|
Заключение комиссии, организованноЙ, согласно постановлению Святейшего Патриарха и Священого Синода от 21 февраля 1918 года, по расследованию акта насилия,
учиненого над его преосвященством преосвященейшим Гермогеном, епископом Тобольским и Сибирским.
г. Тобольск, апрель 1918 г.
Комиссия имела следующий состав: в
нее входили 22 представителя градских приходских Советов по два от каждого прихода,
2 представителя от Духовной консистории,
2 представителя от Епархиального Свято-Иоанно-Димитриевского Братства и Общества
единения клира и мирян, член Священного
Поместного Собора от Тобольской епархии
и Епархиальный Совет в полном своем составе. Председательствовал на собраниях
комиссии его Преосвященство, Преосвященнейший Иринарх, епископ Березовский,
управляющий Тобольской епархией.
Открывая свои работы, комиссия поставила себе двоякую задачу: во-первых,
выяснить обстоятельства обыска, ареста и
высылки из г. Тобольска епископа Гермогена
и дать объективное описание таковых; во-вторых, пролить свет на выдвигаемый против
владыки обвинительный материал.
Для достижения первой намеченной задачи комиссией производился опрос
свидетелей. Было допрошено всего 30 человек; из
них некоторые были вызваны комиссией, другие сами изъявили желание дать показания.
На основании полученного таким образом
следственного материала фактическая сторона дела представляется в следующем виде.
До сведения еп[ископа] Гермогена с течением времени стали доходить тревожные
слухи, что местной властью подготавливаются по отношению к нему какие-то репрессии.
Слухи становились все настойчивее; в то
же время некоторые органы левой местной
печати открыли травлю владыки, стараясь
очернить его как церковно-общественного
деятеля.
Взволнованный этими выступлениями,
владыка в беседе с близкими к нему людьми
неоднократно говорил, что ему предстоят
новые испытания.
В четверг 12 апреля (ст. стиля), открывая заседание Совета епархиального
Свято-Иоанно-Димитриевского братства, Его
Преосвященство уже определенно заявил,
что, по имеющимся в его распоряжении
сведениям, в одну из ближайших ночей он
будет арестован и увезен из г. Тобольска.
Слова владыки произвели сильное впечатление на членов Совета. Но так как город
Тобольск давно жил в атмосфере всевозможных преувеличенных слухов, то поспешили
успокоить Его Преосвященство и уверить,
что и на этот раз слухи не соответствуют
действительности, что в городе не найдется
руки, которая поднялась бы на архипастыря.
Расставаясь с владыкой и получая от него
благословение, некоторые члены Совета высказали пожелание, чтобы он не оставался
один на ночь в своих покоях, а переехал в
Знаменский монастырь (находящийся в подгорной части Тобольска), где есть братия и
где живет викарный еп[ископ] Иринарх (см.
показания прот. Хлынова и свящ. Фокина).
Ночь с 12 на 13-е апреля еп[ископ] Гермоген действительно провел в покоях владыки Иринарха (см. показания еп. Иринарха).
На следующий день, 13 апреля, вечером
еп[ископ] Гермоген присутствовал при богослужении в своем домовом храме. Среди
молящихся были хорошо знакомые ему, близкие по духу лица; с ними после он вступил
в беседу. Настроение его было тревожное;
он говорил, что переживает очень тяжелое
время, ожидая ежеминутно насилия над собой; есть даже основание предполагать, что
расправа будет именно сегодня ночью. Тогда
друзья владыки, болея душой за своего архипастыря и учитывая примеры из церковной
истории, когда пастырям церкви Христовой
приходилось так же от руки гонителей
укрываться, обратились к нему с мольбой,
чтобы он, хотя и несколько часов, пока не
выяснится положение дела, пошел с ними
под их кровлю. Не без колебания еп[ископ]
Гермоген уступил наконец этим мольбам.
Около 12 часов ночи Его Преосвященство
стал собираться обратно в свои покои. В это
время сделалось известно, что архиерейский
дом весь освещен огнями и что, видимо, в
нем происходит что-то необычное. Тем не
менее, владыка хотел идти, опасаясь, как бы
не набросить тень на свой святительский сан
к вящей радости злословящих Церковь. Тогда
его стали умолять, чтобы он, если не ради
самого себя, то ради своей паствы, поберег
себя и не возвращался в поздний час в свои
покои, когда там хозяйничают неизвестные
люди. Епископ подчинился просьбам; эту
ночь он провел, бодрствуя, в кругу близких
ему лиц. (См. показания Е. Протопоповой и
Е. Казаковой).
На другой день утром стало известно,
что в архиерейском доме ночью был обыск
и какие-то вооруженные люди, производя
бесчинства (см. далее), искали повсюду
владыку. Теперь было ясно, что арест епископа Гермогена предрешен, но нужно было,
по крайней мере, предупредить при аресте
поругание святительского сана, пред чем
не остановилась бы святотатственная рука,
допустившая накануне ночью в архиерейских
покоях кощунственные действия. А для этого
оставалось только одно средство: поставить
недругов владыки лицом к лицу с православным верующим народом так, чтобы они
могли выполнить свой замысел только на
глазах самой паствы. Поэтому епископ, по
совету окружающих его лиц, решил скрыть до
вечера свое местопребывание, хотя это было
ему очень тяжело, и, только когда раздался
звон ко всенощному бдению, он приехал
в кафедральный собор и при громадном
стечении молящихся начал богослужение
(см. показания Протопоповой, Казаковой,
еписк[опа] Иринарха, Гр. Чусовитина).
Между тем события в архиерейском доме
складывались следующим образом. Часа
через два после ухода из дома еписк[опа]
Гермогена, приблизительно около 11 часов
ночи, в архиерейские покои явился отряд
красногвардейцев в 30-40 человек. «Где ваш
архиерей, где Гермоген?» – спрашивали они
встретившихся лиц (архиерейского келейника,
кучера и проживающих в доме монахов).
Никто определенного указания дать не мог;
отвечали незнанием. Тогда красногвардейцы
не остановились перед угрозами. Наводя
револьверы, они заявили, что будут стрелять,
если им не укажут местопребывания епископа. Приступив к обыску, красногвардейцы
стали внимательно осматривать весь дом;
они ходили из комнаты в комнату, оглядывали мебель, вскрывали шкафы и ящики
(замки у некоторых были ими сломаны);
дверь в канцелярию, оказавшуюся запертою,
они разбили прикладами ружей; обстукивали
стены штыками, чтобы убедиться, нет ли где
тайника, в котором мог бы скрыться епископ;
бумаги, попадавшиеся под руки, они просматривали, частью забирали (см. показания
Гр. Чусовитина, мон[аха] Иакова, иером[онаха]
Германа). Был произведен обыск и в обоих
домовых храмах. Осмотр здесь производили те же красноармейцы. В православных
храмах латыши-лютеране (красногвардейцы
были большею частью латыши лютеранского вероисповедования) вели себя более
чем свободно, даже в алтарях разгуливали
первоначально в шапках (см. показания
Г. Чусовитина, мон[аха] Иакова), разговаривали, дотрагивались руками до жертвенника
и св. престола; некоторые из них дозволяли
даже вышучивать православные святыни (см.
показания Гл. Почежерцева). При обыске в
Крестовом храме возникло предположение,
не скрывается ли епископ под св. престолом.
Тотчас же два красногвардейца, как выражается свидетель, «навалились руками на
св. престол, сделали толчок», оторвали его
от фундамента и «порядочно» подняли (см.
показания мон[аха] Иакова, Мир. Измайлова,
Глик. Почежерцева).
|
| |
Гермоген (Долганев) Епископ Тобольский и Сибирский
(память 16/29 июня)
Епископ Гермоген (в миру Георгий Ефремович Долганев) родился в Херсонской губернии 25 апреля 1858 в семье священника. Окончил Херсонскую
духовную семинарию. В 1886 окончил юридический факультет Новороссийского университета, прошел также курс математического факультета, слушал
лекции и на историко-филологическом факультете университета. Окончил Петербургскую духовную академию (1893 г.) со степенью кандидата богословия.
В 1890 г. был пострижен в монашество с именем Гермоген, вскоре посвящен в сан иеродиакона, а в 1892 г. – в сан иеромонаха. В 1893 г. назначен инспектором, а в 1898 г. – ректором Тифлисской духовной семинарии с
возведением в сан архимандрита. Являлся редактором «Духовного вестника
Грузинского экзархата».
В период его службы ректором семинарии из этого
учебного заведения был исключен Иосиф Джугашвили (Сталин).
С 14 января 1901 г. Гермоген – епископ Вольский, викарий Саратовской
епархии, а с 21 марта 1903 – епископ Саратовский и Царицынский.
Будучи на Саратовской кафедре, епископ Гермоген призывал духовенство к истовому, неспешному и строго уставному совершению церковного
богослужения. Значительное внимание уделял борьбе с сектантством. Для
проповеди православных идей преобразовал и расширил епархиальную газету
«Саратовский духовный вестник» и создал еженедельный «Братский листок»,
учредил еженедельные печатные органы в Балашове, Камышине и Царицыне.
Во время революции 1905 епископ Гермоген выступал с антиреволюционными проповедями, проявив себя как убежденный и последовательный
монархист. Был одним из организаторов отделения Союза русского народа
в Саратове.
3 января 1912 года из-за несогласия с руководством РПЦ по вопросам
церковной практики был уволен Императором Николаем II от присутствия в
Синоде с предписанием выехать во вверенную ему епархию. Он отказался
подчиниться этому распоряжению, выступив в газетах с критикой членов
Синода. В результате 17 января 1912 был уволен от управления епархией,
находился в Жировицком, а затем – Николо-Угрешском монастырях Московской епархии.
В начале 1917 г. по указанию Синода владыка Гермоген был назначен
епископом Тобольским и Сибирским и направлен в Тобольск. На Тобольской
кафедре находился с 8 марта 1917 года, где продолжал активную церковную
деятельность. Был обвинен советскими властями в симпатиях к находившемуся в Тобольске Николаю II, а также в попытках организовать помощь
бывшим фронтовикам. На Пасху 15 апреля 1918 года в Тобольске прошел
большой Крестный ход, по окончании которого епископ был помещен под
домашний арест. Затем был отправлен в Екатеринбургскую тюрьму, куда
прибыл 18 апреля.
В июне 1918 г. епископ и еще несколько заключенных были увезены
в Тюмень и доставлены на пароход «Ермак». Все узники, кроме епископа
Гермогена и священника Екатеринбургской епархии Петра Карелина, были
расстреляны на берегу, близ села Покровское. Владыку Гермогена и о. Петра
заставили работать на строительстве укреплений около Покровского, затем
перевели на пароход «Ока», который направился к Тобольску. На пути к этому
городу священнослужители были утоплены в реке Туре 16 (29) июня 1918 г.
Тело епископа Гермогена было обнаружено 3 июля и на следующий день
захоронено крестьянами села Усольское. 2 августа 1918 года останки епископа
были перезахоронены в склепе, устроенном в Иоанно-Златоустовском приделе Софийско-Успенского собора Тобольска (склеп и мощи новомученика
были обнаружены во время ремонта собора в 2005 году).
23 июня 1998 г. епископ Гермоген был прославлен в лике местночтимых святых Тобольской епархии. В августе 2000 г. Деянием Юбилейного
Освященного Архиерейского Собора Русской Православной Церкви его
имя было внесено в Собор новомучеников и исповедников Российских для
общецерковного почитания. Тем же Деянием к общецерковному почитанию
в Соборе новомучеников и исповедников Российских были канонизированы
пострадавшие вместе со св. Гермогеном священномученики Ефрем Долганев,
Михаил Макаров и Петр Карелин и мученик Константин Миньятов.
|
Одновременно с осмотром архиерейского
дома советскими отрядами производился
обыск во всех прочих зданиях, находящихся
в черте архиерейской ограды и в Тобольском
Знаменском монастыре, гл. обр., в покоях
еп[ископа] Иринарха. Ночью же был послан
отряд красногвардейцев в Михайловский
скит, расположенный в 8-10 верстах от
города, чтобы и там поискать епископа
Гермогена. Все эти поиски были напрасны.
(См. показания еп. Иринарха, иеродиакона
Дамиана, Мир. Измайлова, мон[аха] Иакова).
Около 4-х часов утра обыски были закончены, и только тогда было разрешено
возвратиться домой ямщику, который по
распоряжению властей к 9 часам вечера
подал лошадей на двор пожарной команды
1-го городского участка (см. показания Ильи
Санаева). Очевидно, эти лошади предназначены были для епископа, чтобы, в случае его
ареста, немедленно увезти его из города. (В
воскресенье 15 апреля тот же ямщик снова
получил приказание подать лошадей к 9 час.
вечера туда же, куда и в первый раз; теперь
действительно на его лошадях был увезен
епископ Гермоген).
После обыска в архиерейских покоях
найдено много разбросанных окурков; в гостиной на полу валялись грязные подвертки,
следовательно, кто-то из красногвардейцев
переобувался (см. показания мон[аха] Иакова); в одной из комнат нашли на полу два
бумажных иконных изображения святителя
Иоанна, митро[полита] Тоб[ольского], один
был изорван на части. (См. показания монаха Иакова).
На другой день, в субботу 14-го апреля
(ст. ст.) три члена местного Исполкома (Хохряков, Писаревский и Дуцман) в 12 час. дня
явились в архиерейский дом, где в это время
шло заседание Епарх[иального] Совета и обсуждались вопросы, выдвинутые событиями
предыдущей ночи. Они выразили желание
переговорить наедине с викарным епископом Иринархом. Последний дал на то свое
согласие, но под условием, что результаты
переговоров тотчас же ими самими же будут
сообщены членам Епарх[иального] Совета.
В своей беседе с ним представители советской власти выразили неудовольствие, что
епископ Гермоген куда-то накануне скрылся
и тем самым подал повод для разных эксцессов; между тем никакой опасности лично
ему не угрожало и не угрожает; ночью был
произведен обыск исключительно с целью
выемки некоторых документов, так как есть
основание подозревать владыку в политической неблагонадежности, тем более, что его
деятельность, как церковного проповедника,
внушает серьезные опасения: своими проповедями он, будто бы, раздражает население и
подготовляет почву для еврейских погромов
(Писаревский). (См. показания епископа
Иринарха). На поставленный епископом
Иринархом вопрос, насколько соответствуют
действительности циркулирующие по городу слухи о предстоящем аресте влад[ыки]
Гермогена и об увозе его в Екатеринбург,
председатель Совдепа Хохряков категорически ответил, что слухи эти вздорны: им
нужен епископ Гермоген только для допроса.
(См. показания епископа Иринарха). Затем
весь этот разговор был воспроизведен в
присутствии членов Епарх[иального] Совета,
причем г. Хохряков добавил, что в виду
наступающего праздника (Входа Господня в
Иерусалим) допрос владыки будет отложен
до понедельника, но «желательно», чтобы он
в эти дни не говорил речей на политические
темы, по поводу обыска и сопровождающих
его обстоятельств. Члены Епарх[иального]
Совета о высказанном пожелании обещали
довести до сведения епископа Гермогена.
(См. показания Н. Гаврилова).
До начала Всенощного бдения в кафедральном соборе никто из членов
Епарх[иального] Совета, ни епископ Иринарх,
отправившийся совершать богослужение в
Знаменский монастырь, владыку Гермогена
не видел. Уже во время самого богослужения
в алтарь прошел церковный староста (он же
член Епарх[иального] Совета) Гаврилов и
предупредил владыку о заявленном властями
положении. Владыка ответил, что об этом
ему никто не говорил; во всяком случае, он
считает себя нравственно не вправе не говорить с церковного амвона о тех кощунствах,
которые были допущены при обыске в храмах;
в свою неприкосновенность он совершенно не
верит. (См. показания Н. Гаврилова).
Действительно, за всенощной владыка
произнес речь (см. №3), и хотя в ней он
касался текущих событий, раскрывая перед
паствой наболевшую свою душу, однако его
слово было проникнуто умиротворяющим
духом и отличалось церковно-пастырским
характером. «Я всегда призывал вас, – заключил епископ, – и теперь призываю к
миру, христианскому братолюбию, и, если
вы будете иметь их, то, видя их среди нас,
преследующие меня напрасно оставят меня
в покое». (См. показания К. Пономаренко,
Ан. Мутиной).
По окончании Всенощного бдения владыка, окруженный толпой народа, вышел из
Собора и направился в свои покои. Ночь
прошла спокойно. По показанию келейника,
около 2-х часов ночи была принесена из Исполкома бумага, которая извещала епископа
об имеющем быть в понедельник допросе.
(См. показания иерод[иакона] Дамиана,
Ан. Мутиной).
На следующий день, в Вербное воскресенье, Его Преосвященство служил литургию
в кафедральном соборе. После литургии,
идя навстречу желанию молящихся и имея
в виду последние телеграфные известия о
крайне тяжелом состоянии страны, в частности, Петрограда, он, по примеру других
городов (см., напр[имер], о крестном ходе
в Москве), предпринял крестный ход, в
котором, согласно его распоряжению, участвовало все городское духовенство. Перед
началом крестного хода им в соборе была
произнесена речь, в которой он призывал
православных русских людей в этот грозный час, когда враг стоит у порога нашей
столицы, вознести всенародное моление
Господу Богу о спасении погибающей родины. (См. показания К. Пономаренко, А.
Мутиной, А. Брызгаловой). Крестный ход
привлек множество молящихся; создалась
торжественная, но чисто молитвенная обстановка; порядок все время поддерживался
образцовый. Церковная процессия из собора
направилась в подгорную часть города. Дойдя
до Михайло-Архангельской церкви, епископ
отслужил молебен и отдал распоряжение
возвращаться обратно, но его попросили
идти далее по центральным улицам города,
мимо приходских храмов. (См. показания
епископа Иринарха). На обратном пути ряды
молящихся стали постепенно редеть, и на
гору поднялась уже значительно меньшая их
группа. Крестный ход все время сопровождали пешие и конные отряды красногвардейцев.
Они были в полном вооружении, некоторые
были даже снабжены ручными гранатами.
(См. показания Третьякова Гр.).
Разоблачившись в соборе, владыка в
сопровождении народа направился в покои.
В это время в непосредственной близости
к нему стали появляться красногвардейцы,
протискиваясь сквозь толпу. У подъезда дома
также стояло их несколько человек. Вслед за
епископом они прошли внутрь дома. Народ
также хлынул в дверь, но красногвардейцы
загородили дорогу и отказались кого-либо
пропустить. Однако некоторым (человек около 30) удалось в первую минуту проникнуть
во внутреннее помещение. Толпа, оставшаяся
у подъезда, дрогнула, заволновалась, почувствовав, что готовится что-то недоброе. «Что
вы думаете делать с нашим Епископом? Мы
не дадим его!» – слышались восклицания.
Некоторые плакали. Раздалось пение молитвы: «Да воскреснет Бог...». В это время
ударили в набат на соборной колокольне, а
следом послышались ружейные выстрелы.
Это бежали к архиер[ейскому] дому через
площадь новые красногвардейцы, на ходу
заряжая ружья и стреляя в воздух. Вся соборная площадь была оцеплена латышскими
стрелками; затем они стали очищать ее от
народа, работая и руками, и прикладами
ружей. В воздухе носилась площадная брань
по адресу епископа и раздавались грубые
вульгарные шутки. (См. показания монахини
Феодотии Аксеновой, Варв[ары] Кугаевской,
Сухининой, Бронниковой Елиз[аветы], Мутиной Ан., Ан. Брызгаловой и Н. Симонова).
Между тем, в архиерейском доме происходила такого рода сцена. Дойдя до приемной
комнаты, владыка остановился и обратился
к окружавшим его красногвардейцам с вопросом, что им от него нужно? Тогда один
из них вышел вперед и прочитал приказ о
домашнем аресте владыки. «Но в чем же я
виноват? – спросил епископ. – В политику
я не вмешиваюсь и не вмешивался. Я говорил старому правительству, чтобы оно не
делало насилия над церковью, и за это был
заточен на пять лет в монастырь. Об этом
прошу и теперь». «Что вы смотрите на его
крокодиловы слезы?! Берите его сейчас, да и
только!» – заявил кто-то из кр[асно]гвардейцев. Находившиеся в комнате посторонние
лица заволновались, послышались рыдания,
одни просили красногвардейцев за своего
епископа, другие слали им угрозы. Кр[асно]гвардейцы стали успокаивать толпу, уверяя,
что епископ будет цел и невредим, попрежнему будет молиться со своей паствой
и устраивать братские собрания. Между тем,
комнаты стали наполняться красногвардейцами. Отдано было распоряжение очистить
дом от посторонней публики: «всех выгнать
вон!». Тотчас же приказание было приведено
в исполнение. (См. показания Ек. Казаковой,
Кап. Кондинковой, Ан. Мутиной, Поповой
Вар., Ан. Брызгаловой, Петра Брызгалова,
Ник. Симонова).
Когда епископ Гермоген остался один,
обращение с ним красноармейцев сделалось
крайне грубым и вызывающим. Чувствуя
себя больным и очень утомленным (крестный ход продолжался до 5 часов вечера),
владыка хотел принять гомеопатическое
лекарство. Стоявший возле него красногвардеец выхватил револьвер, навел на него
и заявил, что во время ареста лечиться
нельзя. И только после того, как келейник
принял одну таблетку, разрешено было принять лекарство и епископу. Затем, несмотря
на страшную усталость епископа, ему было
велено немедленно собираться. Сборы были
короткие. Владыка переоделся, принял немного пищи, исповедался у служащего при
архиерейском доме иеромонаха Германа и
вышел на крыльцо. Здесь уже ждала его
лошадь. Под конвоем по пустынной площади
он был доставлен в здание мужского духовного училища, где помещался штаб красной
армии. (См. показания иеромонаха Германа,
иеродиакона Дамиана, монаха Иакова и
Георгия Чусовитина).
После отъезда епископа эконом архиерейского дома возвратился сразу в зал. Здесь он
увидел двух неизвестных ему людей (один из
них был штатский, а другой – военный), стоявших у окна. Один из них что-то торопливо
прятал под полой. О[тец] эконом тотчас же
подошел к нему, чтобы посмотреть, какую
он взял вещь, отогнул полу его костюма и...
увидел в руке у него футляр с епископской
панагией. О[тец] эконом хотел было задержать неизвестного человека, пытавшегося
совершить кражу, но красногвардейцы, дежурившие у дверей, преспокойно его пропустили, а о[тцу] эконому пригрозили расстрелом,
если он будет возмущать народ ложными
слухами. (См. показание о. Ксенофонта
Бондарчука).
Весть об аресте епископа Гермогена
быстро облетела весь город, но советская
власть поспешила принять меры на случай
проявления народного негодования. Сообщение между нагорной и подгорной частями
города на время было прервано, а по улицам
ходили патрули и разгоняли собиравшихся
группами граждан. (См. показания Ник. Симонова и Анны Соколовой).
Весть об аресте епископа Гермогена дошла и до еп[ископа] Иринарха, совершавшего
вечернее служение в Знаменском монастыре.
По окончании службы он тотчас же поехал
в Исполком, чтобы навести справки о случившемся и принять возможные меры к
облегчению участи арестованного владыки.
Здесь у него произошла следующая беседа
с дежурным членом Исполкома Коковым. В
ответ на выраженное еп[ископом] Иринархом
крайнее изумление по поводу образа действий Исполкома, вопреки вчерашним официальным своим заявлениям арестовавшего
еп[ископа] Гермогена, Креков сказал: «Вина в
самом епископе: он произнес возбуждающую
речь…, [также] важную роль сыграл крестный
ход». «По-моему мнению, – заявил ему епископ Иринарх, – крестный ход служил успокаивающим средством. Когда народ увидел
епископа невредимым, свободно шествующим
по улицам города, то успокоился». «Может
быть вы и правы, – ответил дежурный член
Совдепа, – ...утром в воскресенье состоялось
постановление об аресте». (См. показание
епископа Иринарха).
|
| |
ПИСЬМО ЛИЦА, СИДЕВШЕГО
В ЕКАТЕРИНБУРГСКОЙ ТЮРЬМЕ ВМЕСТЕ С ЕПИСКОПОМ ГЕРМОГЕНОМ
г. Омск, июнь 1918 г.
Когда я вышел из тюрьмы, то встретил у порога ее депутацию
от духовенства и мирян Тюмени (два священника, из коих один
брат Гермогена, и московский присяжный поверенный Миньятов).
Они приехали хлопотать за Гермогена, были у знаменитого
Чуцкаева, комиссара Екатеринбургского Совдепа, товарища по
университету Миньятова, и получили от него уверения, что Гермоген
будет переведен в монастырь из тюрьмы. Миньятов мне подробно
рассказал свой разговор со старым товарищем и был очень
доволен результатами. Оказывается, что далее потребовали залог
за Гермогена. Залог собрали, и депутация поехала с деньгами в
Совдеп вносить залог...
Больше никто депутации этой не видел. Когда жена
Миньятова поехала искать его, то нашла в гостинице его вещи. Узнала,
что он поехал в Совдеп, но куда девался, не могла добиться. У
Чуцкаева она ничего не узнала, причем Чуцкаев заявил, что она
говорит неправду об исчезновении мужа, но, наконец, внял ей и
велел зайти через 2 дня. При втором посещении Чуцкаев сказал
Миньятовой, что Гермоген «отдан» некоему комиссару Хохрякову,
свирепствовавшему в Тобольске, и увезен им с собой на фронт и,
по всей вероятности, с ним же увезен Миньятов и вся делегация.
В Покровском, на Тоболе, был убит Гермоген и расстреляно
еще 12 человек-пленников Хохрякова, командовавшего отрядом
на пароходах. Гермоген и, по-видимому, еще 2 священника убиты
зверски. Над ними издевались, обрили их, били ремнями и,
наконец, утопили. Кто именно расстрелян – точно неизвестно, но,
повидимому, Миньятов в их числе. Что за кошмар! Несчастная жена
и дочь Миньятова приставали, к кому могли; их оскорбляли, над
ними издевались и не могли сказать хотя бы, что Миньятов убит.
Сибирская речь
[Омск]. 1918. – №55; Тобольские епархиальные ведомости. – 1918. – №18-19-20. – С. 314.
|
Преосвященный Иринарх выразил желание переговорить о деле с самим председателем Исполкома. Хохрякову позвонили по
телефону, но он наотрез отказался прибыть.
Владыка просил разрешения самому приехать к нему на квартиру. Но и на эту просьбу
последовал отказ. Тогда Преосвященный Иринарх сам подошел к телефону и спросил, по
чьему распоряжению и на каком основании
произведен был арест? В ответ Хохряков
лишь лаконично заявил, что арест произведен по его собственному распоряжению. От
выяснения же причин ареста он уклонился.
Тогда епископ Иринарх попросил дать ему,
по крайней мере, разрешение самому посетить арестованного владыку. «В течение
двух-трех дней никого допустить не можем,
а когда можно будет, я сообщу Вам», – последовал ответ. Это говорил председатель
Совета раб[очих] и солд[атских] депутатов в
8-9 часов вечера, а ночью в 12 час. епископ
Гермоген под конвоем красногвардейцев, как
преступник, был отправлен по испорченной
весенней распутицей дороге в г. Тюмень.
«Кто бы ни пошел вам навстречу – стреляйте!» – отдан был приказ кр[асно]гвардейцам.
Первый ямщик довез владыку только до
реки Иртыша (в Подчувашах, 3 версты от
города). Потайка была настолько сильная,
что переправляться по льду на лошадях
не представлялось никакой возможности.
Епископ слез с дорожного экипажа и пошел
пешком через реку со своими конвойными.
Красногвардейцы шутили и смеялись. «Там
старик в иле уходится», – говорили они. (См.
показания Ильи Санаева).
На следующий день, 16 апреля, Исполкомом было выпущено «Извещение», где
говорилось, что арест епископа Гермогена
произведен по соображениям политического
характера и имел целью охранение общественной тишины и порядка, причем добавлялось, что близкие к епископу люди могут
не беспокоиться, так как отношение к нему
«предупредительное». Это «Извещение» (см.
№4) было расклеено по улицам города, напечатано в местных газетах и разослано по
волостям для оглашения на сходах.
Восстановив путем опроса свидетелей
фактическую обстановку, при которой совершено было насилие над епископом Гермогеном, Комиссия имела в виду перейти к
выяснению причин, вызвавших этот акт со
стороны Советской власти. Принято было
решение просить Исполнительный Комитет
Совета раб[очих] и солд[атских] депутатов
сообщить для ознакомления документальный
материал, на котором построено обвинение
владыки. Делегированным с этой целью от
комиссии лицам новый председатель исполкома Г.А. Дислер заявил, что они арестовали епископа Гермогена по распоряжению
Центрального исполнительного комитета как
черносотенца и погромщика, но в настоящий
момент в их распоряжении нет никаких
документальных данных, изобличающих
преступную его деятельность: все бумаги
епископа Гермогена, согласно распоряжения
Область – Урал, будто бы пересланы в Екатеринбург. Получив такой ответ, комиссия
вынуждена была снять с обсуждения поставленный вопрос, так как оперировать над
уличными слухами и анонимными лубочными
газетными статьями (см. статью «Гермогенщина» в «Тоб[ольском] рабочем», №40) она
не находила возможным.
Примечание Епархиального Совета.
Заявление Г.А. Дислера о том, что все
бумаги по делу епископа Гермогена отосланы
в Екатеринбург, оказалось несоответствующим действительности. Бумаги, взятые при
обыске в архиерейском доме (по-видимому,
все), после отъезда Исполкома из гор.
Тобольска найдены брошенными в доме
Свободы и ныне переданы в распоряжение
епархиальной власти. Инкриминируемое ему
письмо за подписью «Мария», помещенное
в газете «Тобольский рабочий», совершенно
произвольно признано исходящим от бывшей
императрицы Марии Федоровны.
ГАТОТ, ф. 156, оп. 29, д. 182;
Тобольские епархиальные ведомости.
– 1918. –
№13-14-15. – С. 210-219.
|
