людей, разжигал искусственно огонь романтики в людях и, действительно, добился некоторых успехов на этом поприще (70 то лет этой силой энтузиазма продержался), но в конечном итоге породил двуличие и притворство. Вопрос "материального стимулирования" - самый скользкий для коммунистической теории, на практике он всегда решался просто, а вот теоретическое его обоснование совершенно непонятно. С одной стороны, советский человек должен трудится не ради денег, - иначе как он в "коммунистического" человека превращаться будет? С другой стороны, "каждому по труду", - иначе как с лентяями быть, да и "действительные индивиды в истории" имеют по Марксу, прежде всего, материальные потребности...
     Нельзя от каждого человека требовать, чтобы он жил всю жизнь в романтическом настрое. Но пройти через романтическую увлеченность жизнью, через романтическую возвышенность чувств, через максимализм и непрактичную мечтательность совершенно необходимо, чтобы быть нормальным человеком. Человек, никогда не знавший, что такое детские мечты о какой-нибудь романтической профессии, по всей видимости серьезно нездоров. Не только космонавтом можно мечтать стать. Я слышал рассказ, не помню чей, но это достоверно, про то, как человек в детстве мечтал стать водителем мусорной машины: что-то необыкновенно захватывающее и очень романтичное виделось ему в том, чтобы ездить по городу, подъезжать к мусорным бакам, скидывать мусор в хвост машины, а она бы его в себя затаскивала (были раньше такие машины, закрытые фургоны с плоским хвостом сзади). Человек, не испытавший ни детской беспомощной влюбленности в какую-нибудь пионервожатую, ни юношеской любви, которой чужды еще даже мысли о браке, никогда, наверное, не сможет по-настоящему полюбить и взрослой, "серьезной" любовью. Это такая школа сердца, которую заочно или экстерном не пройти. Именно романтическим мирочувствием отличается молодость от зрелости и старости. И даже притом, что эта романтичность имеет определенные основания в физиологии, именно романтикой, а не физиологией определяется юный возраст.
     Но что же делать взрослым? Ведь в обыденном сознании утрата романтичности равняется бездуховности. Так что же нам, переболев сладкой и высокой болезнью юношеского романтизма, потом-то куда - обуржуазиваться и оскотиниваться?! Но давайте разберемся. Романтичность и духовность разные вещи, причем не в том смысле, что не только через романтику можно быть духовным, нет - это в принципе разные вещи. Романтизм (как художественное направление) - это эстетизация душевных, а не духовных движений человека. Романтичность - это способ душевной, а не духовной настроенности. Романтика, таким образом, - это явление душевного порядка, способ душевной, а не духовной жизни. Конечно, романтика - это высокая душевность, но все-таки именно душевность, которая сама по себе, без оживотворяющего Духа мертва. Романтика хороша тогда, когда она встроена в целостность всей жизни человека, когда эта жизнь правильно выстроена снизу доверху, когда вся она - от незатейливых постоянных забот-хлопот быта до высшего религиозного горения духа делается одним целым. И эта спаянность жизни обеспечивается в человеке именно сверху - духом, который собою пронизывает все сферы человеческого бытия. Если же средоточием всей жизни и жизненной стратегией делается романтика, то она не выдерживает проверки на прочность и становится, действительно, уделом чудаков-одиночек, поседевших юношей с горящими глазами. Восхититься и умилиться ими можно, а вот примером себе брать не стоит. Именно это красивое горение глаз не позволяет им увидеть, что есть и "низкий повседневный быт", и "мелочные заботы", и "грубая телесность", которыми мы, тем не менее, все живем. Это горение застит взгляд и от того Высшего, которое, собственно, и называется духовной сферой. Возрастание во взрослость, дерзну сказать - "в меру возраста Христова", как раз и заключается в том, чтобы после детской сосредоточенности на телесной простоте жизни, на "вкусностях" и шалостях, на чудесности быта, после юношеского упоения широтой душевных порывов, обрести, наконец, высоту духовной жизни, которая воедино, - в цельное гармоничное единство собирает всю бесконечность человеческой жизни.
     Самое страшное для человека - этой духовной сферы не обрести. Тогда взрослая жизнь делается ужасающе тягостной и бессмысленной, тогда жить можно только по привычке, только не думая кто ты и что ты и на что она тебе, твоя жизнь. Тогда все лучшее - в прошлом: в прошлом детство золотое (мамины волосы и колени, папины сильные руки и широкая грудь, радость от лимонада, волшебство праздников, - необычайный мир, ежесекундно врывающийся в твою жизнь), в прошлом юность звонкая (песни у костра, внезапный взлет ресниц, от которого душа сладко проваливается, нерассуждающая самоотверженность дружбы, боль сердечных обид, - искрящийся фонтан жизни, переполняющий и влекущий тебя), - все позади. Впереди только серые будни, труды, болезни, старость... Единственной альтернативой этому, если не происходит приобщения к подлинной духовности, является искусственное продление детства и юности, уклонение от того, чтобы взрослеть.
     Но не к тому призван человек, чтобы влачить существование рабочей скотины, и не к тому, чтобы играть всю жизнь в детство, или симулировать юность. Нет, его призвание повзрослеть, возрасти к духовному способу бытия, суметь усилием духа в религиозном делании преобразить в себе весь прошлый сердечный опыт в живое единство цельной и все более полной жизни. Не терять, а приобретать мы должны, не угасание жизни, а углубление ее должно совершаться из возраста в возраст. Каждому возрасту свое время: надо иметь настоящее детство, надо иметь настоящую юность (романтичность которой послужила началом нашему размышлению), и надо стать по-настоящему взрослым, вот тогда и сможешь стать настоящим стариком. Не одряхлевшим рабочим скотом, не одряхлевшим подростком, а мудрым и просветленным старцем, и войти любовью Божьей в жизнь вечную. Для той жизни созреть надо. Впрочем, каждому овощу свое время, и некоторые созревают, не дожидаясь старости. Не дай нам только Бог засохнуть!

А.Л. Анисин