|
В нынешнем году исполнилось двести лет со дня рождения Алексея Степановича Хомякова, о котором А.И. Герцен вспоминал на склоне лет так: «Я не думаю, чтоб кто-нибудь из славян сделал больше для распространения их воззрения, чем Хомяков. Вся его жизнь, человека очень богатого и не служившего, была отдана пропаганде».1 Такая характеристика из уст западника повесомей оценок друзей и единомышленников выдающегося религиозного мыслителя и поэта.
На заре ХХ века Николай Бердяев в предисловии к своей работе об Алексее Степановиче Хомякове высказал верную мысль: «Давно уже пора приступить к серьезному исследованию славянофильства и оценке его значения в истории нашего самосознания. Безрелигиозное и денационализированное сознание не в силах было того сделать — славянофильство выпадало из поля зрения. Лишь религиозное и национальное возрождение в силах понять славянофильство и оценить его»2 .
К сожалению, скоро наступили времена в России еще хуже: «безрелигиозное и денационализированное сознание», получившее определение «воинствующего и безбожного», а также «интернационального», на несколько десятков лет стало нормативным. Был наложен запрет на все то положительное в русской жизни, что находилось в тесной связи со славянофильским учением. Это и понятно: надо было лишить нацию того огромного духовного и общественного потенциала, что несли в себе Православие и национальные начала. Власть вспоминала о них лишь в критические моменты своего существования. Идеи, импортированные в страну, направили ее по гибельному пути. А ведь все могло быть иначе, если бы глубже вникли в теоретическое наследие отечественных мыслителей, в том числе и в славянофильское учение. Если бы вовремя обратили внимание на творческий размах этих личностей, на их мучительные поиски истины в «перелопачивании» западноевропейских идеологий, то наверняка бы убедились в весомой значимости всего, что они нам оставили. Но, к сожалению, этого не случилось – у нового времени были свои «марксистские» кумиры, в прокрустово ложе которых укладывали отечественных классиков. А ведь у Хомякова, кроме философского и поэтического, было немало и других призваний: как изобретатель он получил патент в Англии на паровую машину, создал дальнобойное ружье и хитроумные артиллерийские снаряды в период Крымской войны; как помещик-практик и экономист он усовершенствовал сельское производство у себя в имении, занимался винокурением и сахароварением, разрабатывал проекты освобождения крестьян и улучшения благосостояния жителей Алеутских островов; как лекарь занимался гомеопатическим лечением; как геолог вел успешные поиски полезных ископаемых в Тульской губернии; как редактор и издатель, социолог, публицист, критик и философ прославился многими своими работами, в том числе и многотомными «Записками о всемирной истории». И это далеко не полный перечень его достижений, поскольку современникам он был известен больше и как полиглот-лингвист, и как одаренный художник, портретист, иконописец, и как известный поэт и драматург. Прозорливость Алексея Степановича Хомякова заключается в том, что он первым обратил наше внимание на то, что патриотизм, национальное чувство должно проявляться не только в религиозных и политических областях, но и на уровне образа жизни, быта, отдыха и спорта. Его статья «Спорт-охота», опубликованная в 1845 году в журнале «Москвитянин», обращает внимание на наиболее традиционную форму отдыха и спорта в России – охоту.
Когда Алексею Степановичу исполнилось 100 лет, об этом событии написали многие газеты. Гимназии и российские университеты отмечали юбилей национального мыслителя торжественными заседаниями, научными конференциями. Прошло еще сто лет со дня рождения – и об этом юбилее знало меньше людей на его родине, чем в 1904 году. Двухсотлетие практически не освящалось в средствах массовой информации. Но все-таки накануне этого юбилея у нас в стране проходило несколько культурных мероприятий, апофеозом которых стала Международная московская конференция, состоявшаяся в Литературном институте им. А.М. Горького, – «А.С. Хомяков – мыслитель, поэт, публицист».
Когда-то Василий Васильевич Розанов назвал Хомякова «Колумбом, открывшим Россию» для своих современников. И это действительно так, поскольку время отсеивает лжепророков, и свет истины такой личности, как Хомяков, пробивается к нам через всякие суетные тернии.
До сих пор вызывают споры научные труды этого мыслителя, в том числе его богословское сочинение «Церковь одна», но никогда не вызывает сомнение то, что Хомяков дал импульс развитию русской религиозной мысли, которая стала основополагающей для национальной философско-богословской школы конца XIX – начала XX века. «Церковь одна, несмотря на ее видимое деление для человека, еще живущего на земле. Только в отношении к человеку можно признавать раздел Церкви на видимую и невидимую, единство же ее есть истинное и безусловное. Живущий на земле, совершивший земной путь, не созданный для земного пути (как ангелы), не начинавший еще земного пути (будущие поколения), все соединены в одной Церкви — в одной благодати Божией; ибо еще не явленное творение Божие для Него явно, и Бог слышит молитвы и знает веру того, кто еще не вызван им из небытия к бытию»3 . Под Церковью Алексей Степанович подразумевал в первую очередь Православие, и свидетельством тому являются его слова, завершающие труд: «Когда исчезнут ложные ученья, не нужно будет и имя Православия; ибо ложного Христианства не будет»4 .
С этим богословским произведением Хомякова при жизни его автора познакомились немногие, а по достоинству оценили – единицы. Например, Н.В. Гоголь. Писатель, из-за скромности Алексея Степановича, так и не узнал об истинном авторстве и считал Хомякова «первооткрывателем» рукописи, поскольку в начале августа 1847 года, после знакомства с нею, писал своему ближайшему другу графу Александру Петровичу Толстому: «Хомяков, между прочим, привез с собой катехизис, отысканный им, на греческом языке в рукописи. Катехизис необыкновенно замечательный. Еще нигде не была доселе так отчетливо и ясно определена Церковь, ее границы, ее пределы»5 .
Что же сближало мысли Гоголя и Хомякова? По мнению обоих, только Православие может в полной мере выражать дух народа, без веры вообще нельзя представить жизнь и характер народной деятельности. Дело в том, что каждая личность соединяет в себе два полюса – небесное и земное, духовное и плотское. Для русского человека духовностью является православная форма христианства, а не католичество и протестантство. Именно с ним, Православием, тесно связан русский образ жизни; этот синтез и определяет состояние русской души. Ни для кого не секрет, что русский человек порою тяжел на подъем: даже фольклорный Иван-дурак ждет на своей печи того момента, пока пробьет его звездный час. Но разве не было в России энергичных людей, которые занимались самовоспитанием и самообразованием, отрешившись от лени? По этому поводу наболевшим со своими сестрами однажды поделился Гоголь: «Скажу вам о себе, что до сих пор мне не удавалось ни одного полезного дела сделать, не принудив прежде к тому себя насильственно. Как только уже слишком твердо на что-нибудь решишься, тогда только убежит лукавый дух, слыша, что сам Бог идет к нам на помощь. А как часто лукаво шепчет он нам в уши: это не по тебе, это не для тебя, у тебя даже для этого нет способностей! – для <того> только, чтобы мы оставались в покое, не пробуждали бы своих способностей и оставались бы в совершенном неведении насчет того, что в самом деле у нас есть и чем мы можем делать добро и себе, и другим»6 . Вот и получается по Гоголю, что преодоление лени – это, прежде всего, делание добра себе и другим.
И Хомяков, близкий по духу Гоголю, учил тому же. Главной особенностью творчества Хомякова, пожалуй, можно назвать его понимание учения о соборности – не просто в контексте Православия, а всей русской жизни. Заслуга Хомякова в том, что он смог сформулировать глубинную суть православной религиозности. Одним из лучших определений Хомякова можно признать следующее: «Соборность – это единство свободное и органическое, живое начало которого есть Божественная благодать взаимной любви».
Были попытки свести русскую соборность к позднейшему «коллективизму» либо «тоталитаризму». Но «несвободное подчинение» – или рабство – не тождественно соборности! При этом мысли основоположника славянофильства совершенно не вписывались в западное философствование: минуя западноевропейские идеологические установки, они подчеркнуто основывались на личном церковном опыте мыслителя.
Соборность содержит в себе целое исповедание веры, она, по словам Хомякова, – есть сплочение свободных народов, людей, основанное на христианской любви и привязанности славянскому братству, своему Отечеству, духовным ценностям. Соборность происходит от общины и ее православной веры (собор – храм). «Собором и нечистого поборем», – гласит русская пословица.
Православная Церковь для Хомякова – источник истины. Она объединяет, по его мнению, всех людей веры и делает их свободными от внешнего мира: каждый человек находит в Церкви самого себя в силе духовного единения с братьями, со Спасителем. Именно религиозная идея становится основой свободного единства народа, его соборности. Идея соборности, через учение о Церкви, превращается в философию национальной культуры. Для России важно не только перестроить свою жизнь на подлинно христианских началах, но донести идею свободного единения до всех!
Соборность не сводится к солидаризму, не является организацией закрытого и тайного типа, это не орден, не партия и не братство. Соборность выходит за социально-экономические и церковные рамки. Соборность, считал Хомяков, нельзя представить вне Православия: Церковь – живой организм истины и любви, она одна и всемирна. Единение людей возможно в такой Церкви только по воле свободного выбора. Дух соборности - это дух свободы в единящей любви. По Хомякову, Церковь была всегда и только для нас она делится на видимую и невидимую. Соборность вырастает на основе этой Церкви, а не той, о которой принято думать как об исторически сложившемся общественном институте. Само понятие Православия в сознании народа было равносильно истине в конечной инстанции. Однако неотделимость Церкви от государства сослужила ей плохую службу: на священников смотрели как на государственных служащих, своего рода чиновников, подчиненных обер-прокурору Синода, поставленному на этот пост государем. Самодержавный авторитет, начиная с эпохи Ивана Грозного, переживает всевозможные потрясения. А поскольку Церковь почти всегда поддерживала власть, то оказалась в незавидном положении, став объектом критики масонской интеллигенции. Ведь мировое масонство было хорошо осведомлено о том, в каком катастрофическом положении была Россия в результате подражания Европе со стороны представителей верховной власти и высших слоев общества. Превращение в «граждан мира» – европейцев русского происхождения с переменой вероисповедания стало все более частым явлением, отчасти из-за протеста официозу, отчасти – из-за появившейся «новой» моды. Вот одно из наблюдений, зафиксированное в дневнике христианского мыслителя И.В. Киреевского по поводу «религиозного реформаторства», ориентирующегося на западноевропейский рационализм в христианстве: «Стойковский приходил прощаться. Между прочим уверял, что нет ни чертей, ни Ангелов, что все сказанное о духах в Евангелии – аллегория, и что он был прежде фанатиком веры, а после образумился и составил себе собственную религию, иное отбросил, иное удержал, иное переиначил в учении Церкви, а вкратце сказать, он допускает из Евангелия только одну великую истину, предписание любить Бога и ближнего. Стойковский не один в своем роде. Почти весь мир образованный рассуждает таким образом, почитая себя умнее всех, а весь верующий мир считая за олухов Царя Небесного. Между прочим, не веруя в Бога Живого и Всемогущего, но, веруя только в себя и в свой разум, и понимая Божество только, как собственность мышления, они думают, что могут любить Бога! Понимая целью жизни собственное благополучие и видя в ближнем только необходимое средство для достижения этой цели, они думают, что любят ближнего! Как удивились бы они, если бы узнали вдруг всю разницу между истинною любовью к Богу и ближнему и тем себялюбием, которое почитают за любовь! Если бы Господь в какую-нибудь светлую минуту вдруг даровал им счастие, хотя на короткое мгновение испытать сердечное и мысленное, и нравственное настроение истинной любви, – что осталось бы с ними? – может быть, неприготовленные блаженству истинной любви, они приняли ее за страдание, и боялись бы возврата этой минуты, как несчастия»7 .
Известны были мировому масонству и крупные успехи, достигнутые русскими масонами и вольтерьянцами, умело использовавшими мистицизм Александра I. Он увлекался мыслями о переделке Библии, реформации христианства и в перспективе – отрицании русской национальности и православного вероисповедания. В начале его царствования масоны даже пытались перевести в плоскость поиска «истинной религии» решение реальных проблем общественной жизни. Например, подчинить через масонские ложи государственное управление России в начале XIX века. Сперанский предлагал Александру I сделать масонский орден средством формирования общественного сознания современников, а также цензурой настроений и печатных изданий. Орден мог выполнять карательные функции, которые не бросали бы тень на «гуманное» лицо монарха»8 .
Авторы монографии «Русская мысль в век Просвещения» писали: «Важнейшей задачей для русских масонов XVIII века было обретение такой религии, которая, с одной стороны, противостояла бы ортодоксии официальной церкви, а с другой — была бы успешным средством борьбы против распространения идей материализма и атеизма. Поэтому тяготение к христианству, столь характерное для масонов 80-х годов «просветительского» века, соединялось с критикой православной церкви, практика которой не представлялась им достойным выражением христианских идей. Обретение же истинного христианства, по мысли масонов, предполагает возврат к религии первых веков, которая в дальнейшем, в течение столетий, была извращена практикой господствующей официальной церкви. Эта мысль не оригинальна: на протяжении веков идеологи различных реформаторских течений убеждали своих сторонников в том, что не собираются вносить ничего нового в религиозное учение, но стремятся лишь восстановить утраченную истину его первоосновы»9 .
Кто только не восстанавливал «утраченную истину» в христианстве, а заканчивалось все либо ересью, либо сектантством. Вот и масоны вроде бы пытались восстановить истинные права религии, а на самом деле пытались реанимировать таинства древних мистерий, тайны знания, передававшиеся чуть ли не с первобытных времен. «Внутренняя церковь», создание которой «внутри себя» было для каждого «вольного каменщика» одной из главнейших задач и целей религиозно-мистической деятельности, должна была стать своеобразным центром соединения бога и человека, местом обретения царства Божия в себе самом.
Передовая русская литература первой половины XIX века, особенно писатели и литературные критики, близкие по духу Пушкину (среди них поэт Н.М. Языков, критик И.В. Киреевский и, конечно, А.С. Хомяков), выступили против подмены христианских идеалов идеалами сомнительного происхождения. Они предупреждали нас о том, что строй ума ребенка, первые слова которого были Бог, тятя, мама, будет совсем не таков, как у того дитяти, на слуху которого – деньги, наряд или выгода. Хомяков учил нас быть русскими – и это означало, прежде всего, любовь к своей Родине и народу, а не презрение к «отеческим гробам» и преклонение перед Западом. Все наши шатания происходят от непонимания интеллигенцией народного сознания, совести народа. «Если можно характеризовать то, что я считаю нашей общей болезнью, - писал Алексей Степанович графине Блудовой, – я бы ее назвал усыплением совести во всех. Иногда она и просыпается, но почти всегда спросонок не туда пойдет, куда следует».10
Кто знает, сумеем ли мы без знания литературно-критического наследия Хомякова сегодня прийти к ясной, как день, для славянофилов и воцерковленных деятелей России, мысли о том, что национальное возрождение нужно начинать с себя, с собственной семьи, с собственного окружения? В один поток – нельзя вступить дважды. Мы не славянофилы. Те были людьми родового быта: с детства в них жила мечта о православном мире, о христианской крестьянской общине, о христианской семье, о христианском патриархальном государстве, в котором все отношения построены по образцу отношений отцов и детей.
П.И. Бартенев, хорошо знавший Алексея Степановича, во многом перенял от Хомякова страстное увлечение русской стариной. Говоря о родительском доме Хомяковых, Бартенев вспоминал в своей траурной речи: «В их доме сохранились родовые рассказы, старинные вещи и бумаги из времен Елизаветы, Петра и царя Алексея Михайловича, который был особенно милостив к предку Алексея Степановича, своему старшему подсокольничьему, Петру Семеновичу Хомякову, и писал к нему письма, уцелевшие в архиве Хомяковых. Покойник знал наперечет своих дедов, лет за 200 в глубь старины; древняя Русь была для него не одним предметом отвлеченного изучения; напротив, всеми лучшими сторонами своими, трезвою, искреннею верою, неподдельным чувством народного братства, и здравым смыслом, она вся жила в его доме».11
Алексей Степанович не зря гордился своим родом. Вот только одна из историй. «В половине XVIII века жил под Тулою помещик Кирилл Иванович Хомяков. Схоронив жену и единственную дочь, он под старость остался одиноким владельцем большого состояния: кроме села Богучарова с деревнями в Тульском уезде, было у Кирилла Ивановича ещё имение в Рязанской губернии и дом в Петербурге. Все это родовое богатство должно было после него пойти неведомо куда; и вот старик стал думать, кого бы наградить им. Не хотелось ему, чтобы вотчины его вышли из хомяковского рода; не хотелось и крестьян своих оставить во власть плохого человека. И собрал Кирилл Иванович в Богучарове мирскую сходку, и отдал крестьянам на их волю — выбрать себе помещика, какого хотят, только бы он был из рода Хомяковых, а кого изберет мир, тому он обещал отказать по себе все деревни. И вот крестьяне послали ходоков по ближним и дальним местам, на какие указал им Кирилл Иванович, — искать достойного Хомякова. Когда вернулись ходоки, то опять собралась сходка и общим советом выбрала двоюродного племянника своего барина, молодого сержанта гвардии Федора Степановича Хомякова, человека очень небогатого. Кирилл Иванович пригласил его к себе и, узнав поближе, увидел, что прав был мирской выбор, что нареченный наследник его — добрый и разумный человек. Тогда старик завещал ему все имение и вскоре скончался вполне спокойным, что крестьяне его остаются в верных руках. Так скромный молодой помещик стал владельцем большого состояния. Скоро молва о его домовитости и о порядке, в который привел он своё имение, распространилась по всей губернии».12
Сам Хомяков во многом был похожим на своего доброго и разумного родственника. Многое делалось им для своих крестьян. Он и погиб, спасая их от эпидемии холеры. Похороны были скромными.
На столетнем юбилее Хомякова ректор Тульской семинарии архимандрит Георгий, вспоминая об Алексее Степановиче как историке, философе и поэте, не преминул также подчеркнуть мысль о том, что тот был еще и богословом, патриотом, всеславянином. Хомяков не чувствовал никакого стеснения от соблюдения церковных обрядов и постов. Пробовал он себя и в написании проповедей.
Отмечая в нынешнем году двухсотлетний юбилей Алексея Степановича Хомякова, давайте будем помнить слова одного из первых его биографов: «…Ученый без ученого звания, писатель, которого сочинения редко попадают в печать: общественный деятель без должности, и в то же время хозяин, и биллиардный игрок, и охотник, и просто веселый, общительный человек, в деревне помещик, в городе – горожанин: как это понять, как совместить? Но он не дробился, он был везде один, ровный и цельный».13
P.S. В один из октябрьских, ветреных и промозглых вечеров в московском доме Д.Н. Свербеева собрались близкие товарищи Алексея Степановича. Хозяин прочитал только что написанные им стихи о Хомякове:
«Был мудр как змий, как голубь чист,
Наш Хомяков! И мы его лишились.
Судим наукой публицист…–
Мы с Церковью о нем молились.
Святой ее внимая глас,
Любви и веры упованье,
Да примет он в свой судный час
За подвиг жизни воздаянье.
Твой подвиг, добрый подвиг был,
Ты Бога слово право славил,
Меньшую братию щадил,
И много добрых дел оставил.
Молитва жизнь твоя была
И нищим верою – ученье.
И милосердия дела,
И вечной истине служенье.
Мир праху твоему, наш друг!
Мир о тебе твоим избранным,
Не оскудеет в них твой дух,
И низойдет ко всем призванным».14
Литература:
1 Герцен А.И. Былое и думы. Л., 1947. С. 298.
2 Бердяев Н.А. Алексей Степанович Хомяков. М., 1912. С. 1.
3 Хомяков А.С. Сочинения в 2 томах. Т. 2. Работы по богословию. М.,1994. С. 5.
4 Там же. С. 23.
5 Гоголь Н.В. Собрание сочинений в 9 томах. Т. 9. Письма. М., 1994. С. 396.
6 Гоголь Н.В. Собрание сочинений в 9 томах. Т. 9. Письма. М., 1994. С. 241.
7 РГАЛИ. Ф.236.Оп.1. Ед. хр.19. Л. 4.
8 Там же. С. 53.
9 Уткина Н.Ф., Ничик В.М., Шкуринов П.С. и др. Русская мысль в век Просвещения. М., 1991.С. 165.
10 Боголюбов Н. Алексей Степанович Хомяков. (Жанрово-психологический очерк). Харьков, 1905. С. 9.
11 Бартенев П.И. Биографические воспоминания об А.С. Хомякове. (Читано в заседании Общества Л.Р.С., ноября 6,1860 года). Москва. С. 29-30.
12 Лясковский В. А. С. Хомяков. Его биография и учение //Русский архив. 1896. Кн. 11. С. 341.
13 Лясковский В.Н. А.С. Хомяков. Его биография и учение. М., 1897. С. 47.
14 РГАЛИ. Ф. 472. Оп. 1. Ед. хр. 2. Л. 13.
|
![Перейти в раздел [ История ]](../images/histlogov.gif)
