№10 2018 г.         

К вере меня вели добрые люди

Я родилась в селе Ильинка Казанского района Тюменской области. Моя бабушка, по отцу Калентьева Матрена Ананьевна, была верующей женщиной, благообразной, уважаемой и за свое достойное поведение, и за трудолюбие, и за талант портнихи. В память о ней у меня есть ее книга «Новый завет» 1909 года издания.

Я была крещена вскоре после своего рождения в 1957 году по настоянию этой бабушки. Церковь в нашем селе уже не работала. Моя мама работала секретарем сельского совета, и поэтому крестили меня тайно, на дому. Для этого пригласили священника, чтобы он пришел вечером. Он пришел в обычной одежде, а свое облачение принес с собой. Занавесив окна от любопытных глаз, совершили обряд крещения.

Бороться за свою жизнь мне пришлось с первых дней жизни. Несмотря на то, что я родилась здоровым ребенком, со слов моей мамы, в течение первого года жизни я три раза переболела воспалением легких. Может, кто-то скажет, почему Бог это допустил? А я скажу, что благодаря Богу я выжила. Первое удивительное явление случилось со мною в возрасте семи лет в конце августа, перед началом учебного года. В компании со сродными братьями и сестрой мы захотели забраться в чужой огород, чтобы попробовать, какая у соседей морковка наросла. Не такой уж высокий был забор, в те времена заборов вообще не было, плетень был из тальника, но не быстро у нас получилось через него перебраться, может, потому, что все-таки побаивались, что нас увидят. А я хоть и была самая полная, а ловчее всех других оказалась – пролезла. А там на земле оборвавшийся провод лежал, по которому шло электрическое напряжение. Сделала я несколько шагов к грядкам – и наступила на этот электрический провод. Упала, потеряв сознание. Братья в перепуге разбежались, не понимая, что со мной. А сестра Светлана побежала к бабушке, которая в доме моей тети половички ткала. Из рассказа перепуганной Светланы бабушка ничего не поняла, но поспешила узнать, что же там со мной произошло.

Увидев меня, лежащую на земле, она открыла калитку в плетне и попыталась меня поднять – ее стукнуло током. Бабушка ничего не поняла, ведь ее никогда не стукало током, но отдернулась. Не зная, что она делает и зачем, бабушка открыла настежь калитку и, схватив меня за руки, дернула, как могла сильно. Ее опять ударило, но она оторвала меня от провода, и мы вместе с ней упали на землю. В сознание мы пришли сами. Я смутно помню, как мы сидим с нею на земле, вокруг нас собрались люди, а мы обе рыдаем, не зная почему. При этом я, обхватив ее за шею, говорила слова, которых у меня в мыслях не было, я сама не знала, что говорю. Бабушка потом много раз, в слезах рассказывая людям про этот случай, так описывала эти минуты: «Так ведь обнимает меня и говорит-то, как взрослая: «Баба! Ты меня спасла! Спасибо тебе, баба!» И голосто какой-то взрослый, словно не ее голос». У меня остался большой шрам от электрического ожога чуть выше правого колена.

Тогда это была узкая глубокая рана от провода – так лежал провод и выжигал мое тело. Рана была узкой и глубокой, потому что я была очень полная. Чтобы прожечь на такую глубину, почти до кости, нужно было время. Рана затянулась кожей, похожей на пергаментную бумагу, мышцы с годами наросли, и шрам растянулся в ширину. Этот шрам – свидетельство правдивости моей истории.

Через несколько лет почти на моих глазах во дворе дома убило электрическим током мою одноклассницу Катю Трушникову, наступившую на оторвавшийся электрический провод, и ее отца, который пытался оторвать ее от провода. И так получилось, что именно я с другой подружкой – Любой Мартихиной – в тот момент были возле их дома и, услышав крик матери Кати, вбежали во двор, а потом бегали за врачом – Вороновым Николаем Васильевичем, которого разбудили среди ночи. Он тотчас бросился на помощь, но и Катя и ее отец были уже мертвы.

Наверное, зачем-то надо было, чтобы я была рядом с домом Трушниковых в тот момент, чтобы увидела и осознала, что могло быть и со мной, и с моей бабушкой. Зачем-то Богу было угодно, чтобы я осталась жива, что-то я должна была в своей жизни сделать.

Поскольку я часто болела воспалением легких, то после того как попала под электрический ток, заболела и туберкулезом.

Лечилась в детском санатории «Верхний бор», а долечивалась в Заводоуковской санаторно-лесной школе. Зачем я об этом упоминаю, станет ясно позднее.

Молитвам меня никто не учил. В детстве я знала только одну детскую молитву на немецком языке, которую я помню до сих пор. Этой молитве меня научила другая моя бабушка Мария – мачеха моей мамы. Когда мне был всего год, меня увезли к ней. Бабушка с ее сестрой говорили на немецком языке, и я начинала в своей жизни разговаривать по-немецки. На немецком языке и молиться меня бабушка научила.

Через год меня от этой бабушки забрали, и я все забыла. Все, кроме молитвы. Я говорила ее, не понимая смысла. Это был язык поволжских немцев, который отличается от принятого за образец литературного немецкого языка. Поэтому учительница немецкого языка в школе не могла мне перевести на русский язык эту молитву. А другая учительница, Моор Ульяна Карловна, которая сама была из семьи переселенных во время войны поволжских немцев, перевела. Она переводится так: «Я маленькая девочка, мое сердце чистое. Храни меня, Господи. Аминь».

Когда я уже училась в институте, однажды, во время летних каникул, я приезжала в гости к той бабушке в Казахстан и гостила недельку. Мы ведь жили во времена атеизма, я была комсомолка. Бабушка не настаивала, чтобы я молилась, но подоброму говорила мне о том, что все от Бога, что трудно жить, не опираясь на Бога, что верующие люди ничего плохого не делают, они творят только добрые дела, и не надо от них шарахаться и считать их за каких-то невежд, тупиц и врагов. Я слушала просто из уважения и соблюдая этикет поведения со старшими. Бабушка была добрая, и я не возражала ей, чтобы не огорчать, чтобы не сердить, хотя все это противоречило моему атеистическому комсомольскому воспитанию.

Когда я уезжала, бабушка со своей сестрой, две уже старенькие женщины, провожали меня на автобус. Прощаясь, они отступали назад и, махая мне рукой, говорили: «Оля, помни о Боге. Он тебя никогда не оставит, если ты от Него не отвернешься. Мы будем молиться за тебя». Так они и остались в моей памяти, две старенькие женщины долго идут, отступая назад, махая мне рукой и говоря, чтобы я помнила о Боге, и Он меня не оставит. Больше я их никогда не видела.

Жизнь моя была непростой, трудностей было много, многое не ладилось. И я, вспоминая слова бабушки, иногда ходила по воскресеньям в церковь. Работающая церковь была в деревне Смолино, что в нескольких километрах от города, где я училась и жила. Я ходила пешком. Церковь была маленькая, уютненькая, народу было очень мало, в основном старушки. Меня это устраивало, потому что никто из студентов меня здесь не видел. Так никто и не знал из моих знакомых, что я хожу в церковь. Закончила я институт. Нужно было ехать по распределению на работу. Мне было уже двадцать пять лет, а личная жизнь не складывалась, хотя ребят в институте было очень много, а девчонок, наоборот, очень мало.

Но почему-то не складывалось. Это меня угнетало, потому что каждой девушке хочется замуж, хочется иметь семью и детей. Перед тем как поехать по распределению в Башкирию, я приехала домой погостить к своей маме в село Ильинка. А у мамы знакомая портниха была, Плеханова Анна Трофимовна, которая к тому времени на жительство в Ишим переехала. Чтобы сшить новое платье, я приехала на пару дней к ней в Ишим. Анна Трофимовна тоже была женщина очень набожная, она жизни своей не представляла без церкви, без молитвы. А человек она была доброты необыкновенной, бескорыстная, кроткая, гостеприимная и приветливая. Возле нее любой человек становится добрее и сердцем размягчается. Поэтому каждое ее слово на сердце отпечатывалось.

Меня вели к вере люди добрые, которые меня поддерживали в жизни. Мне хотелось быть с ними своим человеком, поэтому я их слушала, и внимала, и принимала их слова. Если бы меня вели к вере люди злые, лицемерные, жадные, то я бы наоборот повернулась в другую сторону, лишь бы не быть там, где они, лишь бы от них дальше. А ведь среди тех, кто регулярно ходит в церковь, исповедается и причащается, таких немало. И вот позвала меня с собой Анна Трофимовна на воскресную службу. Если мне не изменяет память, священником был отец Владимир. Это было в той церкви, где сейчас епархия. И на исповеди стал отец Владимир так со мною разговаривать: «Все в природе парно, и волк живет с волчицей, и голубь с голубицей, и так всякий род продолжается. И человек, по заповеди Божией, продолжать свой род должен. Не должна женщина быть одна, а должна быть замужем. Но человек не зверь какой, не животное. Он по любви и в чистоте, в законном браке детей рождать должен. Я помолюсь за тебя, чтобы Господь устроил твою судьбу».

От слов его рассудительных какая-то благодать исходила и умиротворяла. Я причастилась, а когда в конце службы подходила ко кресту, батюшка опять сказал мне: «Я помолюсь за тебя, Оля». В конце сентября это было, а в начале декабря у нас с мужем была свадьба. И как-то все так сложилось непринужденно и скоро.

И родился через девять месяцев у нас сын. Мальчик родился с весом 3 кг 700 гр. Примерно за полтора месяца до родов плод перестал шевелиться. Акушерка слушала сердцебиение и говорила, что сердце бьется, видимо, ребенок спит. УЗИ в то время не было. И только при родах обнаружилось, что у него трехкратное обвитие пуповины вокруг шеи. Как Бог миловал, что ребенок, замотавшись в пуповине, затих, ведь если бы он шевелился, пуповина затянулась бы на его шее. Как так удалось мне родить его живым, ведь когда ребенок шел, она тоже могла затянуться. Шейка у новорожденного ребенка была тоненькой от того, что была долго обвита пуповиной. Так Бог сохранил мне моего первого сына.

Муж был коммунистом, жили мы в Свердловской области. Когда я сказала, что хочу окрестить сына, муж не протестовал, но с одним условием, чтобы только не в Свердловской области. И мы поехали в Ишим, и в той же церкви, в которой батюшка за меня помолился, окрестили нашего первенца. Попутно хочется мне рассказать про Анну Трофимовну. Она была человеком очень чистым душою. Так случилось, что рано овдовев, она осталась с дочерью на руках. Анна Трофимовна была из религиозной семьи и всю жизнь свою опиралась на Божие слово. А в Библии есть слова, что, если кто овдовел или развелся, то должен жить один. Так она и жила вдвоем с дочерью, и никто о ней плохого слова не мог сказать. Моя мама с нею подружилась по-соседски, и поэтому она часто бывала в нашем доме. Мой отец недоумевал: неужели она и правда в Бога верит? Тогда это уже казалось пережитком прошлого. Мама тоже относилась снисходительно, считая, что церковь для стареньких людей, которые к смерти готовятся.

Выросла дочь Дуся, уехала учиться в институт в Омск, и стало Анне Трофимовне и вовсе одиноко. А тут люди стали ее увещевать, что, дескать, вдвоем-то лучше все-таки век вековать и просватали ее за вдовца в Казанку. Так и уехала Анна Трофимовна на склоне лет, когда уже замуж выходить и смысла не было, к человеку, который был ей совсем чужым. Замужеством это назвать сложно, потому что их объединял только быт. Она нужна была только для того, чтобы приготовить да убрать в доме – просто два человека живут рядом, чтобы помочь друг другу в случае немощи.

И вот эта немощь случилась именно с Анной Трофимовной – она заболела раком кишечника. Положили ее в больницу в Тюмени и очень надолго, несколько операций она перенесла. Очень переживала Анна Трофимовна за дочь свою и молилась непрестанно, чтобы Господь продлил жизнь ее ради того, чтобы ей еще поддержать доченьку хотя бы до окончания института. А новый муж сразу же и другую женщину в дом привел, чтобы было кому готовить да убирать.

(Продолжение на стр. 7)