Глубочайшим стремлением выдающихся представителей русской мысли - Чаадаева, Хомякова, Киреевского, Гоголя, Достоевского, Вл. Соловьёва, С. Булгакова, Бердяева, Флоренского, Н. Лосского, Франка, Шестова, Самарина, Аксакова, Леонтьева, С. и Е. Трубецких, И. Ильина, Новгородцева, Карсавина, П. Струве, Эрна и других - было выработка мировоззрения, совмещающего истины Богооткровенной христианской религии и достижения философской мысли для разрешения проблем национальной жизни. Наиболее остро стоял вопрос о преодолении разрыва между всё более ориентирующейся на западные эталоны образованностью культурного слоя общества и сердечной верой простого народа. Как известно, такой разрыв, подготовленный реформами Петра I, усугубленный нестроениями государственной жизни России, тяготами Первой Мировой войны, взрывной деятельностью различных партий (и прежде всего - большевицкой), а также тайной интригами мировой закулисы, привёл к катастрофе 17 года, последствия которой мы будем изживать ещё долгое время.

     В результате оказалось порушенным самосознание русского народа, традиция философского осмысления жизни. На труды идеалистических философов был наложен тотальный государственный запрет, а сами они - гордость любого человеческого сообщества - либо были умучены в лагерях, как священник Павел Флоренский, Лев Карсавин, либо умерли от голода и болезней, как Лев Лопатин, князь Евгений Трубецкой, Василий Розанов, либо были высланы из страны, лишены права жить на своей Родине,считаясь государственными преступниками мысли,как Николай Бердяев, Иван Ильин, Иван Лапшин, Николай Лосский, Семён Франк, либо, наконец, сами были вынуждены покинуть Родину ввиду полной невозможности работать и чёткой перспективы стать узниками ГУЛАГа,как Павел Новгородцев, Пётр Струве, Георгий Флоровский, Лев Шестов, Георгий Федотов и другие. Воцарился диалектический материализм, стала выковываться "крассная профессура". Никогда ещё в истории мировой цивилизации приверженцы одной философской линии не побеждали сторонников другой такими способами. Однако, победа эта, как и было предсказано изгнанными, оказалась мнимой, ибо вместе с религиозным мировоззрением, искоренение которого было провозглашено государственной задачей, изгонялась и душа человеческая. А обездушенные существа, обладающие мощью разрушения, удержаться на земле не могут: они уничтожают и пожирают друг друга.

     Наше возвращение к духовным истокам и покаяние перед поруганными мыслителями надо рассматривать как возвращение к нормальному человеческому состоянию, когда душа, просыпаясь от бесчувствия, лицезреет мир в многоцветье. Правда, при нынешнем возрождающемся интересе к этому ценному наследию есть опасность пройти мимо основной интенции русской философии - её призыва к религиозному деланию - и основные усилия употребить на разрешение важных, но всё-таки второстепенных проблем, а то и выдать их за главные, как то: националист или универсалист был тот или иной мыслитель, государственник или антиэтатист и т.д. Здесь, думается, необходимо соблюдать градацию смыслов с тем, чтобы, не представляя их сплочённой группой , в то же время - не утерять самого явления: русской религиозной мысли. Мы затронем здесь тему религиозности русской философии лишь в одном аспекте - историософском, хотя можно говорить и о базирующейся на христианском наследии метафизике, и об онтологической гносеологии, и о религиозно ориентированной аксиологии и т.д. В исследовательской литературе давно уже утвердилось мнение, что "русская мысль постоянно обращена к вопросам о "смысле" истории, конце истории и т.п." (Зеньковский, том I, стр. 18). История понималась русскими философами неотрывно от религиозной анропологии - как процесс становления и преображения всей твари.

     Выводы из рассмотрения исторических проблем делались самые различные - от всемирной теократии у Владимира Соловьёва до византизма Константина Леонтьева и панславизма Федора Достоевского, но сам материал - по мысли наших мыслителей - требовал религиозного сосредоточения и соотнесения с религиозными идеалами. Как писал Н. Бердяев, "постановка историософической темы о своеобразии России и русского пути с неизбежностью вела русскую мысль к религиозной философии. Если русский Восток есть особый мир, отличный от мира запада, то потому, что в основании русской истории и русского духовного типа лежит восточное христианство, православие. Философия истории, которая усматривает в православии основу своеобразия русского исторического процесса, неизбежно переходит в религиозную философию".- Н. Бердяев. О характере русской религиозной мысли в 19 в.// Бердяев Н. Собрание сочинений. Том 3. Типы религиозной мысли в России. Париж. 1989. Стр. 18. Следует подчеркнуть, что помимо естественного религиозно-исторического контекста - православный Восток и католическо-протестантский Запад - сам метод трактовки исторических путей базировался на религиозных предпосылках: основополагающими для русских мыслителей были понятия творения, Творца, твари, начала истории, эсхатологии, соборности, Церкви как мистического организма...

     "Были пережиты гуманизм и возрождение, просвещение и революция. Христианская мысль должна ответить на движения и вопрошания нового времени",- писал Н. Бердяев. Собр. соч. Т. 3. Стр. 19.
Владимир Соловьёв утверждал, что "... человек и природа имеют смысл только в своей связи с Божеством - ибо человек, предоставленный самому себе и утверждающийся на своей безбожной основе, обличает свою внутреннюю неправду и доходит, как мы знаем, до убийства и самоубийства, а природа, отделённая от Духа Божия, является мёртвым и бессмысленным механизмом без причины и цели".// Соловьёв Вл. Сочинения в 2-х томах. Том 2. М., 1988, стр. 313. В Европе на почве рационалистического деизма и просвещенчества народился сначала идеалистический гуманизм, поклонявшийся человеческому началу и видевший в Боге только зародыш человека, а затем и безбожный натурализм, который изгонял все следы духа и Божества, обоготворяя мёртвый механизм природы. Христианский гуманизм русской философии оформлялся против безбожного европейского гуманизма, набиравшего в России всё большую силу и становившегося символом веры так называемой прогрессивной интеллигенции. Для Владимира Соловьёва, Николая Бердяева, Сергея Булгакова, Семёна Франка было очевидным, что утверждение человеком своего достоинства и всемогущества в отрыве от Бога, поставление себя на место Бога - человекобожие - пагубно. "В человекобожестве погибает не только Бог, но и человек",- говорит Бердяев (цит. соч., стр. 19). Для религиозного мыслителя это понятно: ведь отрицается основа основ человеческого бытия - образ и подобие Божие. Казалось бы, чего плохого в гуманизме, в утверждении человеком своих безграничных потенций. Однако, для русских мыслителей было несомненным, что грех богоотступничества кончится трагедией человечества.

     "Если бы нужно было выразить духовную сущность нашей эпохи в художественном образе, в картине или трагической мистерии,- писал С. Булгаков,- то эту картину или мистерию следовало бы назвать: " Похороны Бога", или самоубийство человечества. И в этих образах следовало бы со всей силой и наглядностью показать, на что покушается человечество, и что оно над собой делает".// Булгаков С. Два града. Том II. М.,1911, стр. 136-137. Мысль о самоубийстве отрекающегося от Бога человечества, конечно, не случайно здесь возникает. Глубинные психологические и метафизические причины этого были вскрыты Достоевским, который с исключительной силой в художественных образах показал, что утверждающийся на своеволии человекобог, верящий, что ему всё позволено, влечётся злой силой к последнему пределу, последней черте, отделяющей его от полной свободы над собой. Владимир Соловьёв, проанализировавший основные мотивы творчества Достоевского, писал: "К самоубийству приходит всякий, кто сознаёт всечеловеческое зло, но не верит в сверхчеловеческое Добро... С верой в сверхчеловеческое Добро, т.е. в Бога возвращается и вера в человека, который тут уже является не в своём одиночестве, немощи и неволе, а как свободный участник Божества и носитель силы Божией". - Три речи в память Достоевского.// Соловьёв Вл. Соч. в 2-х томах. Том 2. М.,1988, стр. 212.

     Русская философия опознавала грядущую опасность безбожия и предупреждала общество. С. Булгаков подробно описал механизм устроения новой религии гуманизма и человекобожия, в своём пределе влекущейся к сатанизму. По Булгакову, божественное - есть реальная основа человеческой души, не гипотеза, не доктрина, а реальность, и игнорирование этого с неизбежностью приводит к утере человеком своего истинного положения в мироздании. "Можно думать о себе как угодно, считать себя человековидной обезьяной, рефлексом экономических отношений, автоматической машиной, куском материи, в силу механической необходимости одарённой сознанием,... но вопреки всем этим мнениям он не перестаёт быть тем, чем сделали его руки, "сотворившие и создавшие его" и наделившие его запросами и свойствами высшей духовной природы". Булгаков С. Два града. Том II, стр. 137. Русская философия показывала, что человек - не самодовлеющее существо, он жив духовно сознанием религии - связи - с Творцом и только потому - окружающими его. Никакой общественной человеческой солидарности не может быть без признания единящего Духовного центра. "Человек есть существо общественное, лишь насколько он есть существо религиозное",- писал С. Булгаков. (Два града. Том I. М., 1911, стр. 1).

     Отпадая от веры, человек не выходит вовсе из религиозного притяжения. Он начинает ориентироваться по отношению к Творцу отрицательным образом, демонически, бунтует против Бога (вспомним суды над Богом после революции и комсомольское языческое скоморошничество), совершает подмены ("тварь, подменившая Творца",- по выражению Бердяева), переносит божественные атрибуты на землю (мавзолей), обожествляет тварь (генсек),- то есть совершает метафизическое воровство. Это обожествление твари - идолопоклонение и идолослужение - может принимать самые разные формы, и каждый народ может изощряться в этом особым образом. Важно осознать связь, подчёркиваемую русской философией, между безбожным гуманизмом и человекобожием. Осознание это связи позволило бы общественному сознанию оторваться от осуждения отдельных тёмных явлений и преступлений XX столетия и говорить о неоязыческом потенциале, лежащем в их основе. В XX веке что-то подозрительно часто являются земные боги, которые требуют себе миллионных жертв. Причём, это всё происходит как раз после открытия "объективных законов истории", когда над всем миром воссияла "заря свободы". С. Булгаков утверждал - ещё до самоубийственных экспериментов, до "прыжка из царства необходимости в царство свободы", - что "неизбежное задание человекобожия есть...индивидуальный человеко-бог... Последний смысл человекобожия сводится к тому, чтобы присвоить себе творение Божие, объявить себя его богом". (Булгаков С. Два града. Том I, стр.10). Эта ситуация разрабатывалась Достоевским в "Братьях Карамазовых", "Бесах", Вл. Соловьёвым в "Краткой повести об антихристе", Н. Бердяевым в "Философии свободы", С. Франком и другими.

     Присмотримся пристальнее к механизму выковывания новой религии, к этапам её становления. Основным двигающим побуждением отвержения веры отцов является гордость и самомнение; как и в библейской древности, гордый змий больно жалит человеческое сердце. "Нашей эпохе,- говорит С. Булгаков в одной из статей цикла, посвящённого религии человекобожия у русской интеллигенции, написанного в 1906-1908 годах,- свойственна чрезвычайно высокая оценка своих умственных завоеваний, многим из наших современников представляется, что настоящая жизнь человечества начинается только теперь, а вся предыдущая история есть пролог или тьма дикости и варварства". Булгаков С. Два града. Тои II, стр. 138.

     Очевидно, эти чувства двигали нашими соплеменниками, когда они громили после революции национальные святыни и расточали богатства, не ими собранные, считая все культурные достижения прошлого мусором, место которого займёт новая культура "нового человека". Короткие идейки (бациллы, по Достоевскому) уже были внедрены до этого в организм России коноводами европейского интернационала, которые готовили в тиши своих кабинетов "счастье" ("будет людям счастье, счастье на века"). С упразднением веры в Бога человек испытывает объекты поклонения: пробуются культ разума, религия человечества Конта и Фейербаха, религия социализма, культ сверхчеловека, обожествление коллектива, партии, вождя, науки, прогресса и т.д. Всё это подаётся под маркой самой строгой рациональной объективности: существуют, мол, законы истории, которые никто не может отменить. Тут уж одно из двух: или принимай выводы самого передового научного учения, или ступай в ров - сама история подписывает приговор. "Светлое будущее" приблизилось на опасное расстояние. То, что эта смена вер не имеет никакого отношения к подлинно научному мировоззрению, неоднократно подчёркивалось нашими религиозными мыслителями. Вот что писал Н. Бердяев в 1911 г. в работе "Философия свободы": "Люди "научного" сознания полны всякого рода вер и даже суеверий: веры в прогресс, в закономерности природы, в справедливость, в социализм, веры в науку - именно веры. Возьмите самых крупных глашатаев наступления позитивной веры, тех, которые во имя будущего человечества, страстно отрицали религиозную веру, - Конта, Фейербаха, Спенсера, Маркса. О. Конт был не только верующий по своей психологической природе, но и настоящий мистик... Л. Фейербах по природе своей был религиозным атеистом и страстным глашатаем религии человечества... Маркс верил в социализм, в будущее общество, в разумную диалектику материального экономического процесса: психология веры лежит в основе рационалистического, "научного" марксизма. - Бердяев Н. Философия свободы. Смысл творчества. М., 1989, стр. 39. Во что нам обошлась такая вера, не возьмётся подсчитать никто.

     Особыми правами в новой религии человекобожия наделяется наука или, скорее, "полунаука", о которой Достоевский писал как о биче нашего времени и которая творцам "человечьего общежития" должна помогать гасить дух. Ей усвояется роль оракула и бастиона против метафизики и вообще всякой "поповщины" (Ильич ввёл словечко в обиход). Несостоятельность такой узурпации для религиозной философии очевидна. Если признавать человека двуногим животным, которое в силу случайной игры атомов и борьбы за существование достигло теперешнего состояния, то его притязания на разум и науку безосновательны. Наука оправдывается тем, что человек есть сын вечности, богоподобен по своей духовной природе, причастен Логосу и соотносим с разумно сотворённым миром, который он и может в силу этого познавать. Наука никогда не противоречила и не может противоречить религии, более того, она опирается на религию. Бердяев предвидел то время, когда наука будет просить защиты у религии. Когда государственный диалектический материализм гнал науку и запрещал целые научные направления как "буржуазные" (кибернетику, генетику), когда у нас "учёным" и "академиком" был Лысенко, то уцелевшим учёным и впрямь впору было апеллировать к религии, но она к тому времени сама была разгромлена. Наука оказалась не ко двору самому "научному" мировоззрению. (Ещё Ленин с подозрением отнёсся к нарождавшейся квантовой физике -,мол, подрывает материализм).

     Другим элементом секулярной веры выступает учение о прогрессе. Как показывает С. Булгаков, оно также было уворовано у христианской религии с её идеалом бесконечного совершенствования: "будьте совершенны, как совершен Отец ваш Небесный". В христианстве человечеству обещается сохранение всех ценностей и воскресение всех поколений при конце времён, когда "Бог будет всяческая во всех". При урезанном прогрессе обещается материальное изобилие, но здесь перед буревестниками вселенской бури вырастает противоречие, которое не просто заглушить обещанием гармонии в отдалённом будущем, - они смертны. С одной стороны человек - это звучит гордо, а с другой - разлагающийся труп. "Смерть вносит такой диссонанс в мир, которого не может не слышать и глухой", - замечает Булгаков. (Два града. Том II, стр. 145). Из этого противоречия есть два пути - или в отчаяние и самоубийство, или - раз Бога нет, то всё позволено, пей душа и веселись, сегодня живы, завтра все помрём.

     "...Поколение за поколением неспешной чередой тянутся в могилу, оставляя все дела и заботы. И нас хотят уверить, - пишет С. Булгаков, - что служение этим делам и этим заботам само ради себя способно не только наполнить, но и осмыслить жизнь. Эта религия человечества есть какая-то кладбищенская философия. = Цит. соч. Том II, стр. 146.

     Чтобы как-то нейтрализовать кладбищенский дух нового гуманизма, провозглашается утопия о грядущем веке "свободы, равенства и братства", которую осуществит на земле освобождённый от оков предрассудков человек. Как может потомок обезъяны создать идеальное царство добра и справедливости, мало кого интересует: об этом, мол, говорит наука, это произойдёт в силу экономических законов. На что Булгаков писал в 1908 году:
"...Наука, оставаясь наукой, и обладая присущей ей осторожностью и скромностью, вовсе не предсказывает таких вещей, об этом говорит вера, а не наука...Если экономическая наука и может ещё кой-что предусмотреть о характере экономического строя в ближайшую эпоху, то ведь этим ничего ещё не сказано о том, какова будет духовная жизнь этой эпохи, какова будет человеческая личность. Ведь поверить, что экономическая реформа приведёт к духовному возрождению, можно только приняв предварительно такое учение о человеке, по которому он "есть то, что ест"... Позволительно думать, что человеческая личность хотя и зависит от еды, экономической обстановки, вообще условий своей материальной жизни, но есть прежде всего то, во что она верит, чем живёт, чего хочет, что чтит; исходя же из такого понимания, правильнее заключить, что и в новом строе личность тоже может оказаться опустошённой и морально разлагающейся". - Цит. соч. Том II, стр. 147-148. Русские философы отстаивали примат духовного как в развитии личности, так и общества. Духовность же, естественно, мыслилась неотъемлемой от Бога и Церкви, не беззаконным придатком материальной жизни, а основой, стержнем личности, от чего зависела и сама материальная жизнь.

     Достоевский, Бердяев, Франк, Евгений Трубецкой и другие религиозные мыслители подвергли материалистическую мораль уничтожающей критике. Методами философского умозрения они показали, что без религиозной санкции- морали не на чем держаться, а значит - не удержаться и человеку и всему обществу, что она с неизбежность при таком развитии событий вырождается в мораль гедонизма, выгоды, классовой и партийной целесообразности. Указывалось, что даже Кант, так много сделавший для того, чтобы деонтологизировать религию, ввести её в "пределы только разума" и тем ограничить, вынужден был для обоснования морали долга постулировать бытие Бога и бессмертие человеческой души. Нашими мыслителями отчётливо осознавалась опасность рабства у коллектива, господства партии и её вождя, в чём надо видеть беззаконное обоготворение обездушенной и обезличенной стихии человека. С. Франк в статье "Этика нигилизма" указывал:
"Непризнание абсолютных и действительно общеобязательных ценностей, культ материальной пользы большинства обосновывают примат силы над правом, догмат о верховенстве классовой борьбы и "классового интереса пролетариата", что на практике тождественно с идолопоклонническим обоготворением интересов партии".- Вехи. Сборник статей о русской интеллигенции. М., 1909, стр. 206.

     Теперь - через 100 лет -уже никто не скажет, что Достоевский в "Бесах" нарисовал пасквиль на революцию и революционное движение; ему была видна в маленьком пятнышке гангрена: диктатор, и партийная этика, и миллионы голов для "счастья", и скрепляющая кровь (для нового послушания). Один из устроителей "счастья" говорит там: "...Каждый член общества смотрит один за другим и обязан доносом. Каждый принадлежит всем, а все каждому. Все рабы и в рабстве равны. В крайних случаях клевета и убийство, а главное - равенство. Первым делом понижается уровень образования, наук и талантов. Высокий уровень наук и талантов доступен только высшим способностям, не надо высших способностей!... Цицерону отрезывается язык, Копернику выкалывают глаза. Шекспир побивается каменьями... Рабы должны быть равны: без деспотизма ещё не было ни свободы, ни равенства, но в стаде должно быть равенство...Не надо образования, довольно науки! И без науки хватит материалу на тысячу лет, но надо устроиться послушанию. В мире одного только недостаёт: послушания. Жажда образования есть уже жажда аристократическая. Чуть-чуть семейство или любовь, вот уже и желание собственности. Мы уморим желание; мы пустим пьянство, сплетни, донос; мы пустим неслыханный разврат; мы всякого гения потушим в младенчестве. Все к одному знаменателю, полное равенство...Необходимо лишь необходимое - вот девиз земного шара отселе. Но нужна и судорога; об этом позаботимся мы, правители. У рабов должны быть правители".// Достоевский Ф. Бесы.

     В предсмертной своей поэме, в "Краткой повести об антихристе", Владимир Соловьёв зрит последние судьбы мира и выводит мирового соблазнителя социальным реформатором. Яснее не скажешь...Но кто же у нас из образованного сословия читал и чтил Владимира Соловьёва или Достоевского? "Слушайте революцию!" - провозгласил Блок, сам начавший глохнуть к концу жизни от её скрежета. Надо сказать, что неблагодарную роль в устроении у нас неоязычества сыграла наша интеллигенция, сама угодившая в значительной своей части под колёса паровоза революции.
С. Булгаков в работах "Религия человекобожия Л.Фейербаха" и "Карл Маркс как религиозный тип", написанных ещё до революции, убедительно показывает, что определяющим импульсом социализма является стремление низвергнуть религию, воинствующее безбожие. И это в такой сильной степени, что социализм превращается в средство борьбы с религией. Не атеизм для социализма, а, наоборот, социализм для атеизма.

     "Общая концепция социализма, выработанная Марксом, конечно, проникнута этим духом, отвечает потребностям воинствующего атеизма; он придал ему тот тон, который, по поговорке, делает музыку..."- Цит. соч. Том I, стр. 102.
Несмотря на свои многочисленные разветвления, социализм выступает как единое духовное явление, с отчётливо выраженными языческими чертами. Платформы и программы по тактическим соображениям могут меняться, переименовываться, буквы в аббревиатурах перетасовываться, но незыблемой остаётся догма о человеке как продукте эволюции, рефлексе экономических отношений, классовой борьбы, неизменными остаются антиличностная направленность и - по связи с этим - вызов небесам - "штурм небес", скажем точнее. Пафос обезличивания нового язычества, учит русская философия, проистекает из отказа признать религиозную обусловленность личности. Ведь тайна личности коренится в ипостасности Творца, Единого Бога в Трёх Ипостасях - Отца, Сына и Святаго Духа; ибо человек сотворён по образу и подобию Божию, в силу чего ему и дарована личностность как носителю высшего смысла в мире. С отрицанием Бога падает и личность, её место заступает культ безличности, коллектива, всеобщего муравейника. Дм. Мережковский предупреждал:
"Социал-демократия, как религия, хочет начать освобождение с отрицания личности. Тут опасность предельного мистического рабства...Обожествлённый коллектив становится некоторым Великим Существом...а все остальные человеческие "я" безличными клеточками этого тела. Какое же это тело, какое лицо? Что если не божеское и не человеческое, а звериное?"- Собр. соч. Том 14, стр. 100.

     Все последующие жалобы на то, что личности не нашлось места в грандиозном строительстве Вавилонской башни, что человек превратился в винтик социальной машины, просто неуместны. О личности и речи не шло в проектах и партийных программах, речь шла о 100 миллионах голов для грядущего торжества справедливости.

     Более века тому назад Ф.М.Достоевский писал, что без высшей идеи о бессмертии души человеческой не может существовать ни человек, ни нация. Русская философия убедительно показывает нам истинность этой мысли, потому и поражает глубиной своих прозрений и вдохновляет твёрдость веры в высшее предназначение человека.

Протоирей Алексий Сидоренко