|
 – Ваше Высокопреосвященство, 4 ноября, на празднование Казанской иконе
Божией Матери, исполняется 20 лет Вашей епископской хиротонии. В столь значимый
юбилей человеку свойственно оглядываться назад, на прожитый путь, подводить
определенные итоги. Расскажите, как Вы пришли к вере, к служению Церкви? Как
все начиналось в Вашей жизни?
– Если вспоминать времена своей
юности, то надо сказать, что я родился в
верующей семье. Тогда эти атеистические
времена были сложны для верующих. Свое
детство я вспоминаю очень отчетливо, особенно период правления Н.С. Хрущева. Мы
знаем, что он был ярый гонитель Церкви.
Помню, даже в детском саду испытывал
гонения, запрещали носить крестик, а тем,
кто носил – снимали, выговаривали. Для нас,
детей, это было странно, непонятно, мы же
ничего плохого не делаем… Когда в школе
учился, тоже были притеснения.
Выполняя завет отца, мы не были ни
пионерами, ни комсомольцами. Мы рано
остались без отца: он был фронтовик, инвалид войны 2 группы и умер на операционном столе, когда у него извлекали из головы оставшиеся еще с войны осколки. Отец
говорил, что в войну воевали верующие
люди. Ведь кто воевал? Те, кто родились
до революции. Основная-то тягость войны
пришлась на них. Он пошел на войну в 25
лет с 1941 по 45 гг., всю войну прошел,
ранений набрался, имел контузию, осколки
в голове остались, но выжил. Не ложился
на операцию, пока четвертый сын не родился. Мама хотела дочку, а он говорил:
«Родине нужны солдаты». Все время же
на Россию нападают, и война подкосила
многих…
А потом в школе мне запомнилось, что
все время нас пытались вовлечь в пионеры.
Я был в меру активным общественником,
участвовал в мероприятиях, в художественной самодеятельности, только вот не носил
пионерский галстук, не был комсомольцем.
Когда отец умер, стали особо прессинговать,
даже порой приходили, говорили маме:
«Сейчас мы ваших ребят заберем на государственное воспитание». Какая-то комиссия
приезжала из районо , осматривали условия
жизни, мол, иконы у вас висят. Грозились
забрать нас в детский дом, мы так боялись…
Тогда мне было лет около двенадцати.
Помню, с пионерскими галстуками к нам
пришли, подарки принесли, уговаривали,
чтобы хотя бы просто галстуки одели для
формы, не портили общий вид школы. Тогда
мама сказала: «Ну что они, хулиганы что
ли, оставьте их». У нее инфаркт был после
смерти отца, все-таки четверых мальчишек
вырастить было нелегко. И тогда они говорят: «Против хулиганов у нас милиция есть,
а вы не соответствуете нашему будущему.
Религиозной пропаганде места в будущем
не будет».
Старший брат поступил в семинарию в
1960 году, а в 1961, вы знаете, впервые
в космос полетел Юрий Гагарин. Тогда
говорили: «Ура, Бога нет!». Я помню, меня
это так задело. Мы очень расстроились,
поехали в Троице-Сергиеву Лавру, где
брат учился в Семинарии. А там на наши
недоумения семинаристы шутя говорят: «В
газете напечатали, что он полетел на орбиту на 280 км, а надо было еще немного,
чтобы Бога увидеть». А потом объяснили:
«Это, конечно, шутка. Бог есть Дух, и
«долететь» до него не получится». И вот
тогда я первый раз услышал выражение
одного из наших ученых (кстати, и святитель Лука Войно-Ясенецкий так говорил):
«Я мозг видел, а ума не видел, так что, у
человека ума нет?»
 Когда брат поступил в семинарию, к
нам часто приходили журналисты, чиновники
системы образования – «обрабатывали»,
боялись, чтобы мы пропагандой среди школьников не занимались. Помню, брату говорят:
«Вот вы идете в семинарию, а сейчас в храм
бабушки только ходят. Вот они помрут, и
чем вы будете заниматься? Вы же молодой
человек». А он говорит: «Бабушки вечны, как
сама жизнь». Я понимал, что против Церкви
идут гонения, знал, что многие батюшки
терпят – один сидел в тюрьме, другой был в
ссылке, от третьего отреклась семья… Тогда
модно было отрекаться, отреченцы выдавались за героев. Брату предлагали устроить
его в любой институт, только чтобы он бросил
Семинарию. Детским умом мне трудно было
все понять – нельзя же против всей страны
идти. Но большую поддержку оказывали священники. У нас в храме служили батюшки
еще царской «закваски», им было по 70-80
лет. Они говорили, что веру и Родину не
выбирают, как и родителей.
Я помню, нас с детства готовили помогать в храме. Помню, мы приходили в
алтарь, кадило разжигали, записочки читали.
Только надо было стоять так, чтобы нас не
видно было, потому что в храм ходили соглядатаи, которые следили, чтобы молодежи
здесь не было. Мы не ходили в один и тот
же храм – чтобы не привлечь лишнего внимания, надо было чередоваться. Ездили в
Троице-Сергиеву Лавру, в Москву, в храмы,
где были хорошие батюшки, которые говорили проповеди, уделяли внимание молодежи,
отвечали на наши вопросы. И в свой храм
тоже ходили, но реже.
Допустим, в Лавру если съездим несколько раз, то нас уже присматривали.
Были случаи, что, исповедовавшись в нижнем
храме под Успенским собором (там проходила Исповедь), мы идем причаститься на
Литургию в Трапезном храме, а по дороге
нас задерживает милиция. Сидим там часа 3
- 4, на вопросы отвечаем: «Кто вы, откуда, а
вы по сумочкам не лазаете? А вы не видали
кошелек такой-то?..» Служба заканчивается
– нас отпускают. И это было не единожды.
Был случай, в поселке Удельная под Москвой
идем в храм, а женщины-прихожанки за нас
заступались, когда задерживали, и доходило
даже до того, что они нас силой отстаивали
от милиции и «общественников» штатских.
Человек, уходя служить в Церковь, уходил в гетто. Может быть, это одна из причин,
почему я последним пришел в Семинарию,
уже кончив институт, поработав... Братьясвященники – они же были бесправные. Вот
нам надо, допустим, террасу утеплить, газ
провести: надо ходить, справку с работы
брать, справку о зарплате – а они вне закона. Моя светская работа помогала семье
поддерживать хоть какой-то правовой статус
в безбожном государстве.
– Какие ступени церковного служения
Вы прошли, Владыка, до епископской
хиротонии?
 – Был и пономарем, и звонарем, позднее – шил облачения, скуфейки братьям,
даже митры делал. Для Троице-Сергиевой
Лавры подбирал некоторые потребные вещи.
Ведь парчи же не было – так мы ездили с
братьями по комиссионным магазинам, искали парчу. Еще было задание от ризничных
Лавры: смотреть, бывают ли сумочки с камушками – они шли на украшения. Золотых
нитей вообще не было в помине…
Участвовал в такой вот «антисоветской»
деятельности, помогал формировать материальную базу для Богослужения. Будучи уже
студентом института, узнавал, где какие ткани есть. После института, например, зашел
в комиссионный магазин, присмотрелся…
Некоторые однокурсники удивлялись: «Ты
что какими-то тряпками интересуешься?».
Они-то заходят в радиотовары, а я иду
«тряпки смотреть». А я же не скажу, что для
храма. Но моя задача была – не купить, а
посмотреть и подсказать: «В комиссионке на
Садовой есть парча желтая, узор розочка, в
комиссионке на Новослободской есть черный
бархат». А потом уже из Лавры приезжают
и покупают.
В семинарии я нес послушания пономаря,
потом иподьякона и отвечал за пономарскую
службу. Пел в хоре: ставили то на баритон,
то на второй тенор. Потом, когда принял
монашество, был монахом, иеродиаконом,
иеромонахом. А вот следующие ступени
прошли за один год: назначили заместителем
ректора, на Благовещение возвели в игумены, а на Троицу – в архимандриты.
В академии произошел серьезный пожар
в 1986 году, и меня, студента 4 курса, в
ноябре назначили исполняющим обязанности эконома Троице-Сергиевой Лавры.
А с Нового года по благословению Патриарха Пимена ввели должность заместителя
ректора Академии по административно-хозяйственной работе, и меня, молодого
иеромонаха, назначили на эту должность.
Надо было за 2 года восстановить утраченное к 1988 году – к празднованию 1000-летия Крещения Руси.
До этого времени Церковь лишена была
права напрямую взаимодействовать с организациями. Мы не могли ни кран, ни машину заказать, только через Совет по делам
религий. Это была тупиковая ситуация. В
феврале приехала супруга Николая Ивановича Рыжкова, она сопровождала какую-то
высокопоставленную даму. Я участвовал в
приеме. Мы обмолвились, что у нас через
полтора года 1000-летие Крещения Руси,
а нам так трудно все согласовывать, мы
пишем в Совет по делам религии, едем
туда почти каждую неделю отвозить письма,
пока там через три дня подготовят письма
в организации…
Через два дня приехал помощник Рыжкова. Показали ему последствия пожара и
изложили сложную ситуацию. Архиепископ
Димитровский Александр, ректор Московской Духовной Академии, обстоятельно все
изложил. Уезжая, они говорят: «Мы поняли,
доложим, ждите решения». К концу недели
состоялось совещание на Старой площади в
ЦК, и реставрационные работы в Лавре и
Академии активизировались.
И когда праздновали 1000-летие Крещения Руси, строительная техника только уезжала из Лавры, и в этот же день заезжали
иностранные делегации – еще асфальт был
горячий. Коммуникации поменяли, гранит положили, реконструировали четыре старинных
здания, пострадавших при пожаре.
 – Интересно услышать, Владыка, как
Вы узнали о предстоящей хиротонии,
какие чувства испытали в этот момент,
где и кто совершал Вашу хиротонию во
епископа Тобольского и Тюменского?
– Узнал на Покров 14 октября 1989 года, а предварительно – 8 октября. Я был
уже тогда проректором по воспитательной
работе. Помощник Патриарха Алексия (выборы Патриарха состоялись незадолго до
того – в июне этого же года) мне позвонил,
сказал: «Отец Димитрий, Вы сейчас здесь?
Будьте на связи, потому что Святейший
Патриарх хотел с Вами встретиться». Я
сначала подумал, что это обычный рабочий
звонок, потому что как проректор я отвечал за послушание - выделить иподьяконов,
организовать хор. Праздник Преподобного
закончился, Патриарх уехал, и никто ничего
не сказал. На следующий день опять звонок:
«Вы на Покров будете? Имейте в виду, что
надо встретиться».
На Покров Патриарх приехал, послужил.
Потом ушел в Патриарший отсек Актового
зала. От Святейшего выходит Владыка ректор и отправляет меня проверить, все ли
готово к отъезду Патриарха. Я уже делаю
шаг, но выходит патриарший секретарь отец
Матфей (Стаднюк) и приглашает меня зайти.
Владыка посмотрел на меня удевленно...
Мне только потом стало известно, что Патриарх с ним говорил, но он не хотел меня
отпускать... Я захожу к Святейшему, получил
благословение, сажусь. Он человек строгий,
но любвеобильный, предложил чаю. Говорит:
«Вы знаете, у нас в Тобольске ситуация
так складывается…, ректоры сменяются,
а Вы все-таки – и преподаватель, и проректор. Там надо что-то решать, епархии
тоже нет, вот Вы и экономом были. А там
восстанавливать много надо. Как Вы, согласились бы?»
Я задумался, а что говорить? «Как благословите, Ваше Святейшество». Но я не
знал, что должность ректора и управляющего
епархией будет совмещена. Ведь тогда Архиереи не понимали ректоров. А семинария,
казалось, все средства вытягивала из епархии. Если бы такого совмещения должности
ректора и правящего Архиерея в одну не
было, мне кажется, ничего не получилось
бы. По поводу епархии Святейший ничего
определенного не сказал, сказал только, что
теперь будут обсуждаться разные кандидатуры и варианты.
Проходит недели две, мне опять звонит
помощник, говорит, что сегодня состоялось
заседание Священного Синода, было принято
решение назначить меня ректором Тобольской семинарии и управляющим епархией с
возведением в сан епископа. На 4 ноября
была назначена хиротония в патриаршем
Богоявленском соборе в Москве.
– О Вашем пребывании в Тобольске и
жительстве в келье на Завальном кладбище, Владыка, до сих пор ходят легенды.
Как Вас встретила сибирская земля, и
какой Вы нашли Тобольско-Тюменскую
епархию в ноябре 1990 года?
– Было темное время суток, когда я
приехал, ехали с нижнего города. Я все смотрел: какой же он – Тобольск? Хотя изучал в
Лавре, книги все просмотрел, список храмов взял с собой.
Приехали – и сразу на службу. Когда
зашел в Покровский собор, по-сибирски
невысокий, то сразу почувствовал разницу
по сравнению с величественными храмами Москвы… Но когда подошел к мощам
святителя Иоанна Тобольского, то у меня
как-то сразу пропал страх, который всегда
бывает перед чем-то новым. Вдруг такая
уверенность появилась, что все будет хорошо, святитель нам поможет. И уже с таким
добрым настроением я пошел в алтарь.
Служба заканчивается, батюшка подошел,
спрашивает, куда размещать: от гостиницы
вы отказались, а у нас комната есть только
в тюрьме и на кладбище. «Ну, в тюрьму
пока рано, - говорю, - давайте уж поедем
на кладбище». И вот так я 2,5 года жил на
Завальном кладбище при храме Семи отроков Эфесских.
Потом мы начали искать место для семинарии, предлагали только храм Петра и
Павла, а там еще станки стояли, полов не
было. Земляной пол, травку стелили, там
студенты и учились, и жили, а питались в
подвальчике. На семинарию это было мало
похоже… На Николу мы отмечали годовщину
первого семинарского Богослужения.
– Владыка, какие трудности Вы видели
в возрождении духовно-нравственной и
церковно-приходской жизни епархии?
– Первой трудностью было обрести
крышу над головой для семинарии, епархии.
Епархия возродилась, но ведь не было ни
канцелярии, ни машинистки. Я пришел, в
скатерть завязаны в узел какие-то дела
и лежат в углу… Сначала у меня стояла
машинка. Я сам печатал. Трудности были
кадровые, не было структуры епархии, хоть
я и был пятый в этот год. Вначале года был
Владыка Феодосий Омский и Тюменский.
Потом Тобольскую епархию выделили и назначили Владыку Антония. Он прослужил с
января по июль. Потом назначили Владыку
Иулиана – тот доехал до Екатеринбурга, но
что-то случилось со здоровьем, и он уехал
обратно. Так мне расказывали. Потом временно исполнять обязанности управляющего
епархией назначили Владыку Тихона из
Новосибирска. Сам он говорит, что один
раз только приехал, но даже не служил,
так как не было условий. Я был пятый,
и поэтому, когда что-то начинал, шутили:
«Ну, шестой еще успеет приехать, еще до
конца года месяц впереди». Считали меня
временщиком.
 Не было обустроенности, помещений не
было. В то время даже библиотеки не было.
Лет десять ездил все время с коробками,
все время с книгами, с авоськами. Да и
сплочения среди духовенства не было. Ведь
местное духовенство не имело духовного
образования и не понимало необходимости
затрат на семинарию. Что такое студенты?
Ведь здесь приходится только вкладывать,
отдача от этих вложений и «спасибо» будет
не сейчас, а потом, когда они повзрослеют.
И, конечно, отсутствие сплоченности сказалось, духовенство жило в отдалении от
Архиерея. Некоторые батюшки так и говорили: «Я сам здесь Владыка». Да и было-то
приходов всего ничего. С кого попросить
помощи, только вот тюменский собор, да
здесь в Тобольске еще. Да и прихожан было
не так много.
 – А сколько всего было приходов на тот момент?
– А вот давайте посчитаем: два прихода
в Ишиме, один в Ялуторовске, два в Тюмени
действующих да открывали еще приход Трех
Святителей, два в Тобольске, в Сургуте, в
Нефтеюганске, в Нижневартовске – всего
11 приходов.
– А власть светская как Вас восприняла? Как к Вам отнеслись?
– Вначале я побывал на разных встречах в городе, Святейший Патриарх Алексий
II, отправляя меня, сказал: «Поезжайте на
месяц и приезжайте потом, посоветуемся».
Я месяц прожил, все посмотрел, приехал к
Патриарху Алексию, доложил. И он дал свое
благословение: «Надо просить возвращения
святынь Тобольского Кремля, это же церковное имущество. Я вас поддержу».
Я тогда уже более уверенным, приободренным приехал. Написал обращения во все
уровни власти, в местную администрацию,
в областную. Начались комиссии, смотрели
семинарию, храм Петра и Павла. Подключился Юрий Константинович Шафранник –
председатель Совета депутатов Тюменской
области – сказал, что можно рассмотреть
этот вопрос. Мы запустили этот процесс в
марте, пошли разные совещания, согласования. Шел 1991 год, при поддержке Юрия
Константиновича Шафранника, Аркадия
Григорьевича Елфимова, главы города Тобольска, мы выработали договоренность о
передаче консистории (она была брошена),
дома садовника (там было какое-то ателье,
шили сумки). Мы еще попросили монашеский
корпус и просфорню. Эти объекты включили,
согласовали с музеем.
При поддержке Московской Патриархии я
поехал на встречу с заместителем министра
культуры РФ, на совещании утвердили протокол передачи. Был в Государственной Думе,
тогда Верховном совете РСФСР, там получил
от комиссии по культурному наследию письмо. Дело в том, что музей сделал приписку,
что, получив консисторию, дом садовника и
Софийский собор, мы больше не претендуем ни на какие здания. Я сделал приписку,
что не согласен, депутаты согласились, что
не правомочно ограничивать Церковь в ее
просьбах. Пресса буквально обрушилась на
нас: мол, захватчики, экспроприация не
прйдет, но мы молчали и терпели.
– Смена отношения к Церкви у власть
имущих произошла в силу смены самих
людей на руководящих постах или все-таки
это были те же люди, которые раньше
были против, но что-то поменялось в их
сознании?
– В тех же людях произошла перемена,
но и смена импульсов из Москвы повлияла.
Вот я недавно был у одного крупного руководителя, и он рассказывал, что отвечал
за атеистическую работу, и вдруг однажды
– звонок: «Приехал новый Владыка, епископ
Димитрий, нужно усилить атеистическую работу, потому что он может начать активную
деятельность». И те же люди через пару лет
звонят и говорят: «Не надо препятствовать
верующим ходить в храм», - а потом эти
люди сами начинают ходить в храм.
 – Ваше 20-летнее Архипастырское
служение в Тобольско-Тюменской епархии
происходит при трех губернаторах Тюменской области. Каким Вы находите вклад
каждого из них в духовно-нравственное
возрождение области? Какие отношения
складывались с каждым из них?
– При всех губернаторах удавалось
взаимодействовать. Первый положительный
импульс дал Ю.К. Шафранник. Был такой
знаковый момент. Я жил на кладбище – вопрос с жильем не решался. Мне говорят:
«Приходите в гостиницу, губернатор приезжает в Тобольск и хочет с Вами встретиться». А я отвечаю: «Я здесь его жду». Он
приехал на кладбище, это его затронуло, и
он встал на нашу позицию. Это было в мае.
А потом в Тобольск приехала английская
делегация бизнесменов. Супруга одного из
них – из России, эмигрантка – хотела со
мной встретиться. Мне опять предлагают
гостиницу, но я говорю, что у меня есть
дом, и они везут делегацию на кладбище.
Иностранцы были поражены, что я там живу
и работаю, дама заплакала, и они оказали
материальную помощь. После этого пошли
какие-то подвижки.
Когда уже передали консисторию и дом
садовника, то я решил ремонтировать дом
садовника и переселяться туда. Когда власти
узнали, сказали, что так нельзя, поторопились отдать монашеский корпус: «Как так,
Архиерей будет жить в доме садовника,
дворника». А я тогда без всякой иной мысли
за радость считал после кладбища жить в
доме дворника в Кремле.
 На смену Ю.К. Шафраннику пришел
Леонид Юлианович Рокецкий. Сразу стали
выстраиваться хорошие добрые отношения.
Единственно, было напряжение – некоторые
пытались искусственно разделить древнюю
Тобольскую епархию, которая сейчас в
границах Тюменской области, но, слава
Богу, удалось удержать. Губернатор Ханты-Мансийского автономного округа Александр
Васильевич Филиппенко очень благоволил
нам, стал помогать восстанавливать храмы.
Поэтому все города автономного округа
имеют хорошие храмы, построенные при
его поддержке.
На смену Рокецкому пришел Сергей
Семенович Собянин. Это совсем другой подход – строгий, деловой. Он изучил ситуацию,
а потом начал реализовывать программу
сотрудничества. Сергей Семенович обратил
внимание Президента и Правительства на
город Тобольск. Конечно же, и визиты Святейшего Патриарха Алексия имели значение
для утверждения значимости тобольских
святынь и важности их восстановления.
Конструктивные отношения также складывались и с Юрием Васильевичем Нееловым, на Ямале, Крайнем севере Тюменской
области.
Владимир Владимирович Якушев стал
продолжать тот темп восстановления, который начал С.С. Собянин. Сейчас успешно,
плодотворно, без напряжений решаются
многие вопросы. За это мы благодарны
Правительству Тюменской области.
И в округах так же. Наталья Владимировна Комарова, я ее знал еще как главу
города Новый Уренгой, очень рассудительная, разумная, знающий дело руководитель,
у нас выстраиваются хорошие отношения,
продолжаются все программы сотрудничества в Югре.
Новый Губернатор Ямала Дмитрий Николаевич Кобылкин. У него тоже комплексный
подход, в меру возможностей региона он
готов быть объединяющим лицом для привлечения и благотворителей, и меценатов.
Когда первое лицо благорасположено, легче
решать вопросы сотрудничества.
– Ваше Высокопреосвященство, обозревая 20-летний путь Вашего Архипастырского управления епархией, диву даешься,
как в столь короткий исторический срок
можно было возродить из небытия к
полноценной жизни четыре монастыря,
сотни храмов, практически заново создать
стройную систему духовного образования,
возродить паломничество, молодежное
православное движение, социальное, тюремное служение, и главное – устроить
богослужебную и церковно-приходскую
жизнь храмов.
Что по Вашему видению способствовало процессу столь стремительного духовного возрождения Церкви и какие годы в
этом двудесятилетии были самыми трудными и тяжелыми для Вас и почему?
– Мне кажется, молитвы предков помогли
этому духовному возрождению. Когда Патриарх Алексий II приехал в нашу епархию,
он назвал Сибирь «российской Голгофой».
Через Тобольск проходили многие новомученики, исповедники: священномученик
Гермоген, митрополит Петр (Полянский) и
многие сотни и тысячи других. Мы знаем,
что на крови мучеников Церковь процветает. Это духовное определение. Но здесь
сложились и исторические обстоятельства:
изменение политики государства, изменение
менталитета руководства: многие бывшие
партийные лидеры стали благосклонно относится к Церкви. Они увидели, что раньше
правительство напрасно боялось Церкви,
устраивало гонения, она же не вмешивается
в политику, а только заботится о духовном
состоянии народа. Многие примеры этого
стали показательными: открылся приход –
оживает село. Так, благодаря совокупности
многих факторов стало возможным духовное
возрождение Церкви. Большое значение
здесь имеет и позиция первосвятителей:
авторитет Патриарха Алексия II, авторитет
Святейшего Патриарха Кирилла.
 – Владыка, Вы являетесь ректором Тобольской Духовной семинарии, и одним из
важных деяний Вашего управления епархией и семинарией стало то, что Тобольску по праву возвращен статус духовной
столицы Сибири. Сегодня Тобольская Духовная семинария – крупнейшее духовное
учебное заведение за Уралом.
Какие сложности и трудности приходилось преодолевать в период становления Тобольской Духовной семинарии,
каково ее состояние сегодня и каковы
перспективы?
– Первая трудность – отсутствие достойной материальной базы. Для того, чтобы
создать учебное заведение, нужно создать
условия для учащихся. Книг мало издавалось, это была редкость до 1994-95 гг. Это
все нужно было где-то искать, выбирать.
У преподавателей выработалась традиция:
каждый отпуск, после каникул они что-то
привозят, за что на каждом Совете мы их
благодарим.
Вторая проблема - кадры. Прислать
всех преподавателей из Москвы и Санкт-Петербурга было нереально, а когда уже
наши выпускники стали заканчивать академии,
защищать кандидатские диссертации, заканчивать светские учебные заведения, – все
это стало укреплять семинарию. У нас 4
кандидата светских наук, конечно, они все
испытывали предвзятость при защите, но все
защитились. Зачем мы ставим такую задачу?
Мы хотим помочь соединиться светской и
духовной науке, чтоб мы не были в каком-то
гетто, ведь до перестройки духовная школа
отличалась от современной. Нельзя было
преподавать философию, ряд наук, поднимающих общий уровень будущего священника,
вот только догматика, литургика, катехизис,
история церкви кратенько (как просмотрел совет по делам религии), Конституция, история
СССР со всеми съездами, и преподавали
последние дисциплины, как правило, люди
«командированные». Получалось, что Церковь
была строго ограничена. Эти «командированные» очень четко все отслеживали.
Началась перестройка – стали вводить
новые предметы, в основное богословие стали вкрапливаться элементы естествознания,
которые соединяли Библию и современную
науку. Большой трудностью было преодолеть
невосприятие чиновников от образования, до
сих пор атеистического.
Когда я был принят в Совет ректоров
вузов Тюменской области, первые заседания
стоили мне значительного волнения: как
прийти, что говорить – а сейчас мы подоброму относимся друг к другу. Ректоры
готовы помогать и нашей помощи просят.
За 20 лет мы выпустили почти 600 священников. 200 служат у нас, 400 в разных
регионах России и ближнего Зарубежья.
– Ваше Высокопреосвященство, в поле
Вашего постоянного внимания и особой
заботы находится молодежь. Что бы Вы
хотели пожелать молодым?
– Молодежи хотелось бы пожелать: «Не
будьте перекати-полем». А для этого нужны
корни – традиции, православная культура и
вера. Если человек не верит, он даже шага
не может ступить, чтобы куда-то пойти. Вот
есть указатель на Тюмень, мы верим, что
его поставили добрые люди и пойдем, а если
мы неверующие, то будем колебаться: налево
или направо, и куда мы придем? Вера учит,
что нужно жить по-доброму, нравственно,
но вера ореола святости не дает, а только
дает ориентир правильный, норму, основу.
Отклонился – возвратись, нет нормы – забредешь в болото и утонешь. И многие десятки,
сотни, тысячи молодых людней гибнут, не
имея нравственных ориентиров. А вера дает
опору в виде благодатной помощи людям.
Так спасалось наше общество на протяжении
тысячи лет. Задумайтесь, живем мы один
раз, и потом пересмотреть что-то уже бывает невозможно. Если же человек отравил
свою жизнь безнравственными поступками,
безверием, пустотой – то он забрел в дебри,
которые могут привести в болото.
 Есть такая мудрая подсказка: зимой,
когда идешь и чувствуешь, что идешь не
туда, пока следы видно, нужно вернуться
по своим следам на дорогу, и идти, как шли
наши предки - тысячелетней проторенной
дорогой веры православной и доброй нравственности.
Это относится и к родителям. С 2012 года
в школах будет вводиться предмет «Основы
православной культуры», и от родителей
зависит, какой предмет они выберут. Люди
неверующие хотят внедрить безрелигиозную
этику, а этот предмет никуда не приведет.
70 лет мы падали, обжигались, хорошо бы
старшим признать, что все наши падения в
сторону безнравственности – это болезненные проявления, которые приводят только
к страданиям человека. Надо предостеречь
будущее поколение, если Россия хочет жить,
а она не такое переживала, главное, не потерять эти ориентиры, дорогу, и идти дальше,
мирно, дружно и радостно.
– При зримых и очень значимых
результатах духовно-нравственного возрождения общества его духовное и нравственное здоровье продолжает вызывать
тревогу. Немыслимое имущественное
расслоение, алкоголизация, наркомания,
преступность, другие негативные проявления продолжают разъедать, разрушать
наше общество.
Какие возможности и пути вы видите,
Ваше Высокопреосвященство, для преодоления этих явлений? Какова может быть
роль и место Церкви, церковных приходов
в этой работе?
– Воздействие Церкви на общество ни
в какое сравнение не идет с воздействием
тех людей, которые сеют зло (имеются в
виду средства доставки этого воздействия).
Что больше несут СМИ – доброе или злое?
Пробуждают доброе или порочное? От того,
какого качества пищу потребляет общество,
такой и получается результат. Если некачественной пищей кормить, то понятно, почему
все болеют. Здоровье народа – физическое и
духовное – должно быть на первом месте. И
если народу с утра до вечера и в газетах, и
в журналах, и по телевизору, и в интернете
пихают духовный суррогат, то что спрашивать, почему люди умирают от духовной
холеры? Особенно это относится к тем каналам, которые считаются государственными,
существуют на деньги налогоплательщиков.
В Церкви много людей, которые способны
поднимать эти вопросы.
– Владыка, в чем Вы видите главные
опасности и искушения, которые могут
подстерегать в современном мире человека, и что бы Вы посоветовали для
предостережения от них?
 – Главное искушение – это эгоизм, отсутствие любви, когда человек переместил
вектор этой «любви» от Бога и ближнего
на себя. Как говорит преподобный Ефрем
Сирин, взаимоотношения людей и Бога можно уподобить кругу. Центр – это Бог, чем
ближе мы к Богу, тем ближе друг к другу,
чем дальше от Бога – тем дальше разрыв
друг от друга. Этот разрыв опосредован
материальными благами: дачами, машинами,
квартирами – для друга уже нет пространства около нас. Также зависть и алчность:
«Зависть - грех, съедает всех». Мы не различаем, где добродетель, а где грех. Все
хотят удовольствия, эго свое порадовать, а
на самом деле разрушается душа, которая
нам дана от Бога, она не может сохранять
свою божественную природу, когда в сердце
гнездится грех. Человек не осознает, что он
убивает и тело, и душу. Воля разрушается
и не может уже справиться с грехом, хотя
человек понимает, что делает плохо. Совесть
подсказывает, а человек говорит: «Молчи,
сейчас все так делают».
– Расскажите, Владыка, как проходит
Ваш день, какой у Вас распорядок дня?
Какие радости и огорчения бывают в
Вашей архипастырской жизни, и что
дает Вам силы переносить повседневные
огромные физические, духовные, психологические перегрузки, связанные с Вашим
служением?
– Встаю от 6 до 7 утра, привожу себя
в порядок, совершаю молитвенное правило,
если не почитал – то до вечера сил уже не
хватает. Потом нужно поработать с бумагами
на свежую голову, постоянно приходится
писать обращения, письма. Потом иду на
урок в 8.30, если есть лекции. Если нет – в
кабинет, стараюсь день посвятить какому-то объекту: посмотреть, как идут работы в
Софийском соборе, на территории Кремля,
или иду на хоздвор, в столовую, в медпункт,
в спальни к студентам, смотрю, насколько
обустроена жизнь студента. Потому что,
если руководитель не приходит, то и паутина
может вырасти. Потом работа в кабинете,
в различных мероприятиях участвуешь,
постоянно совещания, встречи, посещения
приходов, праздники.
Радует, когда чувствуешь торжество
жизни – на приходах, в гимназии, в обществе, когда есть согласие, благоразумие,
когда действует принцип иерархичности, и
не только в Церкви. Когда приходится иногда
приводить к консенсусу директора и завуча
гимназии, педагогов, то думаешь: «Как же
все просто – простите, благословите – и
все». Разлады в коллективах больше всего
огорчают. Особенно, когда это относится к
Церкви. Совет: когда видите немощь другого,
то не надо спешить обличать, а надо помочь.
Если видишь, что руководитель вспыльчивый,
воспринимай это как должное, должно быть
смирение, терпение, лишь бы дело процветало. Немощь не нужно подчеркивать, а
восполнить, чтобы дело не пострадало. Все
мы делаем одно дело – идем ко спасению
добрыми делами.
– Что бы Вы хотели, Ваше Высокопреосвященство, пожелать Вашей пастве,
читателям «Сибирской православной газеты», в связи с 20-летием возрождения
епархии и юбилеем Вашего архипастырского служения?
– Читайте внимательно. Чтобы слова,
которые вы почерпнете в газете, касались
вашей души, вашего разума, воли и совести.
Интервью вел иерей Григорий Мансуров,
председатель издательско-информационного
отдела епархии.
|
![Перейти в раздел [ Истрия ]](../images/histlogov.gif)
