№1 2004 г.         

Сергей Большаков. Делатели молитвы Иисусовой в монастырях и в миру (часть 3)

первая часть бесед

вторая часть бесед

Мы завершаем публикацию бесед с разными делателями молитвы Иисусовой. Из делателей молитвы выбраны только достигшие внутреннего безмолвия, т.е. никого не судившие. Из этих бесед видно, как делатели молитвы понимают такие термины, как «угомониться», «внутреннее безмолвие», «духовная прелесть» и т.д. Беседы частью выписаны из дневников автора, а частью воспроизведены по памяти. Слава Богу за все!

8. Иеросхимонах Михаил. Новый Валаам

Моя последняя беседа с отцом Михаилом на Новом Валааме была самая глубокая и поучительная. Отцу Михаилу было уже тогда за 80, но он был молод и сердцем, и умом. Я сидел у него в келлии. Дело было в августе. Стоял теплый вечер. Солнце садилось по другую сторону озера, за бесконечные леса. Стояла глубокая тишина, как на картине Левитана «Вечный покой».

- Скажите, отец Михаил, в чем главные этапы духовной жизни?

- Да вот, как тебе отец Аркадий объяснял в Печерской обители. Никто не спасся без смирения. Помни, что до конца жизни ты будешь впадать в грехи, тяжкие и легкие, гневаться, хвастаться, лгать, тщеславиться, обижать других, жадничать. Вот это-то сознание и будет держать тебя в смирении. Чем тут гордиться, если покаяние. Согрешил и покайся, опять согрешил – опять покайся, и так до конца. Делая так, никогда не будешь отчаиваться, а постепенно придешь в мирное устроение. А для этого нужно блюсти помыслы. Бывают они добрые, безразличные и худые. Последних никогда не принимай. Как появился прилог, отсекай его сразу молитвой Иисусовой. А если станешь его рассматривать, то он к тебе приразится, ты им заинтересуешься. Он тебя очарует и ты с ним согласишься и будешь обдумывать, как бы его исполнить, а потом его исполнишь делом – вот и грех.

Но есть и такие помыслы, которые представляются невинными, а доводят до великих искушений и тяжких грехов. Мне рассказывали, что была в Уфимском женском монастыре некая прозорливая старица, а духовником в том монастыре был очень хороший вдовый священник лет шестидесяти. Вот раз, ложась спать, он вспомнил, как тридцать лет тому назад, когда еще его жена и дети были живы, он укладывал детей спать. И умилился. А потом вспомнил жену, ну и пошло, мысли уклонились куда не подобает. Так что он провел всю ночь в молитве и поклонах, такое было искушение. А утром старица вызвала его к себе и спрашивает: «Что такое с Вами, батюшка, было? Силы нечистые роились вокруг Вас, как мухи». Духовник чистосердечно признался… Вот куда могут завести нас мысли, сначала кажущиеся хорошими. Психиатры толкуют там о психоанализе и разном, но где же нам во всем этом разбираться, что хорошо и что нет. А посему взывай ко Господу непрестанно: «Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя, грешного». Сказано у апостола Павла, что кто исповедует Христа Сыном Божиим и будет вопиять к Нему непрестанно – спасен будет. Ты вот, Сереженька, упражняйся, как можешь, в молитве Иисусовой и постепенно придешь в умиротворение, а знаком будет тебе глубокий мир души, необуреваемое спокойствие.

- А дальше что бывает, отец Михаил, - вопросил я старца.

- А вот что. Есть два вида безмолвия. Первый вид – молчание. И это не плохо, по крайней мере, других не соблазняешь и не обижаешь. Но оно недостаточно. Отцы пустынные говорили, что отшельник, сидящий в своей пещере и никого не видящий, подобен, однако, аспиду, сидящему в своем логове и полном смертоносного яда, если он вспоминает обиды, когда-то ему сделанные, и гневается. Второй вид безмолвия – это безмолвие внутреннее. О нем те же отцы говорили: есть старцы, которые говорят с утра до вечера, пребывая постоянно в безмолвии, ибо не говорят они ничего, что не было бы полезно другим и им самим. Вот это и есть безмолвие внутреннее. Его добивайся, Сереженька. А когда достигнешь и перестанешь судить других, то встань и возблагодари Господа, оказавшего тебе столь великую милость. Недалеко ты тогда от чистоты сердечной. А знаешь, что только чистые сердцем могут узреть Бога. Иным, впрочем, другой бывает путь, путь благодатных слез. Эти слезы не те, которые у всех бывают, когда трогается их сердце потерей близких, чтением книги, слушанием какой-нибудь истории и прочее. Благодатные слезы льются, как ручьи, и бывает это года два-три, непрестанно. Слезами этими попаляется, как огнем, все нечистое в душе и приходит она в великое умиротворение и зрит Бога.

- А что значит, отец Михаил, «узреть Бога»? Метафора ли это или что?

Отец Михаил посмотрел на меня испытующе и задумался:

- Конечно, «Бога никто же виде нигде же: Сын, сый в лоне Отчи, Той яви». Говорится еще: «херувимы и серафимы, предстояще Богу, лица закрывающе». Бога, существо Бога, мы не только увидеть, но и уразуметь не можем. Но мы можем видеть славу Божию, нерукотворный и неизреченный свет Фаворский, который видели три избранных апостола на горе. Вот этот-то свет видел Мотовилов, когда беседовал с преподобным Серафимом. Это и есть наитие Святого Духа, Царствие Божие, пришедшее в силе. Видел таковое же и святитель Тихон Задонский, еще до епископства. Удостоился узреть его и игумен Антоний (Путилов) Малоярославский, еще юношей. Я уже не говорю о видениях преподобного Симеона, Нового Богослова. Сподобляются видеть свет сей весьма немногие.

- Скажите, батюшка, имеются ли ныне подвижники, которые видели бы этот свет неприступный?

- А почему нет? Таковые подвижники имеются, надо думать. Только к чему об этом расспрашивать? Раз ты веришь, что свет сей является, для чего тебе знать больше? Блаженны не видевшие, а уверовавшие. Мотовилову дано было видеть сей свет, как «уверение».

- А что это такое, батюшка отец Михаил?

- А вот, говорится в повествовании о сибирском старце Данииле Агинском, которого почитал глубоко преподобный Серафим Саровский, следующее: «Одна богатая сибирячка, окормлявшаяся у старца Даниила, возымела намерение поступить в монастырь, объехала немало девичих монастырей в России и Сибири, все не знала, который выбрать. Поехала она к отцу Даниилу и просила его указать ей, куда поступить. А он ей и отвечает: «Если я тебе укажу какой, а тебе не понравится, то ты скажешь потом: никогда бы я сюда не поступила, да вот старец сказал. И на меня будешь серчать, и сама будешь недовольна. А ты все еще ищи и когда найдешь, что нужно, то взыграет у тебя сердце и будет это тебе в уверение». Так и случилось, когда эта сибирячка вошла в Иркутский девичий монастырь. Взыграло у нее сердце, и она там осталась и позже стала игуменией Сусанной». Твое призвание, Сереженька, то же, как говорил преподобный Серафим игумену Надеевскому Тимону: «Сей доброе слово куда попало, при дороге, в терние, в каменья, в хорошую землю. Кое-что взойдет и плод принесет, и даже сторичный». А стараться надо достигнуть тишины духа, ибо в душе мятежной добраго быть не может. А когда угомонишься, станешь умным, то многое сделаешь. Я говорил тебе о безмолвии внутреннем – вот это-то и есть истинный затвор и отшельничество, а молитва Иисусова, непрекращающая служение Богу внутри сердца, где и есть Царствие Божие, право понимаемое, поможет тебе во всем.

9. Бабушка Мария Николаевна. Черное, Нижегородская губерния

Моя мать скончалась в июле 1918 года, на второй год советской революции, у себя на родине, в Черном, и погребена в родовой усыпальнице Балуниных, в Желнике. Моей матери было всего 40 лет, когда она умерла и семь лет она была больна, сначала туберкулезом, а когда его залечили, то сердцем. Трагедия моей матери заключалась в том, что она – женщина богатая и красивая - вместо того, чтобы пользоваться благами жизни, должна была быть больной и страдать. Была она женщина весьма религиозная, блюла посты, молилась по старым обрядам, придерживаясь единоверия. Я обязан ей твердыми устоями в вере.

Бабушке, Марии Николаевне Балуниной, было в 1919 году уже шестьдесят с лишком. Она была величавая, властная и суровая, но правдивая, справедливая, религиозная, как и моя мать. Нелегка была ее жизнь в первые годы брака – она была второй женой моего деда, но потом она все взяла в руки: мужа, детей, большое имущество и т.д.

Раз вечером, вскоре по кончине моей матери, я сидел на балконе великолепного бабушкиного дома, с чудным видом на широкую и многоводную Оку и далекий горный берег.

- Ты грустишь, Сережа, - заметила бабушка, подходя ко мне. – Не грустить, а радоваться надо.

- Почему, бабушка?

- Мать твоя, покойная Лида, теперь там, где нет ни болезней, ни печали, ни воздыхания. Скончалась она по-христиански, тихо и без страданий, и погребена рядом со своим отцом. Жизнь ее, как жены и матери, была примерной. Значит, все хорошо. Господь ее призвал именно, когда следует. Наступают времена тяжкие войн и междуусобий: ей бы пришлось еще больше мучиться. У Бога не как у нас: пути Его неисповедимы и всегда к лучшему. С годами это легче понять. Когда я была в твоих летах, 17-ти лет, ездила я с матерью в Керженские Скиты на пострижение своей подруги и родственницы Леночки. Как сейчас помню тот день. Было это после Пасхи. Чудный весенний день. По синему небу плыли белые облака, тихо стояли березки у дорожки, а вокруг – дремучие леса Керженские, избушки насельниц, садики – и все залито солнцем, но неярким, а вот как на картине Нестерова «Великий постриг». Так же, как и на картине, шла процессия – впереди новопостригаемая, красивая и тихая, с белицами, а потом – чинные старые монахини. Твоя прабабка, сестра прадеда твоего, а моего тестя, Павла Петровича, Анфиса, была тогда игуменией. И так мне было хорошо тогда, что думала я – и мне бы так остаться в тиши и молитве. Но Господь судил мне выйти замуж за сурового и придирчивого вдовца с малыми детьми. И многое мне пришлось испытать. Благословляя меня под венец, покойная моя матушка сказала мне: «Машенька, вот ты выходишь за богатого вдовца с малыми детьми, а тебе самой и 19-ти лет нет. Многое придется тебе испытать, но будь верна долгу и помни, терпение и труд все перетрут». Так и случилось. И никогда я не сожалела о том, что могло быть. И тебе не советую. Помни слова Писания: «Будь верен до смерти и дам тебе венец жизни». Вот сообщают, что расстреляли в Екатеринбурге государя императора Николая Александровича и притом со всей семьей и близкими. Такого злодеяния не было на Руси со Смутного времени, которое продолжалось, пока не погибли все эти убийцы и предатели, сами себя уничтожившие. Так и ныне будет. Тебе бы должно в порядке вещей быть человеком очень богатым, жить в довольстве и почестях, и все это революция – а правильнее, Господь Бог – все это от тебя отнимает. Но не жалей, за это дается тебе великая свобода духовная, не связан ты больше имениями, делами, заводами.

- А как Вы, бабушка, мне посоветуете, если разгорится дальше революция и все будет потеряно?

- Да как я тебе сказала: живи по совести и никогда не поступай наперекор ей ради карьеры или прибыли. Те, кто так поступает, получают должное в самих себе, в раздражительности, в заботах об имуществе и почестях, в интригах, в унижениях, в зависти к более преуспевшим. А если кто впадает в преступление, то еще хуже бывает. Подлинно, человек пожнет то, что посеял. Кто посеет доброе, тот доброе и пожнет, а если злое, то злое. Время наступает безбожное, а ты не смотри на других, держись веры и не будешь постыжен. Молись вот, как игумения Анфиса делала – стоит, как свеча, и поклоны кладет, а было ей далеко за 70. А умерла она за 90, в старости доброй, без глухоты, слепоты и параличей, просто уснула и почила от трудов праведных. Дело, впрочем, не в поклонах, а в чистом сердце и совести незазорной. Была я в Сарове на прославлении преподобного Серафима, видела его пустыньку и камень, где он молился. Великий был старец и достиг великого, ибо подвизался много в молитве Иисусовой.

- Скажите, бабушка, а в миру тоже в ней подвизаются?

- Бывает. Я встречала кое-кого, больше по купечеству, а дворяне, те очень уж от веры отошли, хотя и там встречаются люди благоверные. Вот был, например, богатый купец Сибиряков, много пожертвовавший на Андреевский скит на Афоне и там постригшийся. Оптинский архимандрит Моисей (Путилов) был тоже из купцов, и еще в миру Иисусовой молитвой занимался, орловский Немытов и другие. Да и у нас, в Нижнем, были. Одного я хорошо знала, когда я только что вышла замуж. Мне было лет двадцать, а ему за пятьдесят. Он был третьим сыном купца-миллионера, и отец благословил его на монашество. Пошел он за советом к покойному отцу Амвросию, в Оптину, а тот и говорит, как всегда, прибаутками: «Ты знаешь, кто суров, тому в Саров, а кто упрям, тому и Валаам. Суровости в тебе я не приметил, а настойчивости у тебя много. Упористый ты человек. А посему направляйся на Валаам, там тебя всему научат». Ну, он и пошел, и был там уже несколько лет, и мантия уже ему подходила, а тут оба старших брата умерли, оставив малых детей, а отец одряхлел. Старец и благословил его вернуться в мир и только молитвы Иисусовой не оставлять. Хорошо повел валаамец дела купеческие, и все чисто, благородно, без обмана и утеснения малых сил. А когда племянники подросли, то сдал он им дела, а сам постригся в отдаленном сибирском монастыре и там поставил себе пустыньку, и скончался далеко за 80 лет. Говорила мне покойная матушка, когда он еще в миру жил, что тянуло его крепко обратно в монашество. Да так и должно быть. Здесь, в миру все проходит.

10. Печенгский схиигумен Иоанн. Новый Валаам.

Раз мы сидели в августе со схиигуменом Иоанном в саду Нового Валаама и беседовали. День был теплый и солнечный, но уже чувствовалось приближение осени. Прозрачный воздух, резкие тени. Тихое утро золотилось на солнце.

- Скажите, отец Иоанн, об уклонениях в молитве Иисусовой. Бывают они или нет?

- Как же не быть? Бес всюду приражается. Если к мирянину приставлен для искушения один бес, то к монаху два, а к делателю и все три. Сборник о молитве Иисусовой и беседы о молитве Иисусовой, которые издал покойный игумен Харитон, читали?

- Читал.

- И там об этом говорится довольно много, а сущность та, что при молитве Иисусовой надо иметь глубокое смирение и отнюдь не мнить. А иные мнят. Для чего мы читаем молитву Иисусову? Чтобы, постоянно помня Господа и каясь в грехах, прийти в духовное умиротворение, внутреннее безмолвие и любовь к ближнему и правде – тогда мы живем в Боге, который есть любовь. Но есть люди, которые смотрят на эту молитву, как на некую магию, которая им доставит чтение мыслей, прозрение, дар чудотворений и исцелений и т.п. Такой подход к молитве крайне греховен. Так поступающие обольщаются бесами, которые им дают от себя некую власть, чтобы их совсем погубить, навеки. Вот был я игуменом на Печенге. Это очень далеко, на берегах Ледовитого океана. Летом солнце три месяца не заходит, а зимой трехмесячная ночь. И великое одиночество. Бурный океан и безлюдная, унылая тундра кругом. В таких условиях бывает, что, молясь исступленно, некие иноки весьма повреждаются и начинают слышать голоса в келлии, будто ангельские, внушающие ему, что он достиг дивной высоты и может чудеса творить и даже, как Спаситель, по водам ходить. Убедили эти голоса бедного испытать себя на деле, пройти по тонкому льду, якобы он уже невесом. Ну, он и пошел, и провалился в воду – и хоть он кричал и его вытащили, однако от холодной воды заболел и вскоре умер, покаявшись. Это крайний случай, а других бес иначе донимает. Молясь и видя в себе некий прогресс духовный, начинают они кичиться им и всех прочих считать низшими себя и недостойными, а в себе видеть избранный сосуд Божий. Такие молитвенники обычно всех осуждают, легко раздражаются при укорении, всегда в какой-то смуте. Хотя и говорится у апостола Павла, что взывающий ко Господу Иисусу Христу о спасении и исповедающий Его Сыном Божиим спасен будет, но Сам Спаситель нас поучает, что не всякий, взывающий «Господи, Господи» будет услышан, только тот, кто исполняет волю Отца Небесного. А эти люди, хотя и взывают, сердце их отстоит далеко от Господа. Нужно, значит, к молитве прибавлять еще исполнение заповедей, ибо вера без дел мертва и делами вера достигает совершенства.

- А как узнать, отец схиигумен, к кому обращаться за советом?

- Ищи себе старца тихого, доброго, смиренного, пребывающего в мире совести и внутреннем безмолвии, то есть никого не осуждающего. А тех, которые всех осуждают, всем недовольны, да еще и сребролюбивы – от таковых беги, ибо с ними сам еще развратишься. Да помни еще и то, что со старцем жить можно до поры, до времени, а как научился деланию молитвы да блюдению помыслов, то зачем тебе и старец? Нельзя все время быть ребенком, а с годами сам за все должен отвечать. Да и сам ты можешь старцем быть, когда придет время.

- То есть как это?

- Да очень просто. Старец есть человек, богатый духовным опытом и мудростию, и великой любовью к людям. Старцами бывали и простые монахи, как достопамятный Зосима Верховский, с которого Достоевский списал своего старца Зосиму, а вовсе не со святителя Тихона или отца Амвросия. Прочтешь житие старца Зосимы, - и сам увидишь. Таковы же были старец Василиск Туринский, Иоанн Молдавский, схииеродиакон Мельхиседек, преславный старец, доживший до 125 лет. Старец Даниил Ачинский, великий подвижник и учитель, в Сибири, да вот Кузьма Бирский, были простыми мирянами, а к ним за советом ездили не только миряне и священники, но монахи и епископы, а из премудрых. А разве не старец, да еще какой, автор «Рассказов странника»? В переписке отца Амвросия Оптинского я нашел, что был он из орловских крестьян, а как рукопись была найдена на Афоне, в Свято-Пантелеимоновском монастыре, то, вероятно, там есть и оригинал этой рукописи. Вероятно, этот странник, возвращаясь со Святой Земли домой, в Россию, заехал в Афон, как многие паломники делали, да и рассказал о своих хождениях старцу, иеросхимонаху Иерониму Соломенцеву, а тот приказал записать или странник сам записал да, может, на Афоне и остался. Как знать?

- А странничество – подвиг, отец Иоанн?

- Да и какой, только юродство выше, ибо труднее. Но юродствовать не дозволяется, а только очень немногим, по благословению великих старцев. Мы и малого-то снести не можем, куда уж там пускаться в великое. Вот о старце Леониде Оптинском такую историю рассказывают. Один монах надоедал ему просьбами благословить на вериги, а старец ему отвечал: «Зачем тебе вериги? Монашество само есть тяжкие вериги, если все делать как следует». Но монах все клянчил. Наконец старец благословил, а затем вызвал к себе монаха-кузнеца и сказал ему: «Придет к тебе завтра монах просить, чтобы ты ему вериги сделал, а ты скажи: «Зачем тебе вериги?» - да зауши хорошенько». На следующий день прибегает к нему разгневанный монах и объясняет, что он просил кузнеца сделать ему вериги, а тот вместо этого его заушил. «Ну вот, - сказал старец, - ты одной пощечины не стерпел, а побежал жаловаться. Куда тебе носить вериги? Так вот и не надо выше головы прыгать».

- Вот мне отец Михаил говорит: «Сей, брате, доброе слово всюду, и в тернии, и при дороге, и на камени, все может, что-нибудь и произрастет и плод принесет, даже сторичный». Что вы думаете, отец схиигумен?

- Ну, уже раз отец Михаил так сказал, надо слушаться. Сей доброе слово всюду, вот и будешь странствовать, как тот странник. Это, брат, немалый подвиг.

- А смогу ли я выдержать, батюшка?

- С верой сможешь, ибо сказано: «Все могу об укрепляющем меня Иисусе». Вот к молитве Иисусовой прилегай, она тебя и вывезет.

11. Отец Мисаил. Пантелеимоновский монастырь на Афоне.

С отцом Мисаилом я встретился на Афоне в 1951 году, когда он был гостиничником в Свято-Пантелеимоновском монастыре. Он был высок, прям, в полном уме и твердой памяти, благодушен и ласков. Он прибыл на Афон в 1896 году и любил рассказывать, как он, по дороге на Афон, проезжал через Москву, приготовляемую к коронации императора Николая II, которого он уважал еще более, чем старец Михаил.

Раз я сидел в моей прекрасной комнате, в архондарике, с портретами императора Александра II и его супруги и митрополита Московского Филарета на стенах. Окна и двери на балкончик, по столбам которого вились цветущие глицинии, были открыты настежь. Внизу были видны монастырские здания и церкви, сады, горы и синее небо, залитое ярким утренним светом. Я сидел у окна и рассматривал найденную мной в отделе рукописей богатейшей монастырской библиотеки рукопись «Откровенных рассказов странника», написанную прекрасным почерком и помеченную приемом в отдел много ранее издания печатных рассказов. Передо мной был, несомненно, оригинал, с которого архимандрит Казанского Черемисского монастыря издал свою книгу. Меня заинтересовал факт, при сличении рукописи и книги, что в последней были пропущены не только целые столбцы, но и два очень длинных рассказа.

В дверь постучали и в комнату вошел отец Мисаил.

- Я вот сказал Василию, чтобы он Вам чайку принес с хлебом и вареньем, подкрепиться.

- Очень Вы обо мне, отец Мисаил, заботитесь, даже неловко.

- Да как же не заботиться? Вы редкий гость. Русские люди редко ныне сюда к нам приезжают, не то, что в старые годы. Когда-то кто заглянет? А все больше иностранцы разные, протестанты и католики, а всего чаще просто любопытные, безо всякой веры, просто поглазеть. Живут, ходят из монастыря в монастырь. Все им показывай. Человека приходится для этого держать. А Вы тут рукописью какой-то занимались? Ишь, как красиво написано, а по-русски.

- Знаете, отец Мисаил, это подлинник «Откровенных рассказов странника». Несомненно, странник был на Афоне и записал свои похождения для тогдашнего духовника, иеромонаха Иеронима (Соломенцева). Когда же Казанский архимандрит издал эту рукопись книгой, он немало из нее выпустил: целых два больших рассказа, между прочим.

- Ишь ты. А почему же он их выпустил?

- Мелкие выпуски понятны. Там странник сурово относится к богословам-академикам, из которых выходили архиереи. Такое свободомыслие могло не понравиться иерархии, а иметь с ней затруднения Казанский архимандрит не хотел. Странник резко критиковал отжившую схоластику, тогда преподававшуюся. А два рассказа архимандрит выпустил, наверно, потому что думал, что они могут смутить читателей из иноков. Ведь рукопись была написана мирским человеком и для духовника.

- А что же говорится в этих рассказах?

- В первом, начало которого имеется в книге, рассказывается, как странник ночевал на подозрительном постоялом дворе и как проснулся, когда тройка лошадей с пьяным ямщиком налетела на избу и разбила окно, под которым он спал. А в рукописи говорится, что когда странник улегся спать, то пришла к нему женщина с этого же двора с намерениями жены Потифара и стала к нему ласкаться, что возбудило в нем похоть, и обычная его молитва самотечная приостановилась. Странник, вероятно, впал бы в грех, если бы не эта тройка. Женщина от этого потрясения сильно заболела, но была исцелена молитвами странника…

- Да, великое дело – молитва Иисусова, Сергей Николаевич, - заметил отец Мисаил, - подлинно от смерти и позора спасает. А это правда, когда подымается блудная страсть, то молитва Иисусова, самотечная, прекращается. Тогда уже усилие надо.

- А вот женатые люди этой молитвой почти не занимались. Как же это выходит? – спросил я.

- Сравнили! Одно – законный, благословенный брак, а другое – блудная похоть, что появилась у странника к чужой женщине. Тут блуд или еще и прелюбодеяние. Натурально отец архимандрит подумал, что кто не разбирается в вещах правильно, может соблазниться. А Вы знаете, что бывает за соблазн малых сил? Лучше бы тому человеку не родиться. Бес хитер. Он нас донимает не мытьем, так катаньем и может нас этой же великой молитвой угробить, если нет у нас смирения. Поняли? Я пришел сюда давно-давно, в 1896 году. Видел я и отца Стратоника, которым вот восторгался отец Силуан, о котором пишет отец Софроний, и даже отец Илларион, который написал «На горах Кавказа». Ну, а отец Илларион не академик, может, где и неясно о чем выразился… Попалась книжка эта двум дворянчикам, ученым, отцу Антонию Булатовичу, из Андреевского скита, и отцу Алексию Киреевскому, из нашего монастыря, и стали они спорить. Одному книжка – верх мудрости и праведности, а другому – полна ересей. Соблазнили они своими спорами немало простых монахов и пошла буча. Пришлось сотни русских монахов выслать с Афона, а тут еще война – и началось увядание русского Афона. А теперь до чего дошли? Одни старики остались, молодежи – никакой. Если бы отцы Антоний и Алексий занимались бы молитвой Иисусовой как следует, в смирении сердца, то не устроили бы они этой свары. Какая уже тут молитва, когда друг друга последними словами обзывают? Тому, кто горд, нетерпим, властен, тому заниматься молитвой Иисусовой не подобает, если молясь, он все время грешит и не кается. Тогда эта молитва ему во осуждение.

- А как же узнать, отец Мисаил, человека, который правильно подвизается?

- Очень просто его узнать, никого он не осуждает. Говорили об архимандрите Оптинском Исаакии, что когда приходили монахи жаловаться друг на друга, то он выслушивал их внимательно, приговаривая: «Ишь ты, какое слово сказал, и еще ударил – нехорошо, таких вещей допускать не следует», а заканчивал всегда так: «А поди-ка ты, отче, к обидчику да попроси у него прощения» - «Да ведь он меня изругал и ударил» - «А Христос сказал: «Если ударили тебя по щеке, подставляй другую», а ты ему скулы свернуть хочешь. Ведь он бы тебя не обидел зря. А вот ты до чего человека довел, поди, проси прощения». Никого не судил отец Исаакий, отцы Антоний и Алексий не так делали и кончили плохо. Будь всегда в мире, Сергей, и спасешься.

12. Сергей Миронович Пауль. Юрьев.

С Сергеем Мироновичем Паулем я познакомился в Юрьеве, по-эстонски – Тарту, в Эстонии, в 1924 году. Он был старшим сыном М.А.Пауля, эстляндского вице-губернатора, первого эстонца на этом посту. М.А.Пауль кончил Санкт-Петербургскую Духовную академию, где он был одним из любимых учеников архимандрита Антония (Храповицкого), позже Киевского митрополита. Вскоре по окончании академии Пауль перешел на гражданскую службу и, быстро подымаясь в чинах, был назначен эстляндским вице-губернатором, на каковом посту и скончался, на пороге самой блестящей карьеры. Сергей Миронович, по окончании среднего образования, поступил в университет, а затем, по военному времени, в военное училище, откуда и был выпущен офицером. Сергей Миронович сражался в первую мировую войну, а затем в гражданскую, в которой он получил, в Ледяном походе, страшную рану: пуля, войдя в левый глаз, вышла через правое ухо. Сергей Миронович ослеп на один глаз и оглох на одно ухо. Некоторые части мозга были затронуты, и он был вынужден каждые три года подвергаться операциям в мозгу. Все это его нисколько не ожесточило и не озлобило. Сергей Миронович был всегда ровен, ласков и никогда никого не судил. Вернувшись в Эстонию, Сергей Миронович блестяще кончил Юрьевский университет и должен был бы остаться для подготовления к профессорской кафедре по химии. Вместо этого он ушел послушником в Псково-Печерский монастырь.

Было в Сергее Мироновиче что-то от князя Мышкина из «Идиота» Достоевского, и еще больше от Алеши Карамазова. Как и последний, он никогда не заботился о том, что есть и что пить, и во что одеться. И все как-то устраивалось к лучшему. О карьере никогда не думал, был прост, хотя высокообразован и начитан. Все, что имел, раздавал. В Псково-Печерском монастыре он пробыл около трех лет, но не постригся, а также, как и Алеша Карамазов, вернулся в мир и, как у Достоевского, по повелению своего старца, иеромонаха Вассиана, скончавшегося иеросхимонахом Симеоном, в конце 1950-х гг., в августе, 93-х лет. «Сергей Миронович, - сказал ему отец Вассиан, - гряди в мир, там такие люди куда нужнее, чем здесь. Учи самим примером жизни. А придет время, вернешься, если Господь благословит». По выходе из монастыря Сергей Миронович жил недолго у моего покойного брата Константина, а потом был назначен управляющим одной химической лабораторией. Скончался он, как я слышал, в 1940-х гг. Сергей Миронович научился молитве Иисусовой, когда он был еще в одном сербском монастыре в самом начале 1920-х гг. Он преуспел в ней изумительно, очень рано достигнув внутреннего безмолвия, постоянного спокойствия и радости. С Сергеем Мироновичем я часто бывал в Юрьеве и в Псково-Печерском монастыре.

Раз зашел он ко мне в келлию, которую я занимал. Эта келлия была одна из древнейших, еще со времен преподобного Корнилия. В ней, по преданию, останавливались цари: Иоанн Грозный и Петр Великий, в ней жил иеромонах Лазарь, которого посещал Александр Благословенный, а также иеросхимонах-затворник Феодосий, которого посещал Николай II. Келлия соединялась с пещерной церковью и пещерами посредством коридоров.

- Скажите, брат Сергей, - спросил я послушника, - как Вы осваиваетесь с новым положением?

- Очень хорошо, лучше, чем в Сербии, где было много русских интеллигентов. Без них лучше.

- Почему?

- Да потому, что простые люди, как здесь, цельнее, а интеллигенты от одного берега отстали, а к другому не пристали – и маются: старую, цельную, прадедовскую веру они потеряли, а вульгарного атеизма, хамства и разнузданности переварить тоже не могут. Хромают на обе ноги. Здесь только настоятель да еще один иеродиакон из образованных, а все прочие – простецы, сиречь, мужики. Когда я сюда пришел, старец мой, монастырский духовник отец Вассиан мне и говорит: «Вот, Сергей Миронович, Вы пришли в монастырь. В Сербии уже в монастыре жили, знаете, что за жизнь. Преосвященный Феофан Затворник мудро писал, если уже в монастырь – так на одиночество, церковь и келлия; молись и трудись – и все. Сиди в келлии, она тебя всему научит. А если будешь пускаться в беседы с братией, то всего наслушаешься и не только из монастыря можешь уйти, но и веру потерять, удивляясь, как люди столько лет во обители прожили, а полны пустоты, зависти, чванства и т.п. Вот ты научен молитве Иисусовой, в ней подвизайся, а за советами о ней обращайся к отцу Аркадию: он много о ней знает. Вот я так и живу и отказываюсь ходить на беседы и разговоры, за что меня даже гордым считают.

- А скажите, Сергей Миронович, весьма ли полезна молитва Иисусова?

- Очень, только нужно проходить ее в духе кротости, а иначе легко впасть в духовную прелесть и возомнить о себе недолжное.

- Вот Вы, Сергей Миронович, много изучали индуизм и буддизм. Там не так, как у нас.

- Конечно, не так. У индусов или буддистов все горе от невежества и привязанности к миру, который лежит во зле, а спасение состоит в уничтожении личности, задутой, как свеча, или растворившейся, как капля в океане. Но и там есть люди… Я слышал такую историю. У одного из богатейших и главнейших магараджей Индии был диван, т.е. премьер-министр, его родственник, молодой, богатый, ученый. Все ему завидовали. Раз был во дворце банкет по какому-то случаю. Один из гостей-иностранцев подошел к министру и говорит ему: «Вы человек весьма счастливый. Вы знатны, богаты, молоды, здоровы. У Вас прекрасная семья. Все блага земные». А министр ему и отвечает: «Вы думаете, в земных благах счастье? Не препона ли это к истинному счастью, свободе духа?». В тот же вечер министр вызвал к себе слугу, переоделся при нем в одежду санаусси, взял посох и исчез навсегда. У индусов кто стал санаусси – умер заживо, так как теряет касту и все, но он приобретает великую свободу духовную, ничем не связан. Видите, у индусов и у буддистов есть люди, способные на великие жертвы ради свободы духа. Но у нас есть лучший путь, о котором говорится в Евангелии: «Познайте истину, и Истина сделает вас свободными».

-Значит, Вы пришли в монастырь познать истину?

- Монастырь, Сергей Николаевич, есть школа духовная, вот как пишется у преподобного Венедикта, которым Вы увлекаетесь, но это не есть школа формального исследования, как семинария, а духовного опыта.

- А найдете ли Вы искомое?

- А это старцу лучше знать. Я хотел бы остаться здесь, но если старец пошлет в мир, то пойду, как пошел по благословению старца Зосимы Алеша Карамазов. А знаете, Сергей Николаевич, Вы ближе к Алеше, чем я. Во мне еще много остается от князя Мышкина. Вы здесь всего на три месяца, приглядитесь, научитесь особо у отца Аркадия и отца Вассиана. Вам это будет нужно в свое время, когда пуститесь в странствия на Западе, среди людей другой культуры, других взглядов. А особо держитесь молитвы Иисусовой. Я ею только и держусь. Да знаете ли еще, Сергей Николаевич, к какому я пришел выводу из гражданской войны? Насилием ничего не сделаешь. А с христианской точки зрения, вместо того, чтобы злобствовать и мстить, лучше претерпеть насилие. Оно не вечно и оно более развращает насильника, чем его жертву. В гражданскую войну обе стороны творили всякие зверства. И какой результат? Белые побиты, а красные поедают и уничтожают друг друга. И это только началось, а там какие чистки пойдут. Для нас все это должно отставить и помнить, что Бог есть любовь, и поклоняться Ему следует в духе и истины. Вот молитва Иисусова и есть поклонение в духе и истине.