Сибирская православная газета: Авторы:О.Алексий Сидоренко: Бердяев и Церковь

Николай Александрович Бердяев имеет многие заслуги перед русской религиозной философией, перед русской культурой, перед Россией. Теперь уже вряд ли кто-нибудь станет отрицать русскую религиозную философию, православную по своей направленности, как уникальное явление во всей истории философской мысли, хотя попытки такие предпринимаются время от времени. (Об этом свидетельствует дискуссия в "Вопросах философии" №10 за 1994 год). При всех различиях русских философов в подходах к тем или иным вопросам существовал круг проблем, которые получили религиозное осмысление и разрешение только в русской философии. Крупнейший исследователь и специалист по творчеству Ивана Ильина Н.П.Полторацкий в работе "Русская религиозная философия" ("Вопросы философии" №2, 1992) дает впечатляющий перечень таких проблем и пишет, что все русские философы исходили из того, что "православие означает иное восприятие и понимание христианства, нежели католичество и протестантизм, а потому на основе его, в свете его может быть найден новый подход к основным вопросам культуры и жизни, построено новое мировоззрение". (1) Думается, что основополагающая мировоззренческая общность русских философов - религиозный идеализм, Православие - должны быть всегда подчеркиваемы, иначе пропадет то общее, что соединяет, например, таких разных мыслителей, как Бердяев и Ильин или же Булгаков и Н.Лосский, и мы рискуем потерять сам феномен - русскую религиозную философию. Кант, Гегель, Фихте тоже далеко не единомышленники, однако никто не рискнет отрицать их принадлежности в общей философской традиции - немецкому классическому идеализму. Конечно, этим подчеркиванием не снимается вопрос о том, насколько полно философия того или иного русского мыслителя вписывается в Православно-церковную традицию, отвечает догматическим требованиям православного мировоззрения. Тут картина может быть пестрая, могут быть и градации. Если И.Ильин с этой точки зрения может почитаться ортодоксальным и ясным, то протоиерей С.Булгаков и священник П.Флоренский вызывают многие обоснованные нарекания и своей явно еретической софиологией навлекли на себя справедливый суд Церкви, хотя бесспорны их заслуги в других областях философствования, не связанные с догматическими дерзаниями.. Вспомним Оригена, которого Церковь осудила за еретические воззрения на V Вселенском Соборе, но некоторые произведения которого, свободные от искажений, использовались святыми отцами в древности, цитируются и ныне в курсах догматического богословия. Русские философы были сильны, когда они оставались на почве религиозной философии, когда же они пытались творить в области догматики, собственно богословия, то тут, как правило, случались срывы; исключением здесь, вероятно, был только А.С.Хомяков, имевший дар верного понимания духа Церкви и сам живший церковно. Следует помнить, что догматы православной веры, являясь выражением и оградой Истины, выработанные соборным разумом Церкви, не могут быть ни отменены, ни изменены никем и никогда, и громкие имена здесь ничего не значат. Предметом нашего рассмотрения является наименее удачная, на наш взгляд, часть философского творчества Н.Бердяева: его понимание сущности Церкви, Ее миссии. Следует сразу сказать, что сам Николай Александрович оставался в личной жизни человеком хотя и не глубоко, но церковным: он молился, исповедывался и причащался, скончался православным и был похоронен по православному обряду. "Святыня православия, - писал он уже на закате своей жизни, - оставалась для меня всегда незыблемой и нетронутой, и я никогда не порывал с ней духовной связи". (2) В философской автобиографии он пишет: "...Я не терял связи с Православной Церковью, хотя конфессиональное самоутверждение и исключительность мне всегда были чужды и противны". (3) В другом месте он говорит: "В наши дни гонений против христианства в России более чем когда-либо нужно утверждать святыню Православной Церкви". (4) Однако отношение Бердяева к Церкви было глубоко противоречивым. Для понимания причин этой противоречивости важно его указание в автобиографии, что он не имел подлинного религиозного воспитания, поскольку рос в индифферентной в религиозном отношении семье. Ему не привили любовь к службе, к церковно-славянскому языку. "Я не помню в своем детстве ортодоксальных религиозных верований, к которым я мог бы вернуться... Более всего меня всегда отталкивала всякая родовая религиозность", - пишет он в автобиографии. (5) "Особенная антипатия была, - говорит он, - к религиозному млению и к мещанскому религиозному комфорту". (6) Сравним эти признания с поэтическими описаниями семейного православного быта у И.Шмелева в "Лете Господнем" и нам многое станет понятным в философской эволюции Бердяева. Отсутствие почвы, незнание церковной реальности скажется и в оценке им Русской Церкви, ее исторического пути, и в осмыслении современной ему духовной ситуации. Мысль Н.Бердяева, хотя и непоследовательно выраженная, - что является характерной чертой его мышления и стиля, - в сущности, проста: историческая Церковь, отягченная многими грехами и несовершенствами, не отвечает потребностям наступающей эпохи и должна как-то преобразиться в новую Церковь, очертания которой ему самому были не вполне ясны; духовное ядро Православия необходимо отличать от внешних его оболочек (оболочками же оказывается почти вся реальная жизнь Церкви). Для обоснования своих тезисов Бердяев приводит ряд довольно спорных утверждений, которые нам необходимо разобрать. "Православный мир, - пишет он, - долгие столетия жил во сне мысли. Православие пережило лишь век патристики, но не имело своего века схоластики, не пережило того возрождения мысли, которое на Западе произошло еще в глубине средневековья". (7) Когда же были эти столетия сна, спросим мы? Если концом века патристики считать творчество преподобного Иоанна Дамаскина, то далее ведь шли преп. Симеон Новый Богослов, преп. Григорий Палама с учением о Божественных энергиях, исихазм, оказавший глубочайшее влияние на весь православный Восток, Николай Кавасила, Никодим Святогорец и многие другие отцы. И еще вопрос: считать ли схоластику подъемом или упадком западного богословия? Некоторые исследователи (прот.Иоанн Мейендорф, в частности) считают ее ступенью к западной рационалистической философии, за которой с неизбежностью последовал материализм. Кроме того, необходимо иметь в виду, что после крушения Византийской империи тысячи образованных монахов ушли на Запад, куда принесли знание греческого языка и античной культуры. Греческая же церковь многие века оставалась под турками, что, конечно, не способствовало развитию богословия и образованности. Наследие Византии, самой передовой в культурном отношении страны тог времени, восприняла Русь, и здесь расцвела богатейшая православная культура. На Руси долгое время не было школьного богословия, не было духовных учебных заведений, не было университетов как на Западе, но были монастыри, была плодотворная монашеская традиция духовного делания: преподобные Антоний и Феодосий Печерские, Сергий Радонежский, Нил Сорский и Иосиф Волоцкий, Максим Грек, Кирилл Белозерский и многие многие другие. Можно, конечно, согласиться с прот. Георгием Флоровским, что Русь не в полной мере развила богословский потенуциал Византии, но судить так категорично, как Н.Бердяев, было бы безосновательно. Кроме того, в тардиции Восточной Православной Церкви богословие - это не школа, не писание трактатов; богословствуют в молитве, в житии: "Кто боголов, тот молится, кто молится, тот и богослов". Такая же категоричная оценка прилагается Бердяевым и к XVIII веку. "В мысли богословской XVIIIвек не создал ничего оригинального, русская православная мысль еще не народилсь". (8) Как тут не помянуть преподобного Паисия Величковского и его переводческую школу, нити от которой тянутся к старцам Оптинским. А без Оптинских старцев как представить себе славянофилов или же Достоевского? Да и преподобный Серафим Саровский во многом принадлежит XVIII веку. А богословие митрополита Стефана Яворского может ли быть оцениваемо только отрицательно как заимствованное? Все эти натяжки нужны Бердяеву для утверждения, "что оригинальной и творческой русская мысльстала лишь в XIX веке" (9), что "наша религиозная мысль началась без традиции, после пятисотлетнего перерыва мысли в православии, она не школьная, и носителями ее были не иерархи Церкви, а свободные мыслители". (10) Тут мы встречаемся с еще одной сквозной темой Бердяева: противопоставление иерархии мирянам, Ему необходимо доказать, что иерархия в умственном отношении была бесплодна, постоянно налагала путы на духовное просвещение и что дело двигали только свободные мыслители, вроде самого Бердяева. Это можно сделать, только игнорируя факты и не зная реальной истории Церкви. Укажем хотя бы на епископа Игнатия (Брянчанинова), котрого Бердяев, видимо, не читал и не знал, на епископа Феофана Затворника, котрого он читал, но не понимиал, на митрополита Филарета (Дроздова), для которого Бердяев делает исключение, но котроый один может поломать всю его схему; на архиепископа Иннокентия, на митрополита Филарета (Гумилевского), на протоиерея Иоанна Сергиева (Кронштадтского), которого читала и почитала вся верующая Россия и котрого Бердяев, да и вся интеллигенция как-то просмотрели, не заметили вовсе. Напрасно Бердяев записывает себе в союзники Хомякова. " "Православнейший Хомяков, - пишет он, - чувствовал себя нисколько не связанным авторитетом иерархии и не считал себя обязанным руководствоваться ее мнениями". (11) Хомяков считал себя обязанным руководствоваться догматическим учением Церкви, и в его работах мы не найдем ничего, противоречащего таковому. В другом месте о Хомякове Бердяев пишет следующее: "Для него не только церковная иерархия, не только Церковь не есть авторитет, но не есть авторитет и сам Бог..." (12) утверждение натсолько странное, что закрадывается сомнение: написав работу о Хомякове, прочитал лди он его всего, читал ли он его "Опыт катехизического учения о Церкви"? Процитируем: "О таинстве рукоположения учит святая Церковь, что через него передается преемственно от апостолов и самого Христа благодать, совершающая таинства... Самая же Церковь, сообщающая членам своим полноту духовных даров, назначила в силу своей богоданной свободы, различия в степенях рукоположения. Иной дар пресвитеру, совершающему все таинства кроме рукоположения, иной епископу, совершающему рукоположение; выше же дара епископского нет ничего. - Таинство дает рукоположенному то великое значение, что хотя и недостойный он, в совершении своего таинственного служения, действует уже не от себя, но от всей Церкви, то есть от Христа, живущего в ней. Если бы прекратилось рукоположение, ... род человеческий оторвался бы от благодати". (13) Для Бердяева вся иерархия во все века подозрительна. Догмат же о Церкви учит о том, что на православную иерархию наложена обязанность Самим Господом содержать Истину и учить ей народ. "Дадеся ми всяка власть на небеси и на земли, шедше убо научите вся языки, крестяще их во имя Отца и Сына и Святаго духа" (Мф.28, 18-20). Власть апостольская была передана преемственно и через посвящение епископам, о чем мы можем прочитать у св. отцов I-II века - Климента Римского, Игнатия Антиохийского, Поликарпа Смирнского и многих других. Св. Киприан Карфагенский пишет: "Ты должен знать, что епископ в Церкви и Церковь в епископе, и не находящиеся в единении с епископом, не находятся и в Церкви, и что напрасно обольщают себя те, которые не имея мира с священниками Божиими, думают найти для себя бесчестное общение у некоих, когда Церковь кафолическая едина, неразделима и нераздробима, но повсюду соединена и скреплена узами согласующихся между собой пастырей". (14) "В Церкви Христовой, - пишет в своем классическом труде тмитрополит Макарий, - постоянно существовало особенное сословие пастырей, которым все прочие верующие обязаня были повиноваться". (15) Св. Ириней Лионский, учитель III века в труде "Против ересей" говорит: "должно повиноваться пресвитерам, находящимся в Церкви, и происходящим преемственно от апостолов, и, по благоволению Отца, вместе с преемством епископства получившим истинные дары; прочих же, кои получили пресвитерство не по такому преемству и собираются во всяком месте, тех считать людьми подозрительными, еретиками и злонамеренными, отступниками, горделивыми, самолюбивыми, лицемерами, делающими это ради прибытка или суетной славы". (16) Только епископы и пресвитеры могут совершать таинства, а без таинств нет и Церкви, поэтому когда Бердяев делает упор на всеобщем священстве, то складывается впечатление, что он не знаком с существом дела, либо считает это маловажным. Народ церковный, по учению Церкви, - хранитель благочестия и хранитель Предания, но - под руководством священства. Противопоставлять их - все равно, что противопоставлять одни члены тела другим, голову - ногам, например. Господь говорит Своим ученикам: "Слушай вас, Мене слушает, и отметаяйся вас, Мене отметается; отметаяйся же Мене, отметается пославшего Мя". (Лк. 10,16) Для подкрепления своей схемы (противопоставление мирян иерархии) Бердяев выдвигает следующее утверждение: "На протяжении всего XIX века наше школьное Боголсовие иерархов Церкви и духовных академий ничего замечательного не создает". (17) Правда, тут же приведено примечание, сделанное позднее, котрое фактически обессмысливает вышеприведенную фразу: "В духовных академиях почти не было творческого богословия, но было много ценного в научном отношении". Недавно только бросался упрек, что православная мысль спала 500 лет, наконец-то появились школы, которые много сделали в научном отношении, надо бы радоваться, но все равно плохо, ничего замечательного не создано в XIX веке. Так ли это? Мы уже привели некоторые имена выдающихся богословов, систематическое же опровержение этого утверждения Бердяева можно найти в капитальном труде профессора Н.Н.Глубоковского "Русская богословская наука в ее историческом развитии и новейшем состоянии" (Варшава, 1928 - М.,1992), предпринятого им для обширнейшего издания "Русская наука", намечавшегося Санкт-Петербургской Академией Наук. Здесь содержится библиографическое описание выдающихся трудов во всех областях богословской науки. В 19 в. была переведена Библия на русский язык, труды святых отцов, издавались многочисленные журналы. Чтобы не видеть всего этого, надо было быть очень предвзятым человеком. Приходится признать, что реальной истории Церкви, ее жизни Бердяев почти не знал, а, возможно, и не хотел знать, поскольку это мешало бы в его порывах к безграничной свободе. Не знал он истинную цену и творениям святых отцов, иначе как можно объяснить его пиэтет перед немецкими мистиками - Беме, Таулером, Баадером, учение которых он использовал в своем философствовании (Божественное Ничто Я.Беме), полагая, что поступает так же, как и св. отцы, привлекавшие греческую философию для защиты православного учения. Но св.отцы против догматов не погрешали, а вот Бердяев с Беме прямо посягают на догмат Св.Троицы, и ссылки на св.Дионисия Ареопагита дела не спасают: апофатика св.Дионисия к Божественному Ничто Я.Беме не имеет никакого отношения. Очень обеспокоен Н.Бердяев обожением твари, космоса, ему кажется, что традиционное церковное вероучение слишком дуалистично, отделяет Бога от человека, делает его рабом Господина. Словом, нужна какая-то имманентная миру Божественная сила. Тут бы и обратиться к св.Григорию Паламе, к развитому им и всегда содержавшемся Церквоью учению о нетварных Божественных энергиях, пронизывающих весь мир, но которые не есть сам Бог по существу. Но Бердяев направляется совсем в другую сторону, к Софии. "Здесь (то есть в учении о Софии - А.С.), - пишет он, - ставится проблема о третьем начале, которое не есть Творец и не есть тварь, а есть божественное в тварном мире. нельзя отрицать, что на это учение влияли немецкая метафизика и немецкая мистика, как и вообще западная христианская теософия, в которой только и ставился вопрос различной космологии". (18) Это называется, не зная своих, идти к чужим. Кроме св.Григория Паламы помощником здесь мог бы быть и блаж. Августин, который подробно развивал волнующие Бердяева вопросы космологии. Но немецкие мистики оказались почему-то ближе. Правда, сам Бердяев софиологию почти не разрабатывал, она ему импонировала как свободное богословствование. "И это совсем не есть пантеистическая тенденция, как хотят уверить некоторые фанатики-ортодоксы". (19) Но учение о Софии именно и есть пантеизм, а также осужденный еще в древности гностицизм, что убедительно показал архиепископ Серафим (Соболев) в труде "Новое учение о Софии премудрости Божией". В работе Бердяева "Об отношении русских к идеям" мы вновь сталкиваемся с чрезмерной заостренностью и необъективностью ради избранной схемы, когда на одну доску ставятся социал-демократы и почитатели святых отцов: "Одни считают у нас достаточным тот минимум мысли, который заключается в социал-демократических брошюрах, другие - тот, который можно найти в писаниях святых отцов". (20) Это - полемический прием, не более того. Когда читаешь у Бердяева критику церковной действительности, то охватывает странное ощущение: говорится много верного, но принять этого нельзя, а все потому, что это критика извне, вне Церкви, не болит у него душа за Православную церковь в государстве Российском, он даже радуется ее болячкам. говороит, например, что Церковь со времен Петра попала в зависимость государству (и это, с оговорками, верно), однако не понимает, какое насилие пришлось претерпеть Церкви в 18 веке, что были мученики среди иерархов и что Церковь, несмотря на тяжкие обстоятельства, продолжала свое спасительное служение. Писали о недостатках Православной церкви и еп. Игнатий (Брянчанинов), и Хомяков, и Достоевский и прот. Иоанн Кронжтадтский, но то была другая точка зрения, точка зрения любящих свою мать сынов, страдающих от ее несовершенства или грехов. Вот этого сострадания у Н.Бердяева мы не найдем. Возьмем статью "Гасители духа", посвященную мерам правительства и Св.Синода против имябожческой ереси на Афоне. Бердяев не пытается вникнуть в суть вопроса, ему не важно, кто прав богословски. Для него это еще один, судя по тону, желанный повод обрушиться на Св.Синод и Церковь. Приведем несколько цитат из этой статьи, за опубликование которой против Бердяева было возбуждено дело по факту оскорбления, тянувшееся до революции и затем прекращенное. "Св.Синод, во всем подобный нашей государственной власти, прежде всего боится и ненавидит всякую жизнь и всякое движение, прежде всего хочет спокойствия и тишины". (21) Спокойствие и тишина, как окажется вскоре, тоже вещи немаловажные, да и государственная власть была не так уж плоха, как представлялось интеллигентам и революционерам. Или вот: "Синодальная Церковь, в которой не живет дух, только и знает, что требует всегда и во всем смирения и покорности". (22) Бердяев считает, что смирение как христианская этническая ценность должно уйти в прошлое, потребны свобода и раскованность. Еще цитата: "Христианство выродилось а религию греха и зла, в человеконенавистничество и человекоистребление" (23). Под этими словами мог бы подписаться и Ярославский-Губельман. Чего было и заграницу уезжать? Надо было идти в услужение большевикам и петь им песни про грядущую идеальную Церковь, котрая их не пугает. "Бытовое свинство православного мира, - пишет он далее, - снисходительно поощряется Церковью. Смирись перед нашей божественностью, и мы сквозь пальцы будем смотреть на твою свинскую жизнь". (24) Это прямая клевета на самоотверженное русское духовенство, котрое через несколько лет почти все будет истреблено красными богоборцами. Кстати, выход этой статьи был неодобрительно встречен русскими философами Е.Трубецким, С.Булгаковым именно ввидк ее тенденциозности. Е.Трубецкой писал в частном письме, не одобряя сами меры правительства, что поведение самих имяславцев было ниже всякой критики. (25) Бердяев же радуется этим печальным событиям. В заключение он пишет: "Реставрация старого святоотеческого сознания и старого православного быта есть великое препятствие на пути христианского возрождения". (26) Какое же может быть возрождение без сятых отцов? Видимо, их должны занять любезные Бердяеву германские мистики-теософы. Те, кто живут полной жизнью в реальной исторической Церкви, пытаются в меру своих сил исполнять христианский долг, Бердяеву ненавистны и расправляется он с ними без попытки разобраться. Вот, например, Константин Леонтьев, философия которого ныне, в эпоху всеобщего нивелирования, становится особенно актуальной. Как бы его ни оценивать философски, нельзя не признать, что человек совершил подвиг, отказавшись от дипломатической карьеры и уйдя в монастырь простым монахом. Бердяева не устраивает сам этот факт. Леонтьев должен был, видимо, оставаться кабинетным мечтателем и клеймить ненавистный царский режим, при котором положительно нельзя было дышать. Он называет Леонтьева защитником деспотизма полицейского государства. Поскольку Россия часто рисовалась Бердяеву тюрьмой, то уместно будет здесь привести цитату из исследования О.А.Платонова "Заговор против России": "Россия имела значительно меньший аппарат подавления, чем хваленые демократические страны: Англия и Франция. Число полицейских на тысячу человек населения было в этих странх в 5-9 раз больше, чем в России... Если на розыскуную деятельность в столичных западноевропейских городах расходовались миллионы франков, то в Петербурге на это выделялось 15 тысяч рублей или 60 тысяч франков". (27) Если Россия не была полицейским государством, то и Леонтьев не его защитник. К сожалению Бердяев выступает здесь сторонником тех же схем, которых придерживалась русская интеллигенция, осуждавшаяся им в сборнике "Вехи"."Смысл творчества" он говорит, что "культ святости должен быть дополнен культом гениальности" (39) На почве библейского Богословия этого, конечно, сделать невозможно. Тут надо выбирать, иначе у нас Ницше будет соседствовать с преп. Серафимом Саровским, а это по существу не так. Творчество у Бердяева почему-то всегда мыслится вне исторической Церкви, будто нет церковной культуры, нет иконописи, гимнографии, церковного пения. В Церкви Бердяеву видится подавление, господство закона, рабская приниженность. "На отношения между Богом и человеком были перенесены отношения между господином и рабом, - пишет он в работе "О рабстве и свободе человека, - взятые из социальной жизни" (40). Прот. В. Зеньковский подчеркивает, что это высказывание свидетельствует о неверном понимании самой сути религии (41). В Автобиографии говорится: "Наиболее неприемлемо для меня чувство Бога как силы, как всемогущества и власти". (42) "Ложное учение о смирении исказило христианство и унизило человека как богоподобного духовного существа," - пишет он далее. (42) "Отречение от бесконечной свободы духа было для меня отречением от Христа и от христианства, принятием соблазна Великого Инквизитора" (44) Но крестную жертву Христа невозможно осмыслить вне величайшего смирения Богочеловека, надо только перечесть Евангелие. Смирение - это не то, что Церковью искусственно насаждалось, это то, что лежит в основе искупительного дела Христова. Заканчивая наш краткий обзор, сделаем некоторые выводы. Бердяев в Церкви оставался в сущности блудным сыном, его порывы влекли его вперед и ввысь, но точек опоры подчас не было, поэтому случались опрокидывания. "В области догматического, - замечает прот. В.Зеньковский, - Бердяев ни мало не считался с церковной традицией, без колебаний отклонялся от нее, легко вбирал в себя чужие религиозные установки, - отсюда у него убеждение, что он защищает некое "универсальное" (или "вечное") христианство". (45) Был ли Бердяев еретиком? Мы согласны с прот. В.Зеньковским, что до ереси он не дорос, поскольку диалектика ересей все же имеет богословский смысл, а он часто позволяет себе "вольности", которые являются перескакиванием из одного плана в другой. (46) В Автобиографии Бердяев писал, что он никогда не претендовал на церковный характер своей мысли. "Я не еретик и менее всего сектант, я верующий вольнодумец". (47) Думается, эта самохарактеристика верна. На Западе значение Бердяева было чрезмерно преувеличено, он считался главным представителем православной мысли, русской философии вообще. Это, конечно, не так. Время и трезвая оценка расставляет все на свои места. И мы, воздавая честь оригинальному русскому мыслителю, должны, по долгу служения Истине, указать и на слабые места его философии, дабы эти слабости не послужили соблазном ищущим Истину.

Литература:

1. Полторацкий Н.П. Русская религиозная философия. - "Вопросы философии", 1992, #2, С.128.
2. Бердяев Н. Типы религиозной мысли в России., Париж, 1989, С.7.
3. Бердяев Н. Самопознание. (Опыт философской автобиографии), М., 1993, С.175.
4. Типы рел. мысли, С.7.
5. Самопознание, С.172.
6. Там же, С.182.
7. О характере русской религиозной мысли 19 века.- в кн: Бердяев Н. Типы религиозной мысли в России, С.11.
8. Типы..., С.13.
9. Там же.
10. Там же, С.16.
11. Типы..., С.16.
12. Там же, С.24-25.
13. Хомяков А.С. Церковь одна. Монреаль, 1975, С.62-63.
14. Макарий, епископ Винницкий. Православно-догматическое богословие. Том II,СПб, 1857, С.154.
15. Там же, С.165.
16. Там же.
17. Типы..., С.17.
18. Типы..., С.32.
19. Типы..., С.33.
20. Типы..., С.50.
21. Типы..., С.625.
22. Там же, С.627.
23. Типы..., С.629.
24. Там же.
25. Голлербах Е. Религиозно-философское издательство "Путь" (1910-1919 гг.) .- "Вопросы философии", 1994, #2, С.152.
26. Типы..., С.623.
27. ПлатоновО.А. Заговор против России. - "Русский вестник", 1994, #2, С.8.
28. Типы..., С.160.
29. Типы..., С.201.
30. Там же, С.200.
31. Типы..., С.228.
32. Там же, С.340.
33. Там же, С.339-340.
34. Там же, С.347.
35. Типы..., С.348.
36. Прот.Георгий Флоровский. Пути русского богословия. Париж, 1937, С.490.
37. Типы..., С.484.
38. Лосский Н.О. История русской философии. М., 1991, С.309.
39. Прот. В.Зеньковский. История русской философии. Том II. Париж, 1989, С.305-306.
40. Прот. В.Зеньковский. Указ.соч., С.309.
41. Там же.
42. Самопознание, С.176-177.
43. Там же, С.177.
44. Там же, С.180.
45. Прот. В.Зеньковский. С.302.
46. Там же, С.312.
47. Самопознание, С.185.

Протоиерей Алексий Сидоренко. Тобольская Духовная Семинария.



	О. Алексий Сидоренко Анисин.А.Л. Бакулин М.Ю. Богомяков В.Г. Дурыгин Д.Н. Тихонов В.Е.