интерес проявляя при этом к конфликтам, которые могли быть в церковных общинах. У уполномоченных могли быть помощники. В Омске в начале и середине 80-х годов уполномоченный обычно беседовал со священнослужителями при открытой двери в другую комнату, где находился помощник, для вида перебиравший бумаги и - по всему - внимательно следивший из-за стены за ходом беседы. Волей-неволей приходилось при выработке стратегии разговора брать в расчёт и сопящего за стеной слушателя. Видимо, после беседы они с помощником проводили сравнительный анализ ответов посетителя с целью выявления степени его искренности.

     Следует заметить в связи с этим, что комната уполномоченного не была простым кабинетом чиновника, скорее, это был оперативный штаб по антирелигиозной работе. Уполномоченный Тихомиров обращался в 1944 г. в Омский обком ВКПб с такой просьбой: "…Я позволяю себе обратить Ваше внимание на исключительное неудобство в практической работе, это место моей работы в общей инструкторской комнате. Часто бывают разговоры с духовенством, верующими, беседы с сотрудниками НКГБ и телефонные переговоры, не подлежащие оглашению…"¹. Он же в "Информационном докладе" от 25.09.1944 г. председателю Исполкома омского областного совета депутатов трудящихся тов. Токареву Д.М. и секретарю Областного комитета партии тов. Румянцеву С.С. писал:"Переписка, телефонные разговоры, беседы с духовенством и верующими - уполномоченных на местах, должны носить особо осторожный характер, так-как в переписке и беседах отражается советская политика в отношении церкви, не подлежащая оглашению. Рабочее место Уполномоченного Совета должно быть изолированным от посторонних…" ² Словом, создавалась обстановка некой резидентуры для оперативных "задушевных" бесед.

     Священнослужитель, который проявлял рвение к службе и проповеди, пытался вести хоть какую-то катехизацию (на советском новоязе такая деятельность именовалась "фанатизмом"), рисковал лишиться места, поскольку уполномоченные требовали от архиереев в категорической форме убирать таких людей с приходов, переводить их на другие, глухие места, часто за многие сотни километров от областных центров, а иногда и вообще изгонять из епархии.

     Архиерей не мог взять к себе в епархию священника без согласования с уполномоченным, а тот наводил по своим каналам справки и давал отрицательный отзыв, если речь шла о каком-нибудь "фанатике", если же архиерей всё-таки решался взять такого священника, то уполномоченный мог отказать ему в выдаче регистрационной справки, и священнослужитель всё равно не мог приступить к служению. Понятно, что сама эта процедура с выдачей и возвращением регистрационного документа служила для уполномоченных удобным средством давления на священнослужителя. Надо ещё иметь в виду и то, что при всяком переводе в пределах одной и той же епархии священнослужитель должен был вновь проходить мытарства с получением справки.

     О выдаче такой справки ходатайствовал архиерей, управляющий епархией, назначавший священнослужителя на тот или иной приход. Так, архиепископ Омский и Тюменский Ювеналий обращался 28 сент. 1950 г. (исх. № 283) к уполномоченному Совета по церковным делам (так в документе. - Прот. А.) при Тюменской облисполкоме: "Сим поставляется Вам в известность, что заштатный священник Александр К.[…] мною назначен Настоятелем Серафимовской церкви в с. Суерка, Упоровского района вместо перемещенного священника Петра Д.[…] к Никольской градо-Ялуторовской церкви.

     Прошу Вас выдать священнику К.[…] установленную регистрационную справку на право служения при Серафимовской Суерской церкви".

     Уполномоченный Совета по делам русской православной церкви³ при Тюменском облисполкоме А. Еремеев выдал такую справку:

     "Справка о регистрации духовенства. Настоящая справка выдана гр. К.[…] Александру Ивановичу, проживающему в с. Суерка Упоровского района Тюменской области в том, что он по проверке документов от 12 октября 1950 года Уполномоченным совета по делам русской православной церкви при Тюменском облисполкоме зарегистрирован в качестве настоятеля Суерской приходской общины при Серафимовской церкви, находящейся в с. Суерка Упоровского района Тюменской области с правом совершения богослужений в названной церкви и церковных треб на дому у верующих по их приглашению в пределах Серафимоской церкви в с. Суерка.

     В случае оставления гр-ном К.[…] службы в названной приходской общине, справка должна быть возвращена Уполномоченному совета по делам русской православной церкви при Тюменском облисполкоме". На копии справки значится: "Выдана справка. 12.10 - 50 г". И подпись уполномоченного. Такой текст был стандартным.

     Обращаясь к уполномоченному с просьбой о регистрации священника, архиерей должен был как-то аргументировать его назначение. Так, архиепископ Омский и Тюменский Ювеналий писал 31 марта 1952 года (исх. № 175) уполномоченному Совета по делам русской православной церкви:

     "Не имея в данное время в Омской Епархии свободных Священников, я вынужден был на свободную Настоятельскую должность к Серафимовской церкви с. Суерка Упоровоского района определить третьяго священника при Знаменской градо-Тюменской церкви Парфения Е.[…].

     Такое назначение последовало вследствие убедительной просьбы верующих с. Суерка ввиду приближающихся великих Праздников - благовещения Богородицы и Пасхи Христовой и верующие просят прислать к ним священника для отправления богослужений и треб.

     Наша покорнейшая просьба к Вам: благоволите учинить новую регистрацию на священника Парфения Е.[…] для служения его к означенной Серафимовской церкви, Упоровского района".

     Уполномоченный мог "благоволить", а мог почему-либо и отказать; он мог как-то открыто аргументировать свой отказ от регистрации, а мог ограничиться каким-нибудь намёком.

     Иногда предусмотрительные архиереи в прошении о регистрации священнослужителя перечисляли несколько приходов, куда, по согласию уполномоченного, мог быть определён священнослужитель. Например, Епископ Омский и Тюменский Сергий писал 16.02.1961 года уполномоченному по Тюменской области И. В. Черезову:

     "При сем препровождаю Вашему вниманию анкету и автобиографию священника Ильи Яковлевича М.[…], служившего в Пермской Епархии, его я мог бы считать кандидатом на место священника при Серафимовской церкви с. Суерка или к Покровской церкви г. Ишима, или кандидатом к Никольской церкви г. Ялуторовска". (Исх. №370. Получено 20. 02. 1961. Вход. № 1/324).

     Архиерей только предлагал "кандидата", а уполномоченный уже располагал, раскладывал свой пасьянс и судил-рядил, куда такого-то батюшку можно определить; с него же тоже спрос: вдруг окажется, что священник активный, проповедует, привлёк молодёжь к богослужению, Партия по головке за это не погладит. Тем более, что уполномоченный одно время должен был сообщать в отчётах председателю Совета по делам русской православной церкви при СНК СССР о конкретных священнослужителях, которые были назначены архиереем на приходы и которым он выдал справки о регистрации⁴.

     Уполномоченные работали в тесном контакте с отделами пропаганды обкомов партии и с областными управлениями госбезопасности. В документах 40-х - 50-х годов часто встречаются их обращения в областные органы НКГБ, МГБ и КГБ, в которых они информируют руководство этих органов о тех или иных аспектах деятельности церковных общин и отдельных священников. В массиве документов 70-х - 80-х годов таких прямых обращений нам обнаружить пока не удалось. Из этого вовсе не следует, что эти контакты ослабли или прекратились вовсе (быть такого не может), скорее всего, эти документы остаются закрытыми в областных архивах, либо архивах управлений КГБ-ФСБ (возможно, часть документов в панике уничтожена, когда советский "Титаник" начал разваливаться).

     В качестве примера укажем на сообщение уполномоченного Совета по делам русской православной церкви при СНК СССР по Омской области Плотова в Областное управление НКГБ (тов. Кочугурову, "секретно")⁵ о том, что он 10 декабря 1945 г. посетил с инспекционной целью Покровскую церковь села Воскресенка Калачинского района Омской области. Уполномоченный констатирует в этом документе, что "культового имущества церковь почти не имеет, за исключением нескольких икон, одного стола". Он также приводит сумму денег, которую истратили прихожане на ремонт церкви, замечая при этом, что эта сумма собиралась по близлежащим деревням незаконно, поскольку прихожане не имели на это соответствующего разрешения. Особую тревогу вызывает у уполномоченного факт крещения детей дошкольного и школьного возраста. Сетует он также на то, что районный финансовый отдел медлит с начислением священнику налога, который, со слов священника, совершенно нереален.

     С точки зрения здравой, аристотелевской логики совершенно непонятно, зачем всё это надо сообщать в органы госбезопасности, да ещё "секретно", будто речь идёт о готовящемся заговоре злоумышленников с целью подрыва государственных устоев, но, исходя из коммунистической логики, всё вполне логично: церковь для большевиков - вражеская территория, стан противника, и в борьбе могут оказаться полезными любые мелочи.

     Тот же Плотов, ранее (31/V - 45 г.), сообщал туда же и, конечно, тоже "секретно"⁶ о том, что Омск посетил правящий архиерей "Городцов С.Д." (архиепископ Новосибирский Варфоломей). Уполномоченный подробно перечисляет темы состоявшегося разговора с архиереем; докладывает и о том, что ему сообщил осведомитель из церковного совета Крестовоздвиженского храма. Опять-таки, ничего особенного не сообщается, поскольку архиерей говорит о повседневных заботах церкви, об усилении патриотического служения, о сборе пожертвований и т. д. Фиксируются в сообщении уполномоченного количество и темы проповедей: "В период пребывания архиерея в Крестовоздвиженской церкви с 26/V по 30/V - было произнесено 3 проповеди, в которых упоминал о молодежи, о необходимости с ней вести работу о слове божьем, т.к. молодежь мало просвещена законом божьим, ввиду отсутствия некоторый период функционирования церквей. Также обращался к верующим не забывать о боге и не поддаваться смущению неверующих".⁷

     Уполномоченный Тихомиров в "Информационном докладе" председателям облисполкомов и секретарям обкомов Омской и Тюменской областей докладывал, что "Все принципиальные вопросы по делам русской православной церкви предварительно согласовываются с Председателем Облисполкома, с отд. Агитации и пропаганды Обкома ВКП/б/ и соответствующим отделом НКГБ". ⁸

     Такая связь уполномоченных была типичной для всего рассматриваемого нами периода. В отделе агитации и пропаганды обкома был человек, который "курировал" религиозные вопросы; в областной госбезопасности существовал целый отдел по работе с верующими; облисполкомы, горисполкомы и райисполкомы в меньшей степени был задействованы в этой работе, хотя необходимо упомянуть о действовавших при "представительных" органах власти комиссиях по соблюдению религиозного законодательства, которые функционировали в 60-80-е годы и которые были призваны давить на церковные общины открыто, так сказать "законно". Кроме того, уполномоченный был подотчётен ещё и Московскому совету, куда он регулярно направлял отчёты о проделанной работе. Вся эта радарная сеть чутко улавливала малейшие телодвижения православных и была сориентирована исключительно на партийные директивы. Понятно, что о "законах" (хотя бы в советской редакции) в этой компании упоминать было бесполезно; милость тоже была чужда их сердцам, у верующих одна надежда оставалась - на горячую молитву…

     Органы советской власти всегда бдительно следили за состоянием и уровнем религиозности и контролировали этот процесс. В отчётах уполномоченных Совета по делам религии мы находим подробный статистический материал по этому вопросу. В них приводятся цифры о совершении тех или иных обрядов, проводится сравнительный анализ, выявляется динамика по годам. То есть, надо понимать так, что на уполномоченных, кроме открыто заявленной функции контроля за соблюдением существующего законодательства, была возложена также наиважнейшая для атеистического государства задача по отслеживанию "воспроизводства религиозных убеждений".

     Причём, эта задача, можно уверенно сделать вывод, была основной в их деятельности. Уполномоченные информировали партийные органы о том, где, по их мнению, находятся слабые звенья атеистической цепи, как следует строить пропагандистскую работу среди различных слоёв населения, какие действия надлежит принимать для ограничения религиозности. Они также информировали партийные органы и органы госбезопасности о конкретных личностях, которые, приобщаясь к религии, по их критериям, автоматически попадали в разряд неблагонадёжных граждан. Сюда относились: учителя, преподаватели вузов, студенты учебных заведений, комсомольцы, молодые рабочие и т. д. Веровать безнаказанно могли только старушки, с теми ничего уже нельзя было поделать.

     Слежка за населением была организована таким образом, что верующий, практически, не мог остаться "невыявленным" даже в большом городе, поскольку для этой цели была задействована большая сеть осведомителей как вне, так и внутри церковных общин. Кроме того, атеистическое государство с начала 60-х годов обязало церковные советы записывать паспортные данные у всех, кто приходил креститься. Потом эти данные могли быть затребованы соответствующими инстанциями. Совершение крещений вне этой схемы каралось как нарушение законного государственного порядка.

     Если верующий был молодым человеком (а это было для пионерских, комсомольских, партийных, профсоюзных организаций чрезвычайным происшествием), то он сразу же попадал под плотную опеку идеологических и оперативных работников, которые должны были переубедить его с тем, чтобы он отказался от своих религиозных взглядов. Для того использовался и кнут и пряник. Ему могли говорить, что он перечеркнёт свою жизнь, если будет упорствовать, что - "у нас, конечно, демократия", но в институт ему, понятно, не поступить (пусть лучше негры учатся), а каково будет его детям, о том тоже надо подумать; но не всё потеряно: надо отречься, но отречься не тихо, этого недостаточно, надо отречься громко, перед своими товарищами, по радио, в газете, в коллективе, наплевать на себя, чтобы все увидели не только то, как он низко пал, но и то, что сумел "подняться" и встать в "ряды строителей коммунизма". Ещё лучше - выступить с каким-нибудь разоблачением о царящих у "церковников" нравах. Совсем хорошо - если станет пропагандистом по линии общества "Знание", тогда ему доверят выступления на политинформациях, и он полностью реабилитируется. Таков был механизм создания "разоблачительных" материалов в 60-е годы, и таков был путь отступничества для спутанных.

     К процессу "спасения" могли быть подключаемы родственники, друзья, знакомые. Те тоже давили, но с другого боку: "Как же так, Ваня? Ты так нас подвёл, нам-то сейчас каково, ты о нас подумал? Мог бы и на третьем курсе объявиться, что ты верующий, чего тянул до диплома-то? Это же не честно. Что сейчас делать? Нам так тяжело".

     Если же молодой человек проявлял упорство, и выяснялось, что он безнадёжно религиозный, то в действие вступал другой известный механизм - под названием "Вы же советский человек? Вы должны нам помочь". Дальше уже всё зависело от силы диалектики этого "Вани".

     Верующие учителя и преподаватели вузов, в случае обнаружения, безусловно, лишались своего места. Поэтому они должны были таиться и выезжать в другие города, чтобы там приобщаться к церковной жизни.

     Этот диковинный modus vivendi был логически неизбежен и законен в атеистическом государстве. Он делал преступниками одну, таящуюся часть населения, и давал пропитание другой - следящей.

     В отчётах уполномоченных - обилие материалов по этой теме, всего и не перечислишь. Вот, например, в 1945 году в "Докладной записке уполномоченного Совета по делам РПЦ при СНК СССР по Тюменской области в обком ВКПб о церковном движении в области" уполномоченный И.Тихомиров приводит конкретные выявленные случаи крещения молодых девушек; он называет фамилию фельдшера из деревни Антипино Тюменского района, которая окрестила свою 15-летнюю дочь Марину. Уполномоченному эти случаи внушают глубокое беспокойство, и он сигнализирует в обком для принятия мер⁹ . В Информационном докладе от 4.10.1945 г. он сообщает о том, что церковь села Ильинка усердно посещает заведующий школой и директор маслозавода, который, являясь коммунистом, тем не менее, крестил своих детей.¹⁰

     Он же, ранее, в "Информационном докладе уполномоченного по делам русской православной церкви по Омской области с 1/XII-1943 г. по 20/IV-1944 г." обращает внимание секретаря Обкома ВКПб Исаева на то, что "…верующие и служители культов стремятся привлекать к соблюдению религиозных обрядностей детско-юношеские возраста, что в школах очевидно вовсе не ведется антирелигиозной работы".¹¹

     Казалось бы - идёт война, весь народ встал на защиту своего Отечества; Церковь, верующие активно помогают войскам на фронте, собирают средства, продукты (об этом пишет сам же уполномоченный несколькими абзацами выше)¹² , можно было бы и позабыть в минуту страшной опасности об антирелигиозной пропаганде. Но партийная идеология диктует другое: Церковь - это попутчик, надо её использовать, поскольку большая часть населения - это верующие, но ни в коем случае не давать ей возможности наращивать свой потенциал, ибо она внутренне враждебна единственно верному учению Маркса-Энгельса-Ленина-Сталина; главная же задача - заблокировать молодёжь в атеистическом стойле, лишив, таким образом, Церковь будущего.

     О сохранении именно такого подхода - после известного "потепления" 1943 года - говорит, в частности, уполномоченный по Омской области И.Тихомиров¹³ , информируя председателя Омского облисполкома и секретаря Омского обкома партии о состоявшемся в городе Новосибирске 20-21 сентября 1944 года совещании уполномоченных Совета по делам РПЦ при СНК СССР восточных краев и областей:"Отношение к религии остается неизменным (борьба остается, а формы меняются, а отношение к церкви изменялось, изменяется и в дальнейшем может изменяться в зависимости от отношения церкви к социалистическому государству и его властям. По этому поводу уместно провести аналогию: наше отношение к империализму остается неизменным, а отношение к империалистическому государству изменяется"¹⁴. Здесь уполномоченный доводит до сведения местных властей общую установку, которую проводит Москва в отношении религии. Как видим, советская власть подходит к Церкви с сугубо практичной стороны: использовать тот патриотический потенциал, который несёт с собою Русская Православная Церковь, одновременно борясь с её религиозным учением. Характерно также и сравнение религии с "империализмом".

     Можно сделать вывод, что иерархия, верующие вели себя искренно по отношению к государству, но вот советское государство рассматривало их как граждан второго сорта, как носителей враждебной государству идеологии. По существу, так оно, конечно, и было, ведь государство замышлялось в качестве идеологической машины, принудительно насаждающей безбожие, поэтому иного ожидать и не приходилось. Иван Александрович Ильин писал, характеризуя ту стихию, которая сформировала советское государство: "Большевизм есть не что иное, как последовательно проведенная революция, ничем не сдержанный и все сметающий дух безбожия, дух поругания святынь, дух зависти и мести, дух восстания низшего на высшее, дух отрицания и разложения, дух грабежа и террора. Этот дух заложен в каждой революции, хотя не каждая осуществляет его последовательно и до конца. Русская же революция явила его именно до конца".¹⁵

     В силу этого враждебное отношение к религии и верующим сохранялось во все периоды истории советского государства, то затихая, то разгораясь вновь. Как мы уже отметили, сила этого огня многократно возрастала при приближении "коммунизма". Правда, постепенно, с течением времени, этот огонь "чёрной атеистической веры" (по словам академика И. Р. Шафаревича) начал постепенно гаснуть, но объясняется это не тем, что, якобы, русский народ "переварил коммунизм", а тем, что выгорала та среда, которую он испепелял - сам народ.

     В отчётах уполномоченных постоянно встречается пункт о нарушении закона об отделении церкви от государства и школы от церкви. Если такие нарушения были, то об этом сразу же доводилось до сведения всех заинтересованных инстанций. Надо сказать, что православные в большинстве своём были гражданами тихими и законопослушными, придраться было не к чему. С этой стороны Церковь, действительно, была отделена от государства.

     Но вот советское государство совсем не собиралось отделяться от Церкви. Оно считало Церковь одновременно и вражеской территорией и своей вотчиной. Верующие имели минимум прав. Их религиозные общества не имели, прежде всего, права юридического лица, поэтому они не могли быть субъектами каких-либо правоотношений; православные не владели ни храмами, ни всем тем, что было в храмах: всё это принадлежало государству и передавалось им лишь во временное пользование; их была - одна только молитва.

     Ни один руководитель предприятия не мог вступить с православной общиной в какие-либо отношения - в случае нарушения кара следовала незамедлительно; поэтому за всем - от банки краски, до ведра гвоздей - приходилось идти к уполномоченному, поскольку в свободной продаже ничего не было, всё распределялось. Любая достройка, перестройка, побелка, ремонт превращались в длительные мытарства. Уполномоченный мог разрешить ремонт церковных помещений, а мог и запретить. Но изюминка заключалась в том, что сам уполномоченный ничего не решал; он мог уверенно только запретить, что-то разрешить - было для него делом рискованным. Обычно он, как говорящая кукла, по поводу любого обращения изрекал, что "этот вопрос нуждается в согласовании". Перед принятием какого-либо решения у него шли длительные "согласования" на уровне обкома, облисполкома и "органов". Там что-то бурчало, ворочалось, хлюпало, потом уже следовало заключение. То есть, ни архиерей, ни старосты не видели тех людей, которые действительно решают. Встречи архиерея, например, с председателем облисполкома были величайшей редкостью, да и те стали возможны уже в атмосфере подготовки к 1000-летию Крещения Руси, когда Горбачёв провёл встречу с членами Священного Синода. А первый секретарь обкома - небожитель - был вообще вне сферы досягаемости.

     Но иногда, тем не менее, что-то и разрешалось. Часто условием разрешения было перечисление солидной суммы в "Фонд мира". И уполномоченный, и управляющий епархией следили за тем, чтобы общины регулярно перечисляли соответствующие доходу суммы в этот фонд, поскольку эта была единственная ниша, где Церковь могла осуществлять "благотворительность" и "патриотическое служение". Тем не менее, непосредственная благотворительность была запрещена: то есть, нельзя было помочь, например, соседнему детскому садику или дому ребёнка, нельзя было оказать помощь какой-нибудь нуждающейся старушке или инвалиду (это запрещалось даже в годы войны); впрочем, Луису Корвалану или Анжеле Дэвис помогать не возбранялось.¹⁶

     Так, уполномоченный И. Тихомиров докладывает в своём отчёте от 4.10.1945 года о весьма опасном деянии, совершённом в городе Ишиме. Там местная православная церковная община исхитрилась перечислить на счёт ишимского детского дома 3400 рублей; директор этого детского дома подготовила благодарственный адрес, который подписали дети и воспитатели и который должен был быть зачитан на одном из богослужений. По нынешним временам - радость-то какая, люди помогают друг другу, проявляют чувства гуманности и милосердия, духовно возрастают в благом деле… Но социалистический гуманизм этого не предусматривал, там другие представления о человеколюбии. "Провокация церковников" была нейтрализована:"Этот адрес, - пишет уполномоченный, - был задержан и не передан по принадлежности, но он получил огласку".¹⁷ Можно только догадываться, что сталось с директором этого детского дома; там, должно быть, "укрепили кадры", "оздоровили коллектив" - и все дела. Вот так коверкалась народная душа…

Протоирей Алексий Сидоренко

Примечания:

1. Государственный архив Омской области - г. Омск. ( ГАОО). Ф. 426. Оп. 6. Д.1. Л. 11.
2. ГАОО. Ф. 426. Оп. 6. Д.1. Л. 39.
3. В документе: "русская православная церковь", но - "Тюменский облисполком". При цитировании везде сохраняется орфография оригинала. Ошибки, обычные в советских документах, не исправляются.
4. Например, в "Информационном докладе №3 уполномоченного Совета по Омской области за время с 1 июля по 1 октября 1944 г." - ГАОО. Ф. 426/с. Оп. 6. Д. 1. Л. 32-33.
5.ГАОО. Ф. 426. Оп. 6. Д. 1. Л 6.
6. ГАОО. Ф. 426. Оп. 6. Д.3. Л. 1-2. Кстати, Плотов, судя по документам, - крайне безграмотный человек, даже среди уполномоченных.
7. Там же. С. 1.
8. ГАОО. Ф. 426/с. Оп. 6. Д. 1. Л. 34.
9. Тюменский областной центр документации новейшей истории (ТОЦДНИ). Ф.124. Оп. 4. Д. 91. Л. 4. Не так давно в этом самом Антипино был совершен ряд самоубийств молодых людей при странных и таинственных обстоятельствах, позволяющих говорить о существовании там какой-то организации сатанинского толка. Правоохранительные органы, видимо, спугнув организаторов, так ни до чего и не докопались.Мы же спросим: "научные" атеисты, борясь, главным образом, с традиционной верой нашего народа, предвидели ли, какие исковерканные души выйдут из их чистилища? Как отзовётся в поколениях пущенная ими судорога? Хотя бы сейчас разглядеть плоды своих усилий…
10. ТОЦДНИ. Ф.124. Оп. 4. Д. 91. Л. 8.
11. ГАОО. Ф. 426/с. Оп. 6. Д.1 Л. 11.
12. "Патриотическая работа среди верующих проявляется в виде сбора денежных средств в фонд обороны страны, причем из Омской действующей церкви внесено в г/б [Госбанк. - Прот. А.] 100000 р., из Тобольской 24400 р.[…]. Кроме того, по Омской церкви производился сбор и закупка вещевых подарков к 26-й годовщине К. А. [Красной Армии. - Прот. А.]в виде полотенцев, платков, кисетов, табака, одеколона, водки, которые сданы по принадлежности для отправки "Омичам на фронт". Аналогичный сбор производится в настоящее время, как подарки к 1-му мая. Подрабатывается вопрос использования церковного хора по постановке светских концертов в госпитале для ранбольных". - Там же. С начала 1944 г.по 1.10.того же года в фонд обороны было сдано Омскими и Тобольскими церквами 333966 р. - ГАОО. Ф. 426/с. Оп. 6. Д. 1. Л. 28.
13. И. Тихомиров сначала был уполномоченным по Омской области, а затем - с конца 1944 года - по Тюменской.
14. ГАОО. Ф. 426/с. Оп. 6. Д. 1. Л. 37.
15. Ильин И. Борьба за Россию// Ильин И. А. Собрание сочинений. Том девятый-десятый. М.:"Русская книга". - 1999. - С. 348.
16. Кстати, где сейчас эта мужественная женщина? Помнится, ни одной газеты нельзя было открыть, чтобы не увидеть её профиль. Советская власть ввела её, можно сказать, в каждый дом, в каждую семью, сколько Анжелок появилось у славян, а вот теперь - замолчали, хоть бы Зюганов что-нибудь рассказал.
17. ТОЦДНИ. Ф.124. Оп. 4. Д. 91. Л. 9.