|
(Продолжение. Начало в февральском выпуске «Сибирской
православной газеты»)
Взросление Сергея пришлось на тот исторический период, когда в России воцарились
хаос, голод и кровавые репрессии чека.
Двенадцатилетний столичный подросток из потомственной священнической семьи очутился в
далеком чужом Тобольске, в новом, во многом
непонятном и пугающем его окружении.
Пройдет немногим более полугода, и его
дядя, владыка Гермоген, 16/29 июня 1918
года будет утоплен в Тоболе по приказу
командира отряда карательной экспедиции
Тобольского направления Павла Хохрякова.
Одна из фотографий, сделанная возле
Архиерейского дома 2/15 августа 1918 года,
запечатлела похороны епископа Гермогена.
По воспоминаниям Варвары Сергеевны,
Сережа был у гроба владыки в Софийском
соборе. Вполне возможно, что на фотографии, где у гроба епископа Гермогена стоят
мальчики, находится и тринадцатилетний
Сергей Долганев.
Уже после гибели Сергея в 1921 году
в повстанческой газете «Голос Народной
армии» были опубликованы его стихи на
смерть епископа Гермогена.
ЕПИСКОПУ ГЕРМОГЕНУ
С Голгофы страданий вернулся
Владыка недвижим и тих,
И взор его вещий закрылся,
И голос навеки затих.
Уж более мы не услышим
Из уст поучений его.
Вернулся он, мертв и недвижим,
Ходатай за нас с дня того.
Так шел он за веру в Бога,
Страдал и убит за Него.
Погибнет и отец Сергея, протоиерей
Ефрем, отправившийся в Екатеринбург в
составе Тобольской епархиальной делегации
с целью освобождения находившегося в
тюремном заключении епископа Гермогена.
Официального сообщения о гибели отца,
разумеется, не было, но душа сына скорбит.
Сохранились строчки из дневника Сережи
Долганева от 12 января 1920 года:
«Полтора года прошло с того дня, когда
папа уехал от нас в Екатеринбург хлопотать
об освобождении епископа Гермогена. Выяснено, что он был арестован с двумя другими
членами делегации. Большевики прежде всего
потребовали выкуп за епископа Гермогена от
делегатов и, обобрав их самым бессовестным образом, арестовали самих. Мне часто
и ясно вспоминается, как папа уезжал от
нас, как мы провожали его, как я холодно
прощался с ним, и сердце мое сжимается
тоскливо, тоскливо. Носятся слухи,
что он расстрелян. Моя ненависть к
большевикам все увеличивается. Они
приобретают во мне заклятого врага.
Вся моя жизнь должна пройти в борьбе
с изменниками-большевиками. Я пойду
в рядах патриотов, стремящихся восстановить честь поруганной Родины, и
буду мстить, мстить и за поругание над
верою и родиною, и за кровь погибших
от рук негодяев большевиков. Вечная
память погибшим от руки злодеев за
родину и веру».
Так юный Сергей Долганев принял от погибших епископа Гермогена
и протоиерея Ефрема эстафетную
палочку за веру в Бога, за святые
христианские идеалы и честь поруганной
Родины.
Сергей не принял и не мог принять совершившуюся революцию, растоптавшую его
золотое петербургское детство и отчий дом,
где дети были согреты любовью и молитвой
дорогих отца и матери. Он лишился возможности окончить гимназию и учиться дальше
– вполне вероятно, в духовной семинарии, в
продолжение семейных и родовых традиций.
От рук безбожной власти погибли его отец
и владыка-дядя. Его мать, вдова протоиерея
Ефрема, оставшись без кормильца с четырьмя детьми в возрасте от тринадцати до трех
лет, была вынуждена идти зарабатывать на
хлеб насущный.
Что видел Сергей вокруг себя? Развалины прежней жизни. Разруху. Так и называются его незамысловатые стихи-частушки
– «Разруха». О чем они? О том, что бывший
сановник при «Его» дворе – стал дворником,
а благородная княжна изнывает по тюрьмам.
О том, что кругом царят голод и грязь.
Что делать? Ведь надо же что-то делать! Стыдно сидеть, сложа руки! Глубокая
внутренняя работа, совершавшаяся в душе
подростка, начинает воплощаться в практических делах. Он пробует себя в составлении
листовок и прокламаций и в их распространении по городу. Пишет агитационные стихи.
Наконец, в начале 1921 года составляет
Устав патриотического кружка.
Надо, чтобы люди восстали и поднялись
на борьбу с враждебной властью! Тем более
что сибирская земля охвачена крестьянским
восстанием. Повстанцы совсем близко. Они
уже на подступах к Тобольску. Сергей составляет воззвание, обращенное к тобольским гражданам:
«Да здравствует Национальная Сибирская
повстанческая армия!!! Долой Советских узурпаторов, гнусных грабителей государственного
и народного достояния!!! Да здравствуют
тыловые Национальные организации! Во имя
Родины и собственных интересов, граждане,
подымайте знамя борьбы здесь в тылу!!! Тогда
мы победим! Борьба до победы!!!»
Наконец, 12 февраля 1921 года он получает от своего товарища Николая Соболева
предложение участвовать в захвате оружия
из гарнизонного Красноармейского клуба.
Как же реагирует Сергей в ответ на
столь рискованное предложение? – «…Я
сначала не соглашался, думая, что это не
осуществимо, но после, чтобы не считали
меня трусом, согласился».
Кодекс чести у Сергея Долганева перевесил его здравый смысл. Весь строй его
души, напитанной святыми понятиями веры,
совести, чести, порядочности, делал его рыцарем без страха и упрека. Он был готов
встать к барьеру и бросить вызов враждебной власти, положив на алтарь Отечества
даже свою нерасцветшую жизнь.
События развивались стремительно:
«В воскресенье 13 февраля после вечера
спортклуба… засели все четверо в уборной.
Просидели, пока все не успокоилось. Вышли
задним ходом, подошли к окошку, стали вынимать стекла в оконной раме. Соболев и
Репин залезли в помещение, начали передавать винтовки, шашки и кинжалы. Я принимал и передавал Гольцову… Неожиданно
нагрянула конная милиция. Мы все бросились
бежать. Троих из нас задержали, а Репин
скрылся неизвестно куда».
На вопрос допрашивающего уполномоченного тобольского политбюро Анисимова,
какова была для него цель кражи, Сергей
Долганев ответил так:
«Цель моя была такова: взятые винтовки
закопать в снег, чем нанести ущерб вооружению советской власти. Кинжалы и, если бы
нашли, револьверы, – то взяли бы последние,
отчасти для контрреволюционной цели и отчасти приобрести это оружие как хорошую вещь».
Конец протокола. И заключительная формула: «Больше показать ничего не могу. За
ложное показание отвечаю по всей строгости
революционного закона военного времени. В
том и подписуюсь. С. Долганев».
Титульный лист «Арестантского дела
№ 339» «по обвинению граждан г. Тобольска
Долганева Сергея, Гольцова Алексея, Репина
Игнатия и Соболева Николая в контрреволюции, выразившейся в краже огнестрельного
и холодного оружия»
Тобольская чека (впрочем, на тот момент
она уже называлась Тобольским политбюро
при Управлении уездно-городской советской
милиции) добивалась признания наличия
контрреволюционного заговора и контрреволюционной организации.
В вопросе оценки так называемых «контрреволюционных заговоров» обратимся к трудам
известных российских историков. Алексей Георгиевич Тепляков в монографии «Непроницаемые недра. ВЧК-ОГПУ в Сибири 1918-1929 гг.»
в разделе ««Заговоры» 1920-1921 гг.» пишет:
«Чекистское мастерство оттачивалось на
«контрреволюционных заговорах». Групповые
дела на «заговорщиков» позволяли расправляться с большими массами «врагов» и рассчитывать на поощрение начальства.
Власти Тюменской губернии были жизненно заинтересованы в том, чтобы свалить
вину за полный провал своей работы в деле
информирования о подготовке крупнейшего
Западно-Сибирского крестьянского восстания
на политических врагов. Глава Тюмгубчека
Студитов в обширном докладе от 5 апреля 1921
года уверенно заявлял, что «причиной восстания послужила подготовка крестьян эсерами
и другими контрреволюционными группами».
В качестве одной из таких групп фигурировала молодежная организация, руководимая корнетом Лобановым, которая была
«раскрыта» чекистами в Тюмени в ночь на
11 февраля 1921 г. Однако никакой подпольной организации и ее главаря-корнета
не было, ибо 19-летний студент техникума
Лобанов в армии никогда не служил. Его
вместе с другими юношами чекисты обманом
заманили в одну из квартир и арестовали.
Что же касается так называемого «Тобольского повстанческого центра», то эта
группа антисоветски настроенных местных гимназистов попыталась осуществить
единственную акцию: похитить оружие из
гарнизонного клуба… Реально никакой
контрреволюционной работы среди населения эта группа «Русский союз» во главе с
15-летним С. Долганевым (его отец был убит
большевиками; также красные замучили его
дядю – епископа Тобольского Гермогена)
не вела. Тем не менее, чекисты, отпустив
остальных мальчишек, расстреляли Долганева
как опасного и неисправимого представителя
семьи классовых врагов».
Здесь самая суть вопроса, а именно
– родство Сергея Долганева с убиенными
епископом Гермогеном и протоиереем Ефремом. На вопрос о своем происхождении
он ответил: «Дворянин духовного звания»,–
поповское семя, которое должно быть безжалостно истреблено.
Приведем цитату из предисловия к книге
«Красный террор глазами очевидцев» российского историка, профессора Православного Свято-Тихоновского гуманитарного университета Сергея Владимировича Волкова:
«Специфика политики большевиков 1917-
1922 гг. состояла в установке, согласно которой
люди подлежали уничтожению по самому факту
принадлежности к определенным социальным
слоям, кроме тех представителей, кто «докажет
делом» преданность советской власти…
Таким образом, под «красным террором»
здесь понимается широкомасштабная кампания репрессий большевиков, строившаяся по
социальному признаку и направленная против тех сословий и социальных групп, которые они считали препятствием к достижению
целей своей партии. Именно в этом состоял
смысл «красного террора» с точки зрения
его организаторов. Фактически речь шла
об уничтожении культурного слоя страны…
Один из высших руководителей ВЧК
Мартиньш Янович Лацис, давая инструкции местным органам, писал: «Не ищите
в деле обвинительных улик о том, восстал
ли он против Совета оружием или словом.
Первым делом вы должны его спросить, к
какому классу он принадлежит, какого он
происхождения, какое у него образование
и какова его профессия. Вот эти вопросы
должны решить судьбу обвиняемого. В этом
смысл и суть Красного террора»».
Поэтому расстрельный приговор Сергею
Долганеву подписала графа «Происхождение»: «дворянин духовного звания». Более
ничего не требовалось.
О самой формулировке «дворянин духовного звания». Отец Сергея Долганева и предки Сергея в трех поколениях служили при
царском дворе. При награждении орденами
они вполне могли получить непотомственное
дворянство. Прапрадед Сергея – главный
священник армии и флотов Российской империи протопресвитер Василий Иоаннович
Кутневич – был дворянином. По мнению
Ярослава Борисовича Коверникова, в роду
Сергея были лица духовного звания дворяне, и он отождествляет себя с ними как их
прямой потомок, что свидетельствует о его
нравственной самооценке.
(Окончание следует…)
Галина Викторовна КОРОТАЕВА,
Тобольская духовная семинария
|
![Перейти в раздел [Документы]](../images/doclogov.gif)
