Сибирская православная газета: Святые угодники: О канонизации Священномученика Гермогена Долганева (1858-1918) Епископа Тобольского и Сибирского

          Во имя Отца и Сына и Святого Духа!
     Неисчислимы богатства сокровищницы церковной, которая во все времена сохраняет все многообразие путей ко спасению. И даже в те эпохи, когда Церковь Христова пребывает в относительном спокойствии и нет гонений от внешних, даже и тогда многие желающие жить благочестиво бывают гонимы. Одним из ярких светильников Русской Православной Церкви был епископ Гермоген, который во все время своего архиерейского служения помнил слово, сказанное ему в день его хиротонии: "Времена идут и сменяются, а Богом установленные основы церковного строя и жизни остаются неизменными". Епископ Гермоген был ревностным охранителем этих основ. Он был светильником, поставленным столь высоко и видным столь многим, что пришедшие к власти безбожники сделали все возможное, чтобы его угасить. Незадолго до своей мученической кончины епископ, уже зная, что ему уготованы страдания, говорил: "...что бы ни говорили и ни делали против меня, - Бог им судья: я их простил и теперь прощаю... Еще раз заявляю, что моя святительская деятельность чужда всякой политики. Моя политика - вера в спасение душ верующих. Моя платформа - молитва. С этого пути я не сойду и за это, быть может, я лишен буду возможности в эту ночь спокойно ночевать в своем доме..." И в эту ночь епископ был арестован и вскоре своей мученической кончиной засвидетельствовал верность Христу.
     Освященный Архиерейский Собор, рассмотрев благочестивую жизнь, подвижническое служение и мученическую кончину епископа Гермогена, и удостоверившись в его подвиге как мученичестве за Христа, единомысленно
     П Р Е Д Е Л Я Е Т:
1. Причислить к лику священномучеников для общецерковного почитания епископа Гермогена.
2. Честные останки священномученика Гермогена, находящиеся под спудом в Софийско-Успенском соборе города Тобольска, именовать отныне святыми мощами и воздавать им достодолжное почитание.
3. Память священномученику Гермогену совершать в день его мученической кончины 16 (29) июня.
4. Службу новопрославленному священномученику Гермогену составить особую, а до времени составления таковой, после прославления его, отправлять общую по чину священномучеников.
5. Писать новопрославленному священномученику Гермогену икону для поклонения, согласно определению VII Вселенского Собора.
6. Напечатать житие священномученика Гермогена для назидания в благочестии чад церковных.
7. Включить в собор новомучеников и исповедников Российских священномученика Гермогена.
8. От лица Освященного Собора объявить о сей благой и благодатной радости прославления нового Российского священномученика пастве Всероссийской.
9. Сообщить имя новопрославленного священномученика Предстоятелям братских Поместных Православных Церквей для включения его в святцы.
     Предстательством и молитвами священномученика Гермогена да укрепит Господь веру православных христиан и ниспошлет им Свое благословение. Аминь.

Алекий II Божией милостию смиренный Патриарх Московский и всея Руси
Житие Священномученика Гермогена, Епископа Тобольского и Сибирског м иже с ним пострадавших
     Священномученик Гермоген, епископ Тобольский (в миру Георгии Ефремович Долганев) родился 25 апреля 1858 года в семье священника Херсонской епархии, который впоследствии принял монашество и был возведен в сан архимандрита в Саратовском Спасо-Преображенском монастыре.
     Первоначальное - низшее и среднее - образование Георгий получил в духовных учебных заведениях родной епархии. Затем, выдержав экзамены на аттестат зрелости при классической гимназии города Ананьева Херсонской губернии, он поступил на юридический факультет Новороссийского университета, который окончил в 1886 году, прослушав дополнительно курс на математическом факультете и на историко-филологическом. Глубоко религиозный с детских лет, Георгий рано почувствовал влечение к подвижнической жизни, но решительный шаг ему помог сделать архиепископ Херсонский Никанор (Бровкович).
     Оставив светские науки, Георгий Ефремович поступил в Санкт-Петербургскую Духовную академию, В 1890 году он был пострижен ректором академии епископом Антонием (Вадковским) в монашество с наречением ему имени Гермогена. Посвященный в сан иеродиакона, а затем 15 марта Г892 года в сан иеромонаха, о. Гермоген много потрудился как проповедник, принимая активное участие в кружке студентов-проноведников. В 1893 году иеромонах Гермоген окончил академию и был назначен инспектором, а затем в 1898 году - ректором Тифлисской Духовной семинарии с возведением в сан архимандрита. Тогда же он был назначен членом Грузино-Имеретинской Синодальной конторы и Председателем училищного епархиального совета. Кроме того, он был редактором "Духовного вестника Грузинского экзархата" и исполнял многие другие возлагавшиеся на него епархиальным начальством поручения.
     14 января 1901 года в Санкт-Петербургском Казанском соборе состоялась хиротония архимандрита Гермогена во епископа Вольского, викария Саратовской епархии. Чин хиротонии возглавлял митрополит Санкт-Петербургский Антонии (Вадковский). При вручении епископу Гермогену архиерейского жезла митрополит Антоний сказал: "Размышляя о вступлении нашем в новый, двадцатый век... мы невольно останавливаемся на сочетании в жизни и истории начал временного и вечною, изменяемого и неизменяемого. Времена иду! и сменяются, а Богом установленные основы церковного строя и жизни остаются неизменными. В этом неизменном начале Божиих глаголов и повелений и заключается высший разум жизни, без которого она была бы бессмысленна и ничтожна".
     21 марта 1903 года преосвященный Гермоген был назначен епископом Саратовским и Царицынским. Став правящим архиереем, он сразу заявил свою программу: "Трудиться, трудиться и трудиться на благо паствы, в союзе мира и любви, в послушании власти, при полном единении сил и единодушном стремлении соработников принести пользу тем, для кого назначаются работы". Владыка своим собственным примером, а также частыми беседами с епархиальным духовенством и особыми циркулярами призывал духовенство к истовому, неспешному и строго-уставному совершению церковного богослужения, зная, что оно само по себе есть та благодатная сила, которая удерживает народ в ограде Церкви и привлекает отпадших и неверующих. Службы преосвященного Гермогена, строго-уставные и всегда сопровождавшиеся поучениями, производили огромное впечатление. Кроме воскресных и праздничных дней владыка служил вечером по средам и пятницам. Литургия начиналась с половины восьмого утра и заканчивалась иной раз около двух часов пополудни. Во многих саратовских храмах преосвященным Гермогеном было введено общенародное пение. В особо исключительных и важных случаях общественной и государственной жизни России владыка устраивал в юроде Саратове, а также в уездных городах и многонаселенных поселках епархии ночные службы - с крестными ходами по городу и селениям, общим пением всех молящихся и поучениями проповедников. Для соблюдения порядка в крестных ходах им было учреждено при кафедральном соборе общество хоругвеносцев. Ввиду усиления в Саратовской епархии борьбы с Православной Церковью старообрядцев, сектантов и новых язычников, владыка особое внимание уделял миссионерской деятельности. Получение дьяконского или священнического места в епархии преосвященный обусловил обязательством со стороны получающего место - изучить старообрядчество и сектантство, вести миссионерские беседы и быть миссионером -благочинническим, окружным, уездным пли епархиальным. С целью борьбы с сектантством и насаждения православного учения, во всех городах и селах по благословению владыки стали устраиваться внебогослужебные пастырские беседы. В городе Саратове под руководством епископа проводились беседы во все воскресные и праздничные дни. Эти беседы предварялись кратким молебном, чередовались духовными песнопениями в исполнении архиерейского хора и оканчивались пением всех присутствующих. Они привлекали такую массу слушателей, что бывали дни, когда огромный зал музыкального училища не мог вместить всех желающих. Кроме того, по благословению владыки, велись особые беседы со старообрядцами и сектантами в Покровско" церковно-приходской школе, во всех церквях города Саратова, и также в учрежденных преосвященным Гермогеном столовых духовно-просветительного отдела Братства святого Креста. Как богослужения церковные, так и внебогослужебные собеседования всегда оканчивались раздачей народу листков и брошюр религиозно-нравственного содержания. Печатному слову епископ придавал особое значение в борьбе с врагами Церкви. В противовес литературе отрицательной, безбожной, противоцерковной в миллионах экземплярах брошюр и листков распространяемых врагами Церкви и государства среди народа, владыка раздавал литературу положительную и обличительную. С этой целью преосвященный Гермоген преобразовал и расширил епархиальный печатный орган - "Саратовский духовный вестник" и создал еженедельный "Братский листок". Подобно "Братскому листку" еженедельные печатные органы были учреждены в Балашове, Камышине и Царицыне.
     За десять лет служения преосвященного Гермогена на Саратовской кафедре было построено свыше пятидесяти храмов. При построенном в Саратове храме преподобного Серафима Саровского благодаря попечению владыки был открыт детский приют, в котором воспитывалось пятьдесят мальчиков-сирот. Преосвященным Гермогеном были основаны Благовещенский женский и Свято-Троицкий мужской монастыри в городе Хвалынске, Вольское Благовещенское архиерейское подворье, Свято-Духовский монастырь в Царицыне, Казанская Алексеево-Сергиевская мужская пустынь вблизи города Сердобска, Казанский Иоанновский мужской монастырь близ города Кузнецка и Дубовский Свято-Троицкий единоверческий мужской монастырь. Особое внимание владыка уделял церковно-приходским школам, рассадникам религиозно-нравственного просвещения. За время служения владыки значительно увеличилось число таких школ в епархии:
в 1901 году было 4 двухклассных школы, в 1910 году их стало 29: в 1901 году было 362 одноклассных школ в 1910 году их стало 762. Епископ Гермоген основал противораскольническую школу в селе Сосновая Мыза и противомагометанскую в деревне Подлесной.
     Желая придать епархиальному управлению более деловой и практический характер. преосвященный Гермоген постановил, чтобы в епархиальных съездах участвовало выборное, более опытное духовенство, а вопросы, которые должны были обсуждаться на съезде, предварительно разбирались и готовились в особо учрежденном для этой цели подготовительном комитете.
     Часто объезжая приходы епархии, святитель служил с таким благоговением и молитвенным настроем что крестьяне одного из сел говорили своему священнику: "Деды и прадеды не видали такого. Нам не забыть этого светлого торжества, но из рода в род, от отцов к детям, от детей ко внукам перейдут наши рассказы о приезде владыки Гермогена к нам в село". Во время службы в кафедральном соборе многие плакали от умиления и духовной радости, так благоговейно и трепетно молился владыка в алтаре перед престолом Божиим. Протоиерей Сергий Четвериков вспоминал о служении преосвященного Гермогена в Саратове: "С первых же дней моего пребывания в Саратове я узнал владыку Гермогена как народного молитвенника и народного наставника. Потом я еще узнал его как щедрого благотворителя... Что меня еще особенно поражало и привлекало в преосвященном - это его совершенно юношеская отзывчивость на всякое доброе начинание и полное пренебрежение к своему собственному удобству и покою... Он себе не принадлежал. В любое время дня к нему являлись гимназисты, гимназистки, и он выходил к ним и беседовал... Он мог поехать... в гости к какому-нибудь благочестивому мещанину... Когда я, будучи еще едва знаком с ним, заболел, он приехал и ко мне навестить меня, хотя я жил где-то совсем на задворках... Исполненный глубокой, пламенной веры, он является не кабинетным администратором, не далеким от жизни ученым, а живым практическим делателем, чутко и горячо отзывающимся на духовные нужды своей паствы..."
     Во время революционных беспорядков 1905 года владыка делал нее возможное, чтобы отрезвить мятущийся духом народ. Несмотря на нездоровье, он почти каждый день совершал богослужения и произносил вдохновенные проповеди. В них он упрашивал и умолял воздействовать на подстрекателей мерами увещевания, а если они не принесут пользы, отойти от возмутителей общественного спокойствия, моля Бога о вразумлении врагов Церкви и отечества; мер же насилия ни в коем случае не употреблять.
     Епископ говорил: "Крепко держись, православная паства, веры Христовой, как якоря спасения, и Он введет тебя в новое твое отечество... не забывай матери своей - Церкви Православной. Она не научит вас худому, она сбережет вас от волков, которые в овечьей шкуре появляются между вами... Они обещают многое, но на деле ничего не дают - кроме смуты и нарушения государственного строя. Всегда помните, что молитва и труд - вот истинная надежда истинных сынов Святой Церкви и родной земли Русской. Помните всегда и то, что не радости и удовольствия ведут к блаженной жизни, а скорби; не широкими вратами нам достигать небесного царства узкой тропкой, при благодушном несении каждым своего креста". Во время революционных беспорядков епископ Гермоген предложил рабочим собираться для решения вопросов религиозной и общественной жизни. Эти собрания происходили при его участии: на одном из них было решено выстроить новый храм, который принадлежал бы рабочим.
     В январе 1905 года, когда после петербургских событий волнения и забастовки произошли и в Саратове, епископ выступил с разъяснениями происшедшего. Многие рабочие насильственно были оторваны забастовщиками от работы и понесли лишения; владыка предложил прийти им на помощь - благословил провести сбор денег, в котором сам принял участие. 6 февраля 1905 года святитель отслужил панихиду по убиенному великому князю Сергею Александровичу (губернатор Москвы: был убит террористом Каляевым на пути в губернаторский дворец), сказав, что в кровавой смерти его повинны не только террористы, но и русское общество, многие члены которого мало веруют, не исполняют и даже отвергают уставы и устои государственные.
     Во всех городских храмах во время революционных беспорядков по благословению владыки совершались ежедневные вечерние богослужения, говорились проповеди, разъяснявшие существо событий и раздавались книги, так что народ довольно скоро разобрался в происходящем, и волнения прекратились.
     С большой любовью и уважением относился к епископу Гермогену святой праведный Иоанн Кронштадтский, который говорил, что за судьбу православия он спокоен и может умереть, зная, что епископы Гермоген и Серафим (Чичагов) продолжат его дело, будут бороться за православие. Отец Иоанн, предрекая мученическую кончину святителя, писал ему в 1906 году: "Вы в подвиге; Господь отверзает небо, как архидиакону Стефану, и благословляет Вас". Истинный пастырь, епископ Гермоген, подобно святителям Василию Великому и Иоанну Златоусту, не мог не защищать православия от проповедей безбожия и разврата, которые стали громко раздаваться с театральных подмостков.
     В 1907 году саратовское духовенство выразило протест против зрелищ, имеющих безнравственный характер. Преосвященный Гермоген поддержал духовенство и на постановлении съезда написал: "Вполне согласен со взглядом духовенства на характерное течение (противонравственное и противорелигиозное) нынешнего времени; выражаю полную готовность ходатайствовать перед высшею духовною и светскою властьми о пресечении... зла". 17 января 1912 года епископ Гермоген был уволен от управления епархией и направлен в Жировицкий монастырь. Обстоятельством для этого явились конфликт с обер-прокурором Святейшего Синода В. К. Саблером и обличение Григория Распутина. Подъезжая к Жировицам, владыка еще издали услышал колокольный звон. Настоятель и братия вышли встречать святителя. Монастырский двор был заполнен народом, и, обращаясь ко всем, владыка сказал:
- Я не считаю себя сосланным, но человеком, желающим всецело отдаться служению Господу Богу.
     Поселившись в двух небольших комнатах на втором этаже каменного корпуса, он вел привычный для себя образ жизни подвижника; ложился поздно, но вставал неизменно в семь часов и часто служил. На его службы в монастырь приходило много народа из сел и из города Слонима.
     Несколько лет спустя, находясь в Тобольске под стражей, Николай Александрович просил настоятеля кафедрального собора Владимира Хлынова передать епископу Гермогену земной поклон и просьбу простить его. Государя, за отстранение от кафедры. В ответ владыка передал ему земной поклон и в свою очередь просил прощения.
     Скорбно было святителю, когда он прибыл в Жировицы, но скорбь эта была не за себя и не за свою участь, а за будущее Православной Церкви, России и царской семьи. Бывало, закрыв лицо руками, он долго и безутешно плакал и тогда говорил:
- Идет, идет девятый вал; сокрушит, сметет всю гниль, всю ветошь; совершится страшное, леденящее кровь - погубят царя, погубят царя, непременно погубят.
     В августе 1915 года епископ Гермоген был переведен в Николо-Угрешский монастырь Московской епархии. После февральской революции 1917 года святитель был назначен на Тобольскую кафедру. Временное правительство, так же как и прежнее, было недовольно мужественным епископом, и 7 сентября 1917 года министр исповеданий просил Святейший Синод не допускать епископа в Тобольск, дав ему какое-нибудь поручение, которое бы задержало его в Петрограде или в Москве. Но преосвященный Гермоген все же прибыл в Тобольск. "Я искренне, от глубины души благодарю всемилостивого Господа за пребывание и устроение меня именно в Тобольске, - писал он позднее Патриарху Тихону. - Это поистине город-скит, окутанный тишиной и спокойствием, по крайней мере, в настоящее время".
     Здесь, - в Тобольске, чистотой истинной веры засиял светильник Христов зримо для всех. Непоколебимо отстаивая истину во времена правления православного монарха, он с тем большей ревностью противостал лжи и насилию государственного безбожия. Свою тобольскую паству он призывал "сохранять верность вере отцов, не преклонять колена перед идолами революции и их современными жрецами, требующими от православных русских людей выветривания, искажения русской народной души космополитизмом, интернационализмом, коммунизмом, открытым безбожием и скотским гнусным развратом".
     Особой заботой владыки были вернувшиеся с фронта солдаты. Развращаемые большевистской пропагандой, они были по существу брошены обществом, а власть имущие смотрели на них как на бессловесное стадо, которое нужно толкать на грабежи и разбой, чтобы кровавыми преступлениями крепче связать их с собой.
     В конце февраля 1918 года в архиерейских покоях состоялось заседание Иоанно-Дмитриевского братства под председательством епископа Гермогина. На собрании владыка произнес горячую речь, в которой нарисовал психологию солдата и воина, отметив, что солдат-страдалец ждет от общества помощи, а не осуждения, и призвал всех помочь солдатам-фронтовикам. Решено было для этой цели организовать особый отдел при братстве. Забота епископа о фронтовиках привела большевиков в бешенство: они старались солдат озлобить, а тут им оказывали помощь, звали к миру.
     Обращаясь к вернувшимся с фронта солдатам, святитель писал: "Современные правители требуют от вас поклоняться бездушному идолу, презирать родину и не иметь ее вовсе никогда, презирать и всячески глумиться над православно-христианской верой и Церковью, ненавидеть. преследовать и безнаказанно издеваться над православными священниками и архиереями, ничего не делать такого, что могло бы содействовать общему благу, общему миру как всего населения, так и отдельных слоев его, стараться всегда немедленно и с великой яростью нападать и разрушать всякое благое дело, направленное к удовлетворению вопиющих нужд населения или отдельных слоев его, стараться как можно более всесторонне осуществлять принцип: "чем хуже, тем лучше".
     В январе 1918 года, когда был принят декрет об отделении Церкви от государства, святитель обратился к Тобольской пастве:
"Братья христиане! Поднимите ваш голос в защиту церковной апостольской веры, церковных святынь, церковного достояния. Оберегайте святыню вашей души, свободу вашей совести. Никакая власть не может требовать от вас того, что противно вашей вере, вашей религиозной совести!"
     Были отпечатаны листки со статьей относительно декрета, где его принятие охарактеризовано как начало лютого гонения на Церковь. Владыка благословил раздать их по храмам, и они скоро разошлись среди населения города. На следующий день ему передали, что большевики находятся в неописуемой ярости по поводу распространения листков. 11 апреля в местной газете они опубликовали против епископа угрожающую статью. Близкие сообщили владыке, что против него что-то замышляется. Святитель был настроен по обыкновению радостно и не обращал внимания на злобу большевиков.
     Большевики тем временем усиленно готовились к аресту епископа: реквизировали у населения три десятка лошадей и приготовили повозки, чтобы после ареста сразу же увезти владыку из города.
     В четверг, 12 апреля, открывая заседание совета Иоанно-Дмитриевского братства, епископ сказал, что по имеющимся в его распоряжении сведениям, в одну из ближайших ночей он будет арестован и увезен из Тобольска.
     Слова его произвели большое впечатление на присутствовавших, стали говорить, что эти слухи не соответствуют действительности, что в городе не найдется руки, которая поднялась бы на архипастыря. Однако точность сведений была доказана, и присутствовавшими овладела тревога, некоторые члены совета стали настаивать, чтобы владыка переехал в Знаменский монастырь, расположенный рядом с Тобольском, где жил викарный епископ Иринарх (Синеоков-Андреевский) с братией.
     В два часа ночи епископ приехал в Знаменский монастырь, чтобы обсудить с владыкой Иринархом создавшееся положение. Разговаривали до утра. Владыка Иринарх советовал отдаться под защиту паствы, объявив ей о готовящемся насилии. Но средство было ненадежным. Большевики обязательно заявят, что никаких замыслов об аресте архиерея не существует, и само объявление назовут агитацией против власти. Около шести часов утра владыка выехал из монастыря в город.
     Это было время, когда Патриарх Тихон благословил провести крестные ходы по всей стране. "Вот и нам, - сказал епископ Гермоген, - Бог укажет день совершить по нашему городу крестный ход, и мы под сенью святых хоругвей, со святым крестом, святыми иконами пойдем прославлять Бога в песнях духовных, открыто перед лицом врагов веры и святой Церкви исповедовать верность вере отцов и Матери-Церкви".
     Крестный ход был назначен на Вербное воскресенье, 15 апреля 1918 года. Вечером 13 апреля, во время богослужения в своем домовом храме, святитель сказал, что ежеминутно ожидает насилия над собой и, может быть, расправа состоится сегодня ночью. Друзья епископа, ссылаясь на примеры церковной истории, когда пастырям Церкви приходилось укрываться от гонителей, просили владыку, хотя бы на несколько часов, пока не выяснятся обстоятельства, воспользоваться их кровом. Он согласился, решив уклониться от ареста ночью, пусть арестовывают днем при народе.
     В ту же ночь, около одиннадцати часов, в архиерейские покои явился отряд большевиков. - Где ваш архиерей? Где Гермоген? - спрашивали они встречавшихся. Все отвечали незнанием.
     Был произведен обыск в обоих домовых храмах. Латыши-лютеране разгуливали по алтарю в шапках, дотрагивались до жертвенника и до святого престола, смеялись над православными святынями. Предположив, не скрывается ли владыка под престолом, они со смехом толкнули его и высоко подняли. Около четырех часов утра обыск в архиерейских покоях закончился, и ямщик, который по распоряжению властей еще с вечера подал лошадей к архиерейскому дому, чтобы увезти владыку, был отпущен.
     Той же ночью был произведен обыск в Знаменском монастыре, главным образом в покоях епископа Иринарха и в Михайловском скиту, расположенном в восьми верстах от города. На другой день, в субботу 14 апреля, три члена местного исполкома - Хохряков. Писаревскии и Дуцман - явились в архиерейский дом, где шло заседание епархиального совета, и обсуждались события прошедшей ночи.
     Они пожелали поговорить наедине с епископом Иринархом, тот согласился, но с условием, что результаты переговоров будут тотчас же сообщены членам епархиального совета. Советские представители выразили неудовольствие, что епископ Гермоген скрывается, и стали уверять, что ему никакая опасность не угрожает, что обыск производился исключительно с целью изъятия документов.
     Владыка Иринарх спросил, насколько справедливы слухи о предстоящем аресте епископа Гермогена и об увозе его в Екатеринбург.
     Председатель исполкома Хохряков ответил, что слухи эти вздорные, что никакой арест епископу Гермогену не грозит, он им нужен только для допроса, который ввиду наступающего праздника. Вербного воскресенья, будет отложен до понедельника, но желательно, чтобы в эти дни он молчал по поводу обыска и сопровождавших его обстоятельств. Преосвященный Гермоген прибыл в собор к началу всенощного бдения. Во время богослужения в алтарь вошел член епархиального совета Гаврилов и предупредил владыку о требовании властей.
     Владыка ответил:
- Я считаю себя нравственно не вправе не говорить с церковного амвона о тех кощунствах, которые были допущены при обыске в храмах, а в свою неприкосновенность я совершенно не верю. Пусть меня завтра убьют, но я как епископ, как страж святыни церковной не могу и не должен молчать.
     За всенощной владыка произнес проповедь, которая была впоследствии восстановлена слушателями. Ввиду важности всего, что касается памяти этого выдающегося священномученика, приведем ее полностью.
     "Благодарю Господа Бога, что Он меня сподобил пострадать за Его святое Имя и Церковь. Мои страдания оказались ничтожны в сравнении с другими страдальцами за Христову веру. Как это случилось, я считаю своим долгом пояснить. Я и раньше говорил, и в частных беседах и в проповедях, что я политики не касался, не касаюсь и не буду касаться. Я ее презираю, так как считаю неизмеримо ниже, чем высокое учение Христа. Я только просил и буду просить, чтобы те, кто у власти, не касались Церкви Божией и молитвенных собрании. Мне пришлось и при прежнем старом порядке быть гонимым за свое нежелание принижать свое высокое епископское - звание, апостольское служение в угоду временным земным политическим интересам. Я более пяти лет был за то узником у старого правительства, но остался верен правде своей. Может быть, за ли Господь снова удостоил меня взойти на кафедру епископского служения в Тобольской епархии. Если кто-нибудь здесь имеется из представителей существующей власти, я в их присутствии заявляю перед вами, православные, что моя деятельность чужда политики. Говорят о какой-то моей переписке с бывшим царским домом, но это неправда. Никакой переписки не было. Но если бы кто-либо писал ко мне с просьбой моих святительских молитв, кто меня прежде знал, то неужели я в этом повинен и неужели я, как епископ, не могу молиться обо всех страждущих, от чего бы эти страдания ни происходили (Речь идет о письме одной благочестивой женщины с просьбой молиться за Императора за подписью "Мария", в котором был указан и адрес ее. Но представители советских властен предпочли выдать его за "письмо от Иператрицы Марии" и в таком виде поместили в газете "Тобольский рабочий" в уверенности, что никто не будет проверять. При бегстве большевиков из Тобольска по письмо вместе с другими бумагами епископа осталось брошенным за ненадобностью).
     Пытаются меня обвинить в том, что я хотел будто бы подкупить симпатии фронтовиков. Обвиняют меня за то, что я давал и свою посильную ленту и собирал пожертвования в пользу обездоленных, вернувшихся неустроенных воинов. Я всегда горячо любил нашего русского солдата. Люблю и уважаю глубоко и теперь, несмотря на несчастный конец войны, ибо верно, что это несчастие случилось по попущению Божию за грехи наши, а не по вине испытанного в своей доблести рядового русского солдата. Миллионы их легло за спасение родины. Миллионы вернулись с надломленным здоровьем в разоренные, нередко до нищеты, свои семьи. Разве каждый из вас не чувствует, что долг всякого, оставшегося во время войны дома человека. Протянуть руку помощи нуждающемуся солдату. Они обращались ко мне за помощью, да если бы и не обращались за помощью, то я считал бы своим долгом вместе с пасомыми оказать им посильную помощь. Где же тут моя вина? Судите сами, насколько справедливы те, которые видят в моей помощи желание подкупить фронтовиков. На это дело я смотрел как на исполнение заповеди Божией о любви и взаимопомощи, а что было так - лучше спросить об лом тех, кто получал от меня чту помощь. Но что бы ни говорили и ни делали против меня, - Бог им судья: я их простил и теперь прощаю... Еще раз заявляю, что моя святительская деятельность чужда всякой политики. Моя политика - вера в спасение душ верующих. Моя платформа - молитва. С этого пути я не сойду и за это, быть может, я лишен буду возможности в эту ночь спокойно ночевать в своем доме...".
     По окончании всенощного бдения владыка, окруженный толпой народа, вышел из собора и направился в свои покои.
     Ввиду праздника и большого числа людей власти побоялись его здесь арестовать: около двух часов ночи ему принесли повестку, где он вызывался на допрос в понедельник. Тем хотели епископа успокоить, чтобы он после воскресной службы не скрылся. Один из очевидцев, Н. А. Сулима-Грудзинский, так вспоминает о последних днях пребывания владыки Гермогена на свободе.
- Я от них пощады не жду, - сказал святитель, - они убьют меня, мало того, они будут мучить меня, я готов, готов хоть сейчас. Я не за себя боюсь, не о себе скорблю, скорблю о городе, боюсь за жителей, что они сделают с ними?
     И он осенил себя широким крестным знамением, подошел к окнам покоев и архиерейским благословением с благоговением начал благословлять все стороны города и жителей его - и верующих; и гонителей, и своих будущих убийц.
     Кончив благословлять, он обернулся, на глазах его, кротких и любвеобильных, блестели слезы. В самое Вербное воскресенье владыка, приобщив святых Тайн священнослужителей и помолившись, медленно сел в архиерейские кресло.
     Выражение лица его было спокойным, точно он, наконец, получил ответ на сильно интересовавший ею вопрос
    . Подозвав Сулиму-Грудзинского к себе и благословив его, епископ спросил:
- Слышали, - устраиваю крестный ход. Что вы на это скажете?
- Владыка, погубите себя, - ответил тот, смутясь.
     Ответ не удовлетворил епископа, он порывисто поднялся, трижды поклонился святому престолу и затем, осеняя себя крестным знамением, торжественно, величественно и вдохновенно произнес:
- Да воскреснет Бог, и расточатся враги Его!
     В крестном ходе после окончания праздничного богослужения по распоряжению святителя участвовало все городское духовенство. Перед началом крестного хода он произнес в соборе проповедь, призывая в ней всех православных русских людей вознести всенародное моление Господу Богу о спасении погибающей родины.
     Крестный ход привлек множество верующих, создалась торжественная молитвенная обстановка. Церковная процессия из собора направилась в подгорную часть Тобольска. Дойдя до Михаило-Архангельской церкви, владыка отслужил молебен и отдал распоряжение возвращаться обратно, но его просили идти далее по центральным улицам города, мимо всех приходских храмов. На обратном пути ряды молящихся постепенно стали редеть, и на гору поднялось значительно меньше народа. На всем пути их сопровождали пешие и конные отряды красногвардейцев в полном вооружении.
     Крестный ход окончился в половине пятого вечера. Архипастырь сильно устал и медленно шел в окружении богомольцев, направляясь к своим покоям. Перед входом в дом к нему подошел солдат. Он был безоружен и настойчиво просил владыку принять его. Епископ долго отказывался, ссылаясь на усталость. Тот не отставал, и владыка, наконец, спросил:
- Вы, вероятно, хотите меня арестовать?
- Не беспокойтесь, мы вас не станем арестовывать, -льстиво проговорил солдат. - Вы видите, у меня даже оружия нет. Дело в том, что часть солдат за вас, а большинство против. Мы хотим защитить вас от насилия.
     Говоривший в это время сделал знак, и из-за поленницы появилось множество солдат, которые начали прикладами разгонять богомольцев. Народ бросился к архиерейским покоям, но солдаты загородили дорогу, лишь человек тридцать успели пройти в дом.
     Собравшиеся у подъезда почувствовали недоброе. Послышались восклицания:
- Что вы хотите сделать с нашим епископом? Мы не дадим его!
Некоторые запели: "Да воскреснет Бог..."B      На колокольне рядом с архиерейским домом ударили в набат. Большевики открыли по колокольне стрельбу и согнали звонарей. Одна монахиня побежала на соборную колокольню, но солдаты настигли ее и прикладами сбросили со ступенек, Соборную площадь оцепили латышские стрелки и стали очищать ее от народа. В воздухе по адресу епископа понеслась площадная брань. Владыка оказался в окружении солдат; дойдя до приемной комнаты, он спросил их, что им нужно.
     Один из них вышел вперед и зачитал приказ о домашнем аресте епископа.
- Но в чем же я виноват? - спросил святитель. - В политику я не вмешиваюсь и не вмешивался. Я говорил и старому правительству, чтобы оно не делало насилия над Церковью, и за это был заточен на пять лет в монастырь. Об этом прошу и теперь.
- Что вы слушаете его! - выкрикнул кто-то из большевиков. - Берите его сейчас, да и только. Среди верующих послышались протесты, и солдаты стали успокаивать толпу, уверяя, что епископ будет цел и невредим, и по-прежнему будет молиться со своей паствой. Вслед за этим большевики приказали всех выгнать вон. Когда святитель остался один, обращение с ним сделалось грубым и вызывающим. Чувствуя себя больным и утомленным, он хотел принять лекарство. Стоявший рядом солдат навел на него револьвер и сказал, что во время ареста лечиться нельзя. Затем епископу было приказано немедленно собираться. Владыка переоделся, исповедался у служащего при архиерейском доме иеромонаха Германа и вышел на крыльцо, где его уже ждали лошади. Под конвоем он был доставлен в штаб красной гвардии.
     Эконом, войдя после отъезда архиерея в дом, увидел двух незнакомых людей, один из которых прятал под полу шинели футляр с панагией епископа. Отец эконом пытался задержать вора, но солдаты пригрозили ему расстрелом, если он будет возмущаться сам и возмущать народ "ложными слухами".
     Весть об аресте епископа быстро облетела город, и власти поспешили принять меры на случай проявления народного негодования; было прервано сообщение между нагорной и подгорной частями Тобольска, по улицам ходили патрули и разгоняли собиравшихся группами горожан. Епископ Иринарх по окончании вечернего богослужения в Знаменском монастыре тотчас же поехал в исполком, чтобы навести справки о случившемся и, если возможно, облегчить участь арестованного владыки.
     Председатель трибунала Дегтярев вызвал в качестве сведущего лица некоего Крекова.
- На каком основании подвергнут аресту христианский епископ, да еще после обещании не беспокоить его допросами в течение двух дней? - спросил владыка Иринарх.
- Епископ за всенощной 14 апреля произнес вызывающую агитационную проповедь.
- По имеющимся у меня сведениям, проповедь не заключала в себе чего-либо криминального и отличалась умеренностью тона, - возразил владыка.
- Большую роль в деле ареста сыграл крестный ход, - сказал Креков.
- По моему разумению, крестный ход являлся лучшим средством успокоения народных масс, когда верующие увидели, что епископ Гермоген цел и невредим, что он свободно шествует в процессии по улицам города, значит, и все толки о грозящей епископу опасности, готовящемся над ним насилии лишены оснований. Чьим распоряжением епископ лишен свободы?
     Присутствующие не дали ответа, и владыка потребовал вызвать по телефону председателя совета депутатов Хохрякова и спросил его:
- Чьим распоряжением епископ Гермоген подвергся заключению?
- Распоряжение было, а от кого - это все равно, - ответил Хохряков.
- Для меня это очень важно, так как о случившемся я должен немедленно донести Святейшему Патриарху, а между тем даже для вас небезразлично, чтобы сообщаемые мной сведения соответствовали действительности.
- Ну, хотя бы я распорядился, мне предоставлено это право, - раздраженно ответил Хохряков.
- Прошу мне разрешить свидание с заключенным епископом.
- В течение двух-трех суток к епископу никого не допустят. А когда будет можно, я извещу вас по телефону.
     На следующий день после ареста епископа Гермогена Тобольский исполком известил жителей города и окрестностей, что его арест произведен по причинам политическим и имеет целью охранение общественной тишины и порядка и близкие к епископу люди могут не беспокоиться, так как отношение к нему предупредительное.
     Созданная по благословению Патриарха Тихона комиссия по расследованию насилия, учиненного над епископом Гермогеном, попросила Тобольский исполком предоставить ей документальный материал, на котором строятся обвинения владыки.
     Новый председатель исполкома Дислер ответил, что епископ Гермоген арестован по распоряжению Центрального Исполнительного Комитета как черносотенец и погромщик, но у них нет никаких документальных данных, изобличающих его преступную деятельность. После ареста епископа большевики в час ночи тайно вывезли его из Тобольска и повезли по испорченной весенней распутицей дороге в сторону Екатеринбурга. "Кто бы ни пошел вам навстречу, стреляйте!" - такой приказ отдан был конвоирам. Ямщики доехали до Иртыша. Весенняя потайка была настолько сильна, что переправляться через реку на лошадях было немыслимо.
     Епископ вышел из экипажа и пошел пешком по тающему льду через реку в сопровождении конвойных, которые всю дорогу насмехались над ним.
     В Екатеринбург владыка прибыл 18 апреля и был помещен в тюрьму вблизи Сенной площади, рядом с Симеоновской церковью Дверь камеры выходила в особый коридор, перпендикулярный главному и отделенный от него глухой дверью с запором. Надзор администрации был очень строгим, камера постоянно находилась на замке, пронести можно было только обед, который доставлялся из местного женского монастыря, воду для чая и одну-две книги религиозно-нравственного содержания, но на это требовалось каждый раз разрешение комиссара. Bo-время одной из первых прогулок владыки комиссар Оплетин приказал оставить всех заключенных в камерах, а на прогулку выпустить только епископа и женщину. А затем вместе со стражей комиссар потешался над епископом и его невольной спутницей, говоря разные гнусности специально для заключенных, смотревших из всех камер двухэтажного тюремного здания. После этого владыка от прогулок отказался.
     В тюрьме святитель или читал, или писал, но больше молился и пел церковные песнопения. Читал он по преимуществу Новый Завет в переводе Константина Победоносцева и жития святых.
     Милостью Божией ему удалось через старика-сторожа Семена Баржова установить переписку со священником Симеоновской церкви Николаем Богородицким, а через него - с епископом Екатеринбургским Григорием (Яцковским) и с прибывшей от епархиального съезда делегацией - протоиереем Ефремом Долганевым, братом епископа Гермогена, священником Михаилом Макаровым и присяжным поверенным Константином Александровичем Минятовым. Вот случайные, но весьма характерные строки из писем епископа, свидетельствующие об его неизменном молитвенном настроении.
     "Я почти каждый день бываю на литургии в храме угодника Божия Симеона, Верхотурского чудотворца. Каким образом? Во время звона мысленно у жертвенника поминаю всех присно и ныне поминаемых, живущих и почивших.
     После звона "во-вся" произношу: "Благословенно Царство", - и затем всю литургию до отпуста; и замечательно, что "достойно и праведно" мне весьма часто удавалось петь или произносить, когда звонят "к достойно".
     Владыка, несмотря на трудные тюремные условия и преклонный возраст, был бодр духом и благодушно переносил испытания. Он был всем доволен и сердечно благодарил за те хлопоты, которые доставляли его узы близким.
     Утешая свою "благоговейно любимую и незабвенную паству", владыка писал:
"Дорогие о Господе!
Утеши, образуй и возвесели вас Господь. Вновь всей душой молю, не скорбите обо мне по поводу заключения моего в темнице. Это мое училище духовное. Слава Богу, дающему столь мудрые и благотворные испытания мне, крайне нуждающемуся в строгих и крайних мерах воздействия на мой внутренний духовный мир...
     Вместе с тем эти видимые и кажущиеся весьма тяжкими испытания составляют в сущности естественный и законный круг условий и обстоятельств, неразрывно связанных с нашим служением. Прошу лишь святых молитв ваших, чтобы перенести эти испытания именно так, как от Бога посланные, с искреннейшим благочестивым терпением и чистосердечным благодарением Господу Всемилостивому... что 1) сподобил пострадать за самое служение Им на меня возложенное, и 2) что самые страдания так чудно придуманы (хотя совершаются врагами Божиими и моими) для внутренней, сокровенной, незримой для взора человеческого "встряски" или потрясения, от которых ленивый, сонливый человек приходит в сознание и тревогу, начинает трезвиться, бодрствовать не только во внешнем быту, но главное в своем быту внутреннеишем в области духа и сердца; от этих потрясений (между жизнью и смертью) не только проясняется внутреннейшее глубокое сознание, но и усиливается и утверждается в душе спасительный страх Божий - этот чудный воспитатель и хранитель нашей духовной жизни... Посему воистину - слава Богу за все... Если Господу угодно, и Он может вам сделать что-либо для возможности вскоре вновь вступить в служение, слава и великое благодарение Богу, а если нет, то да будет Его Премудрая Святейшая Воля и Промышление".
     В тюрьме владыка написал Патриарху Тихону письмо с изложением всех событий и смиренно просил оставить его на Тобольской кафедре, а пребывание в тюрьме и всякое другое насильственное задержание вне епархии считать за продолжение служения. Прибывшая от епархиального съезда делегация начала хлопоты по освобождению епископа на поруки.
     Совет депутатов назвал сумму залога в сто тысяч рублей. Узнав об этом, владыка написал: "Дорогие о Господе, о. Николай, о. Ефрем, о. Михаил и Константин Александрович! (Протоиереи Николаи Богородицкий. протоиереи Ефрем Долганов. священник Михаил Макаров и К. Д. Минятов.)
     Милость Божия будет со всеми вами. Узнал, что мое освобождение возможно под условием залога, вернее выкупа (так как "отданные раз деньги уже не выдаются обратно", как говорят повсюду) в сто тысяч рублей!!!
     Для меня это, конечно, несметное количество денег; сто рублей я бы еще дал из своего старого небольшого жалованья, - даже, пожалуй, до трехсот рублей (это последняя грань). Если же паства будет выкупать меня, то какой же я "отец", который будет вводить детей в такие громадные расходы вместо того, чтобы для них приобретать или им дать. Это что-то несовместимое с пастырством. Наконец, я ведь вовсе не преступник, тем более уж не политический преступник... Затем можно ли поручиться, что они, взявши сто тысяч, вновь не арестуют меня через сутки всего...
     Если я "преступник" для них со стороны церковной среды, то перестанут ли они считать меня таковым; сами, переступая все правила и законы церковные, вторгаясь в Церковь и вынуждая меня выступать в защиту Церкви".
     Областной совнарком, поторговавшись, уменьшил сумму выкупа до десяти тысяч рублей. Деньги при помощи местного духовенства были получены от коммерсанта Д. И. Полирушева и переданы властям. Хохряков дал расписку в получении денег, но вместо того, чтобы отпустить епископа, власти арестовали членов делегации: протоиерея Ефрема Долганева, священника Михаила Макарова и Константина Минятова, когда те пришли хлопотать, и мученическая кончина их предварила кончину святителя.
     От владыки Гермогена старались скрыть арест депутации, но он скоро догадался об истинном положении дел. "Дорогой о. Николай, - писал он. - Я сильно стал беспокоиться за моих гостей ходатаев, что уже много дней от них нет никакой весточки. Боюсь прямо, как бы их не арестовали из-за меня, непотребного..."
     Большой и настоятельной заботой для святителя было приобщение святых Тайн. Мысль о такой возможности подал о. Николай Богородицкий. Владыка в записке от 27 мая ответил: "(Получил) Вашу радостнейшую, истинно пасхальную весть о возможности ходатайствовать для меня или 1) выхода в храм (что несравненно лучше при всех обстоятельствах) для причащения святейших Христовых Тайн. или 2) прибыть Вам ко мне со святейшими Тайнами..."
     Разрешение на причащение в камере последовало накануне Троицы. В день Святого Духа по окончании литургии о. Николай взял святые Дары и с тремя певчими отправился в тюрьму. Владыка Гермоген давно ожидал их. Когда началась исповедь, то трое певчих, запертые в маленьком коридоре, слышали плач и воздыхания святителя. После причащения служили молебен, на котором разрешено было присутствовать и другим узникам. Епископ служил с большим молитвенным подъемом. Особенно трогателен был тот момент, когда по окончании молебна он преподавал каждому благословение и прощался. Он говорил присутствовавшим: "Это разве тюрьма? Вот где апостол был заключен, то тюрьма. А это - благодарение Господу, училище благочестия!" Все плакали. Растроганный владыка, детски радуясь, благодарил певчих за труды и, несмотря на усиленные отказы, заставил бывшего в числе прочих регента взять несколько рублей "для раздачи певчим". На следующий день, ближе к вечеру, епископ Гермоген был увезен из тюрьмы. С ним вместе увезли несколько человек, в том числе священника села Каменского Екатеринбургской епархии Петра Карелина, бывшего жандармского унтер-офицера Николая Князева, гимназиста Мстислава Голубева, бывшего полицмейстера Екатеринбурга Генриха Рушинского и офицера Ершова.
     На вокзале родственники навсегда простились с арестованными, только епископа Гермогена никто не провожал. Но это нисколько не опечалило его, он понимал, что вскоре ему предстоит мученическая кончина, и, готовясь к ней, он был духовно тверд и совершенно спокоен. Ночью 13 июня поезд прибыл в Тюмень, и узники были доставлены на пароход "Ермак". Вечером следующего дня пароход остановился у села Покровского, и здесь всех, исключая епископа и священника, перевели на пароход "Ока", а затем высадили на берег и расстреляли. Готовясь к столкновению с войсками Сибирского правительства, большевики возводили на пароходе "Ермак" укрепления и заставили трудиться над ними епископа и священника. Владыка был одет в рясу серого цвета, чесучовый кафтан, подпоясан широким кожаным поясом, на голове - бархатная скуфейка. Он был физически изнурен, но бодрость духа не покидала его. Таская землю, распиливая доски и прибивая их гвоздями, владыка все время пел пасхальные песнопения.
     15 июня в десять часов вечера епископа и священника перевели на пароход "Ока". Подходя к трапу, святитель тихо сказал лоцману парохода "Ермак": - Передайте, раб крещеный, всему великому миру, чтобы обо мне помолились Богу. На пароходе арестованных посадили в грязный и темный трюм; пароход пошел вниз по реке по направлению к Тобольску. Около полуночи большевики вывели священника Петра Карелина на палубу, привязали к нему два тяжелых гранитных камня и сбросили в воду. В половине первого ночи епископа Гермогена вывели из трюма на палубу. До последней минуты он творил молитву. Когда палачи перевязывали веревкой камень, он кротко благословил их. Связав владыку и прикрепив к нему на короткой веревке камень, убийцы столкнули его в воду. Всплеск воды от падения тела заглушил дикий хохот озверевших людей.
     Чудо и особое промышление Господне сопровождали священномученика и после кончины. Честные останки его были вынесены вместе с камнем на берег реки и 3 июля обнаружены крестьянами села Усольского; на следующий день они были захоронены крестьянином Алексеем Егоровичем Маряновым на месте обретения; заступом перерубив веревку, Алексей Егорович положил в могилу и камень.
     Здесь тело епископа оставалось до 21 июля, когда был произведен осмотр его судебными властями Сибирского правительства, чьи войска освободили в это время Тобольск от большевиков, и затем перевезено в село Покровское и помещено во временной могиле на Покровском кладбище. 23 июля тело снова было осмотрено и члены комиссии пришли к непоколебимому убеждению, что перед ними действительно лежат честные останки священномученика Гермогена Тобольского. По окончании осмотра останки с крестным ходом были перенесены в церковную ограду и положены во временную могилу. 27 июля тело епископа было вынуто из земли и перенесено в Покровский храм, где священнослужители облачили его в архиерейские одежды; затем оно было перенесено с крестным ходом при громадном стечении молящихся на пароход "Алтай".
     Подойдя к месту, где были обретены честные останки святителя, пароход пристал к берегу; отслужили панихиду и на месте первой могилы священномученика поставили большой деревянный крест с надписью: "Здесь 3 июля 1918 года обретены честные останки мученика епископа Гермогена, убиенного 16 июня 1918 года за Веру, Церковь и Родину". Вечером следующего дня пароход подошел к Тобольску. На пристани гроб с телом святителя был встречен крестным ходом всех городских церквей и многотысячными толпами народа. В последний раз обошел священномученик со своей паствой с крестным ходом стогны кафедрального града, и, наконец, гроб с его телом поместили в Софийский Успенский собор. Здесь он простоял пять суток, не издавая запаха тления. Перед погребением паства долго прощалась со своим архипастырем, с величайшим благоговением лобызая руки мученика, не перестававшего и по преставлении благословлять ее на подвиг дерзновенного стояния за церковные святыни православной апостольской веры.
     2 августа после Божественной литургии епископ Иринарх в сослужении сонма духовенства, в присутствии военных и гражданских представителей Сибирского правительства и множества молящихся совершил чин погребения.
     Честные останки священномученика Гермогена Тобольского были погребены в склепе, устроенном в Иоанно-Златоустовском приделе Софийско-Успенского собора на месте первой могилы святого Иоанна, митрополита Тобольского, где они и почивают до сего дня.

атериалы, использованные для составления жития:
1. Саратовский епархиальный вестник. 1907. №47-48; 1911.№ 19, №27-28.
2. Русский паломник. 1912. № 6. с. 94-96.
3. Тобольские епархиальные ведомости. 1918. №9, 10, 12-16,28. 1919, № 1,2.
4. Известия Екатеринбургской церкви. 1918. № 16-18.
5. Известия Славгородского земства. Славгород, 1918. № 38.
6. Акты Святейшего Тихона, Патриарха Московского и всея России, позднейшие документы и переписка о каноническом преемстве высшей церковной власти. 1917-1943 / Сост. М. Е. Губонин. М" 1994.
7. Иеромонах Дамаскин (Орловский). Мученики, исповедники и подвижники благочестия Русской Православной Церкви XX столетия. Книга 2. Тверь, 1996. С. 154-175.
8. РГИА. Ф. 831, on. 16, ед. хр. 86.
9. ЦА ФСБ РФ. "Дело по обвинению Патриарха Тихона". Арх. № Н-1780. Т. 9.