№11 2011 г.         

Церковнославянский язык: история и современность

Доподлинно известно, что славяне, в отличие от многих других народов, принявших христианское учение, сразу начали совершать Богослужение на родном языке. Тогда как Западная Церковь, заявлявшая уже о своем первенстве власти среди равноправных Поместных Церквей и имевшая политическое влияние в Моравских землях, настаивала, чтобы проповедь христианства и здесь совершалась только на трех древних языках. Но, канонически принадлежа Восточной Церкви, придя в Моравию, святые братья начали учить Богослужению сразу на славянском языке. Немецкие епископы, не желавшие, чтобы истина христианства шла от Византии, говорили, что так Бога не славят, что Бог избрал лишь три языка: еврейский, греческий и латинский, ими же и подобает воздавать Ему хвалу. Константин же отвечал на это словами святого царя Давида, который в псалмах воспевает: «Пойте Господеви вся земля, хвалите Господа вси языци, всякое дыхание да хвалит Господа!». Посрамив латинян, Константин назвал их триязычниками и пилатниками, ибо на этих трех языках Понтий Пилат, а не Бог, велел написать на Кресте Господнем: «Иисус Христос Царь Иудейский»

Таким образом, наши предки с первых дней проповеди христианства и совершения первых Богослужений начали общаться с Богом на своем родном, понятном для всех славянских народов, языке. Хотя и тогда уже существовало различие между живым славянским диалектом и богослужебным языком. Филологи это объясняют тем, что когда свв. К ирилл и Мефодий создавали письменный славянский язык и делали переводы церковных служб и Священного Писания, уже сложились разные диалектные группы: южно-, западно- и восточнославянская. Но реальные различия были значительно меньше, чем, к примеру, между современными восточными и западными украинскими диалектами. Св. братья взяли за основу своих переводов живой язык славян г. Солуни, где они родились (южнославянский диалект). Их просветительская деятельность началась в Великой Моравии (западные славяне). Затем вместе с христианством письменность приходит к нашим предкам (восточным славянам) в Киевскую Русь. Около 70-80 процентов лексики славянского языка было общеславянским наследием. Грамматический строй письменного языка и разговорной речи был единым.

Итак, язык в тот период понимали. А понимали ли молодые славянские народы, только вступившие в письменную эпоху, глубину содержания христианских текстов, ведь византийская культура есть плод величайших цивилизаций – эллинистической, греко-римской, и ближневосточной, уходящих своими корнями в глубину тысячелетий? Ответим на этот вопрос словами о. Георгия Флоровского, который говорит: «Становление и образование славянского языка, его внутренняя христианизация и воцерковление было преображением самой стихии славянской мысли и слова, славянского «логоса», самой души народа». Т.е. преображенный азбукой и новыми святыми словами, говорящими об истинном Боге и Вечности, церковнославянский язык становится воцерковляющей силой, которая органично вошла в душу славянского народа и вскоре принесла богатые плоды.

И здесь необходимо нам опять напомнить, каким образом появилась сама славянская азбука. В первую очередь это был плод соработничества Бога и человека, плод поста и молитвы. Ведь когда послы моравского князя Ростислава прибыли к греческому императору Михаилу с просьбой прислать учителей, которые могли бы проповедовать на родном для славян языке, и выбор пал на Константина и Мефодия, Константин не сразу согласился. Узнав, что у славян нет букв для языка, он возразил: «Кто сможет написать Евангельскую беседу на воде». И только после настойчивой просьбы императора святые братья со своими учениками, уповая на милость Божию, приготовили себя к праведным трудам сорокадневным постом и усердной молитвой. Почему постом и молитвой? Пример возьмем из Евангелия, где Сам Господь Иисус Христос перед выходом на проповедь подготавливал Себя сорокадневным постом и молитвой (Мф. 4, 2). Также в книге Деяний святых апостолов говорится, что апостолы всякий раз прибегали к многодневным постам перед особыми предприятиями. Живя посреди суетного мира, каждому подвижнику необходимо время для уединения и собирания себя в единство души и духа. В церкви эти дни приурочены к многодневным постам, которые четыре раза в год дают такую возможность христианам, живущим в миру. В монастырях же подвижники постоянно пребывают в этих трудах.

Святые отцы молитву называют Таинством, которая открывается только тем, кто своей личной благочестивой жизнью по заповедям Христа подтверждает желание постичь ее. «Духовное знание дается духовному житию, – говорит преподобный Исаак Сирин. – В меру благодатного жития бывает и мера благодатного ведения… Душа видит истину Божию по силе жития». И вот, чтобы получить от Бога благодатное ведение и увидеть истину Божию по созданию славянской азбуки для перевода Священного Писания и богослужебных книг, Кирилл и Мефодий прибегают к очищающему ум и душу средству – посту и молитве. А св. Григорий Палама восклицает: «Собравши все в себе и очистив ум (посредством поста и молитвы. – А.В.) – услышите величие Таинства!». Поэтому она (молитва. – А.В.) названа богомудрыми Отцами «наука из наук», «художеством из художеств» – Таинством. И вот через это Таинство было услышано и увидено то, что создали святые братья. Поэтому можно сказать, что наша азбука – это откровение Бога и труд святых ученых людей. Здесь-то и кроется один из главных ключей для понимания церковно-славянского языка. Независимо от времени, язык Церкви и само Богослужение в первую очередь благодатно влияют не на разум, а на душу человека.

О том, что для восприятия службы недостаточно одного ума, говорит свт. Филарет Московский: «При священных воспоминаниях Церковь желает занять Божественным предметом все чувства: чрез чтение и пение занимает слух, чрез обряды занимает зрение, дабы ничто не рассеивало чувств, и рассеяние их не препятствовало бы созерцанию духа».

Для современного верующего человека, живущего на канонической территории Русской Православной Церкви, России, Украины, Белоруссии и других славянских стран ближнего зарубежья, в силу различных исторических причин, о которых надо говорить отдельно, церковнославянский язык стал малопонятен. И можно иногда услышать предложения того, что пора начать реформу по переводу богослужебного языка на современный, понятный каждому русский язык. Это заявления не новы. Уже в конце XIX – нач. XX вв. были попытки перевода Богослужения на русский язык, но углубленно и добросовестно подходившие к этому предприятию понимали, что его практически невозможно осуществить. Максимум, что можно – это научно провести реформу замены малопонятных слов на более понятные, а к труднопонимаемым текстам сделать комментарии. Ключ же к пониманию, как говорилось выше, лежит в религиозной сфере. Конечно, и неверующий филолог, изучая славянский язык, сможет многого достичь, но живая вера ему откроет много больше. Сторонники перевода Богослужения на русский язык также любят приводить рассказ Митрополита Антония Сурожского о женщине, которая каждый раз заливалась покаянными слезами на словах «Да исправится молитва моя», потому что слышала вместо «яко кадило пред Тобою» – «я крокодила».

Подобная ситуация приводится в рассказе В.А. Никифорова-Волгина «Серебряная метель». Мальчик в сочельник, «умаявшись от беготни по метели, сизый и оледеневший, пришел домой и увидел под иконами маленькую елку… Сел с нею рядом и стал петь сперва бормотой, а потом все громче и громче: «Дева днесь Пресущественнаго раждает» – и вместо «волсви же со звездою путешествуют» пропел «волки со звездою путешествуют».

Отец, прослушав его пение, сказал: – Ну не дурак ли ты? Где это видано, чтобы волки со звездою путешествовали?». А заканчивается рассказ сном мальчика после Рождественской службы: «В этот усветленный вечер мне опять снилась серебряная метель, и как будто бы сквозь вздымы ее шли волки на задних лапах, и у каждого из них было по звезде; все они пели:

– Рождество Твое, Христе Боже наш…». Это уже не смех (которого, кстати, не было и у Митрополита Антония), а поэзия и библейское понимание происходящего, как в песне трех благочестивых отроков, воспевших в печи Богу: «Благословите Господа, звери и весь скот, и пойте и превозносите Его во веки» (Дан. 3, 81). И не об этом ли говорил Христос в наставлении о смирении, призывая быть как дети: «Смотрите, не презирайте ни одного из малых сих; ибо говорю вам, что Ангелы их на небесах видят лице Отца Моего небесного» (Мф. 18, 10). И как тут не вспомнить творчество А.П. Чехова, самого интеллигентного писателя русской литературы, ведь в его рассказах живой верой обладают только необразованные люди из простонародья и дети. Неправильно услышанные славянские тексты никак не могут быть доводом к переводу Богослужения на русский язык просто потому, что воспринимаемый на слух русский текст также даст свои случаи искажения.

Наиболее важным для данной темы представляется такое высказывание Шишкова: «Когда поют: се жених грядет в полунощи, я вижу Христа; но когда то же самое скажут: вон жених идет в полночь, то я отнюдь не вижу тут Христа, а просто какого-нибудь жениха. Сколько смешно в простых разговорах говорить высоким славенским слогом, столько же странно и дико употреблять простой язык в Священном Писании». Представим себе, что сегодня, заходя в храм, мы услышим службу на современном языке, пусть даже высоко литературном. Ум станет четко понимать, о чем идет речь, а душа сразу воспротивится, и здесь речь не идет о простой привычке.

Дело в том, что литературный труд, в том числе и труд переписчиков, в Древней Руси, оказывается, был особой формой молитвы. В это время у нас появляется богословие исихазма, которое развивает символическое представление о слове. Под влиянием этих идей складывается представление о языке Священного Писания как о словесной иконе. В языке видят не условную систему знаков, а совокупность символов, обладающих реальной духовной силой. Афонский монах XVI века Иван Вишенский видит в славянском языке «встречу мира человеческого сознания с миром божественным; причем божественное внедряется в славянский язык с такой полнотой, которая неведома другим языкам, не столько человек говорит о Боге, сколько сам Бог говорит о себе на славянском языке… человек простым чтением по-славянски приводится к Богу».

Как, например, и икона – это тоже откровение Бога и произведение человеческого духа и таланта. Икону можно назвать богословием в красках, которые пишут с молитвой и постом. Говорят, что в советский период икона Святой Троицы Андрея Рублева, даже находясь в Третьяковской галерее, одним только своим образом приводила людей к Богу.

Конечно, можно сказать, что это субъективное и личное ощущение, но и вся наша вера – это есть личный опыт богообщения, о котором мы можем рассказать другим. Евангелие – это тоже рассказ очевидцев «…о том, что мы видели и что осязали наши руки…» – пишет святой апостол Иоанн Богослов. Как невозможно слепорожденному человеку объяснить, что такое белый цвет, так невозможно неверующему в полноте ощутить красоту и понять важность для современного человека церковнославянского языка. В одном рассказе слепорожденный спрашивал у зрячего, что такое белый цвет. Зрячий говорил, что сахар белого цвета, а он спрашивал, что, такой сладкий? Тогда зрячий сравнивал белый цвет со снегом, а слепой спрашивал, что, такой холодный? В конце концов, так у них ничего и не получилось. Слепорожденный всегда будет сравнивать цвета с физическими ощущениями. То же касается и духовно-созерцательной религиозной жизни. Не имея молитвенного опыта, современному русскому человеку церковнославянский язык намного труднее будет понять, чем верующему иностранцу.

«Даже по-славянски я понимаю почти все, никогда не учив его, – пишет в одном из своих писем святая преподобномученица Елизавета Федоровна Романова. – Библия есть и на русском языке, но на последнем легче читать». Эти слова заставляют задуматься, не странно ли, что иностранка, изучившая русский язык уже будучи взрослым человеком, по-славянски понимает «почти все», и то, что не понимает, не явилось для нее препятствием для принятия православия. Не понимая умом некоторых слов, она поняла их, так сказать, ощупью души, почувствовала красоту и истинность православия, в которое, против воли своего отца, перешла из лютеранства.

«...А теперь, дорогой Папа, – пишет она в письме к своему отцу, – я хочу что-то сказать Вам и умоляю Вас дать Ваше благословение. Вы должны были заметить, какое глубокое благоговение я питаю к здешней религии с тех пор, как Вы были здесь в последний раз, более полутора лет назад. Я все время думала, и читала, и молила Бога указать мне правильный путь, и пришла к заключению, что только в этой религии я могу найти всю настоящую и сильную веру в Бога, которую человек должен иметь, чтобы быть хорошим христианином. Это было бы грехом оставаться так, как я теперь – принадлежать к одной церкви по форме и для внешнего мира, а внутри себя молиться и верить так, как и мой муж. Вы не можете себе представить, каким он был добрым: никогда не старался принудить меня никакими средствами, предоставляя все это совершенно одной моей совести… Вы должны видеть, что я решилась на этот шаг только по глубокой вере и что я чувствую, что пред Богом я должна предстать с чистым и верующим сердцем».

В другом письме Елизавета Федоровна пишет: «Моя душа принадлежит полностью религии Православной... Я перехожу из чистого убеждения, чувствуя, что это самая высокая религия... Святой Кремль, с заметными следами этих печальных дней, был мне дороже, чем когда бы то ни было, и я почувствовала, до какой степени Православная Церковь является настоящей Церковью Господней».

Родилась в Германии, воспитывалась в Англии, а душу отдала православию и России. Для нас кровных русских – это яркий пример того, как святая вера и труд, образование и воспитание совершают преображение души.

Так на Руси у нас было всегда, молитва и труд, служение Богу всем своим образом жизни формировало русского славянина. «Не было семинарий, академий и теологических факультетов, а боголюбивые иноки и благочестивые христиане пили живую воду боговедения из богослужебных стихир, канона, седальнов, пролога, четий-миней. Церковный клирос и амвон заменяли тогда профессорскую кафедру. За время всенощных, заутрень, повечерий, под умилительное пение сладкогласных «подобнов», под звуки древних – знаменного и греческого – распевов воспитывалось благочестие крепкое, незыблемое, вырабатывалось православное мировоззрение, воплощаемое в жизнь и действительность, а не только остающееся туманной философской теорией».

Надо дать себе отчет, что когда мы говорим сейчас о понятности или непонятности церковнославянского языка, мы ориентируемся «на западную концепцию знания языка и понимания текста. В этой концепции, восходящей к Ренессансу, понимание текста предполагает возможность его интерпретации (пересказа своими словами), а знание языка – активное им владение».

А до этого на Руси «курс древнерусских училищ ограничивался чтением, письмом и церковным пением. Этот курс имел строго церковный характер. «Закона Божия» как особого предмета не было. Потому что все обучение составляло один Закон Божий», оно было направлено на утверждение веры. Когда в перестроечный период стали возникать при храмах воскресные школы, многие родители, даже неверующие, охотно отдавали туда своих детей, но когда поняли, что то, чему их детей учат, не просто обогащение интеллектуального багажа, расширение кругозора, а требует изменения образа жизни, некоторых детей из воскресных школ забрали.

Как в начале проповеди святых Кирилла и Мефодия, так и сегодня очевидно влияние западной цивилизации на нашу восточнос-лавянскую культуру и религиозную жизнь.

Мы живем в смешении в своем сознании восточноправославных понятий и обмирщенных западноевропейских. В XIV веке лат. christianus (христианин) превратилось в русское крестьянин. Но в XIX веке это латинское слово вторично приходит в русский язык из западноевропейских в форме кретин со значением «физически и умственно недоразвитый человек».

Сохранение архаичности («непонятности») богослужебного языка, а это обратная перспектива языковой иконы, как мы видим в Св. Троице Андрея Рублева, даст современному человеку возможность выстроить свое религиозное мировоззрение по иерархическому принципу «Бог – и я», а не по молодежно-протестантскому «Я – и мой друг Христос». Решать, по какому пути идти, будет сердце каждого из нас. А закончить свои размышления мне бы хотелось словами из первого псалма, которыми наши благочестивые предки начинали изучать грамоту: «Блажен муж, иже не иде на совет нечестивых, и на пути грешных не ста, и на седалищи губителей не седе. Но в законе Господни воля его, и в законе его поучится день и нощь. И будет яко древо насажденное при исходищих вод, еже плод свой даст во время свое, и лист его не отпадет, и вся елика аще творит, успеет…» (Пс. 1, 1-3).

Протоиерей Владимир Ашмарин,
благочинный Ишимского благочиния