Как задумаешься порой о своей жизни, да посмотришь вокруг себя, то и поймаешь себя на мысли: "Как это Господь нас всех терпит?" А еще получше подумаешь, и ясно становится, что мысли эти оттого в голову лезут, что подлинной любви ни к ближним, ни к Богу не имеешь. Если бы имел любовь к людям, то, может быть, открыл бы за неприглядным фасадом много доброго, милого и трогательного. Если бы любил Бога, то может быть, хоть на капельку приобщился бы к Его любви, объемлющей всех. А так... Безблагодатному, по всей видимости, все кажется безблагодатным. Вместо того, чтобы каждое свое дыхание сделать восторженным гимном Творцу, люди увлеченно обстряпывают свои дела. Большинство из нас смотрит на небо, только когда собирается чихнуть, ну да еще разве что желая узнать, не собирается ли дождик (а то картошку копать пора). Ради нас Бог сотворил весь этот мир, и ничего Ему от нас не нужно, кроме того, чтобы мы просто были и жили в полную силу, по-настоящему. Все, что есть, держится Божьей любовью и Божьей благодатью, и по-настоящему быть можно только любя. Это единственный источник всего - Любовь. Вот и непонятно, что же держит нас над пропастью, не дает в нее рухнуть? Мир - это пламя любви, и то, в чем любовь охладевает, должно просто исчезнуть во тьме кромешной: погаснув любовью, нельзя уже никак и ничем быть. Ни КЕМ-ТО, ни даже ЧЕМ-ТО уже быть нельзя, да и НЕЧЕМ уже быть: ресурсов никаких, чтобы быть, нету. А мы-таки живем...

     Есть, конечно, Церковь, ее богослужение, ее Таинства, которые не дают распасться окончательно связи людей с Богом. Есть эта жизнь Божественная на земле, прямое осуществление благодати Божьей в нашем грешном мире. Но ведь Церковь и всегда была, и сейчас представляет собой, и всегда, видимо, останется ничтожным меньшинством в мире. Даже при том, что христианство давно уже стало самой многочисленной мировой религией, но где она, правая неповрежденная вера, где она, правильная и постоянная церковная жизнь? Они в меньшинстве и в загоне, и Господь, как сказано, придя, найдет ли веру на земле?! Можно, конечно, еще сказать, что и не совсем правильные понятия о Боге, не совсем чистые формы служения Ему тоже не совсем противны Богу. Можно предположить, что и за рамками Православной Церкви люди могут как-то угодить Богу. Многим православным это предположение кажется рискованным и даже крамольным. Я все-таки с радостью его принимаю, поскольку если спасутся только истинно православные, то есть святые, то мне-то явно не светит. Но даже если эту мысль принять, - все равно "за бортом" останется слишком много людей. Многие ли горят любовью к Богу, хотя бы в ущербных рамках инославия? Единицы. Подавляющее же большинство людей являются по существу равнодушными к религии. Каким же образом живут и не умирают, не превращаются в дым и хладный пепел НЕСВЯТЫЕ люди?

     Кто-то высказал замечательную мысль: "Есть только одна настоящая печаль - то, что ты не святой". К этим словам стоит добавить, что, кроме единственного бесконечного счастья святости, которое дано весьма немногим, есть только одно великое утешение и непостижимое чудо - то, что ты, не будучи святым, до сих пор жив. В первую очередь, конечно, надо сказать, что Сам Господь, Его бесконечная Любовь удерживает нас над пропастью небытия. Но, по всей видимости, должна быть и в самом человеке хоть какая-то искра любви, за которую можно было бы зацепиться, возгревая которую Любовь Божественная могла бы хранить человека. Бог не только бесконечно велик в Своей Любви, но Он и бесконечно смиренен в ней, Он довольствуется даже и малым. Хотя бы исковерканная страстями и забитая суетой искра любви - уже не религиозной, а просто "естественной" - по милости Божьей служит человеку в сохранение и спасение. И даже когда вовсе немыслимо на этой соломинке держаться утопающему, Он нас держит, ведь невозможное человеку возможно Богу. Самым же главным средоточием этих "естественных резервов любви", видимо, является семья. Были и есть люди, не знающие государства, живущие без профсоюзов и художественной самодеятельности, но нет и не было никогда людей, не знающих религии и семьи. Семья и религия - это первые формы жизни человека, и пребудут они до скончания мира. Если же когда-нибудь человек окончательно религиозно охладеет, и семейная жизнь перестанет быть дорога и свята для него, это будет последней точкой в его духовном падении, вот тогда и мир кончится.

     Жизнь человека начинается с семьи, и она продолжается семьею. Трудно сказать, откуда происходит слово "семья", но по всей видимости, "семья, семейство" - это разрастающееся СЕМЯ. Семья - это семя жизни человека, из нее вырастает все в жизни. Обычно семья связывается с рождением и воспитанием детей, однако продолжение рода - задача хоть и важная, но сводить семью только к этой ее функции не стоит. В конце концов рожать и даже воспитывать потомство можно и без семьи, как это показывает практика. Да и в теории еще Платон высказывал идеи о том, чтобы отнимать детей у родителей и воспитывать их в специальных государственных учреждениях. Великое дело продолжения человеческого рода возложено на семью, однако сама семья не только и не столько для этой цели существует. Когда Библия рассказывает о сотворении жены и о благословении семейного единства (Быт. 2, 18 - 25), она ничего не говорит о деторождении. О нем говорится раньше (Быт. 1, 27 - 28), когда сотворение человека описано в общем плане творения, когда еврейский текст употребляет еще не слова "муж", "жена" ("иш" и "иша" на языке еврейского оригинала), а нечто вроде "самец", "самка" (мужской пол и женский - "закар" и "нэкба" по-еврейски), и само благословение "Плодитесь и размножайтесь" ничем еще не отличается от подобного же благословения, обращенного к животным (Быт. 1, 22). О деторождении говорится и позже, уже после грехопадения, когда оно должно стать и физическим, и нравственным спасением для человека, приобщившегося смерти. Но в сам момент установления Таинства брака деторождение лишь молчаливо имеется в виду в качестве второстепенной детали. А главное - "оставит человек отца своего и мать свою и прилепится к жене своей; и будут два одна плоть".

     Ради этого чуда соединяются люди, именно свадьба всегда была и остается главным торжеством в жизни, даже рождение на свет нового человека не празднуется так радостно. Сами слова, обозначающие брак и свадьбу на всех древних языках относились вначале ко всякому пиру, празднику и лишь по преимуществу - к заключению супружеского союза. (По-русски, например, "брак", видимо, от слова "брашно". И Свое первое чудо, как известно, Господь сотворил, когда "был брак в Кане Галилейской, и Матерь Иисуса была там. Был также зван Иисус и ученики Его на брак" (Ин. 2, 1 - 2). И знаменитые слова Спасителя о том, что "где двое или трое собраны во имя Мое, там Я посреди них" (Мф. 18, 20) можно с полным правом отнести к семье. Эти слова - о Церкви, но ведь и семья - это именно Церковь, "малая Церковь", как это обычно говорится, но вполне настоящая, а не какое-то "подобие". Эта-то "естественная религия" супружеской любви, "естественная Церковь" семейной жизни, видимо, и может являться для любого человека всегдашним (для нецерковных людей главным, а для некоторых и вовсе единственным) способом принятия сверхъестественной благодати, необходимой для сохранения и продолжения жизни. Это, конечно, не значит, что семья может заменить церковное богослужение, однако в свете сказанного совершенно неуместной выглядит распространенная дилемма "семья или Церковь". Многие люди, придя к вере, начинают пренебрегать семейными обязанностями, семья начинает им вроде как мешать. "Что мне, дескать, этот быт, передо мной стоят духовные задачи, не по пути мне с моим мужем (женой), не растет он (она) духовно", - говорят они, да еще и Писанием пытаются оправдать свое поведение, приводя слова Спасителя: "Я пришел разделить человека с отцом его, и дочь с матерью ее, и невестку со свекровью ее. И враги человеку - домашние его. Кто любит отца или мать более, нежели Меня, не достоин Меня; и кто любит сына или дочь более, нежели Меня, не достоин Меня; и кто не берет креста своего и следует за Мною, тот не достоин Меня" (Мф. 10, 35 - 38). Однако, заметим мы, про разделение мужа с женой не говорится здесь ничего!

     Вспоминают и другие слова: "нет никого, кто оставил бы дом, или братьев, или сестер, или отца, или мать, или жену, или детей, или земли, ради Меня и Евангелия, и не получил бы ныне, во время сие, среди гонений, во сто крат более домов, и братьев и сестер, и отцов, и матерей, и детей, и земель, а в веке грядущем жизни вечной" (Мк. 10, 29 - 30), но здесь речь идет не о разрыве человеческих связей, не об отвержении любви человеческой, а об отказе от удобной комфортной жизни. Эти слова сказаны после разговора с богатым юношей и продолжают мысль о том, что "неудобь богатый внидет в Царствие Божие". Они призывают жертвовать не близкими людьми, а мирскими благами.

     "Семья ИЛИ Церковь" - это ложный выбор. "Семья И Церковь", а точнее, ЕДИНСТВО "малой" Церкви и Церкви "большой" - вот правильное понимание вопроса. Недаром Апостол пишет: "Если же кто о своих и особенно о домашних не печется, тот отрекся от веры и хуже неверного" (1 Тим. 5, 8). Разрушение семьи - это разрушение Церкви. Нерадение о семье - это отречение от веры и от церковной жизни, это предательство того великого чуда любви, осуществлением которого призвана быть семья. Традиция монашества с обетом безбрачия вовсе не умаляет великого духовного значения семьи, вовсе не дает права говорить о семейной жизни, как о некоем "упрощенном" варианте духовной жизни. Точно также, как из монашеских обетов нестяжания и послушания вовсе не следует, что имущественная собственность и свободная воля человека, от которых отказывается монах, сами по себе есть зло или нечто недостойное. Напротив, и весь мир дан Богом в собственность человеку, и воле его дарована свобода, и именно в этом заключается великое достоинство человека, как образа и подобия Божьего. Человек только призван употребить все эти дарования на служение Творцу, а не своим прихотям. Монашеские обеты - это максимальная жертва Богу, они как раз и утверждают предельно высокое достоинство того, чем жертвуют. Семья, обладание миром, собственная воля - это высшие проявления человеческой природы.