|
Диакону Андрею Кураеву как-то задали такой вопрос: "Почему после революции
православный народ так быстро отказался от своих святынь, так легко
отвернулся от Бога?" В ответ прозвучало: "быстро сломалась не вера, сломались
способы трансляции веры." [курсив здесь и далее наш - Прим.авт.) (6;16).]
Действительно, основные источники приобщения к вере: храм, семья, школа
- оказались перекрытыми. Храмы порушили, семьи в передаче веры от отцов
к детям не выстояли, школа с головой окунулась в изживание "опиума для народа".
Священное Писание и святоотеческие книги надолго попали в чёрный список. Так провело
жизнь поколение людей, родившихся незадолго и вскоре после революции, и повзрослело
поколение их детей, которым довелось шагнуть в иную историческую эпоху.
90-е гг. "безбожного века" стали
началом возрождения Православной Церкви, строительства новых храмов,
открытия православных учебных заведений,
возвращения к православным праздникам,
выхода в широкую печать богослужебной
и святоотеческой литературы, появления
православной прессы, телеканалов и Интернет-сайтов. Наконец, мы только что стали
свидетелями исторического воссоединения
Русской Православной Церкви и Православной Церкви Зарубежом.
Однако прошедший в мае в рамках кирилло-мефодиевских чтений круглый стол
"Роль святоотеческой литературы в духовнонравственном возрождении современного
общества" показал, что положение с изданием
и распространением высокой святоотеческой
литературы в нашем обществе далеко от
радужного. Доктор церковной истории и автор переводов памятников древнецерковной
аскетической и монашеской письменности
А.И. Сидоров пишет: "Каждое поколение и
каждая эпоха отбирают в многообильной
сокровищнице святоотеческого наследия то,
что необходимо именно этой эпохе и именно
этому поколению" (8; 6).
Прежде всего, памятники святоотеческой
письменности служат образцами культуры
святости - непрерывного созидания нового
во Христе человека (8; 10). И первое, что
поражает воображение читателя - это
головокружительная высота, на которую
способен подняться человек на путях духовного подвига. Вот краткий отрывок из
"Слов подвижнических" аввы Исаака Сирина: "Кто
однажды навсегда посвятил себя Богу, тот
проводит жизнь в покое ума. Без нестяжательности душа не может освободиться от мятежа
помыслов и вне безмолвия чувств не ощутит
мира в мысли. Не входя в искушения, никто не
приобретает духовной мудрости. Без прилежнаго чтения не уразумеет тонкости помыслов.
Без тишины помыслов ум не подвигнется в
сокровенные таинства. Без упования по вере
душа не может смело отважиться на искушения. Не испытав явственного покровительства
Божия, сердце не в состоянии надеяться на
Бога. Если душа не вкусит с ведением страданий Христовых, то не будет иметь общения
со Христом" (9; 297).
Остается склонить голову перед величием
человеческого духа и ощутить собственное
ничтожество. Святитель Игнатий Брянчанинов
прямо предупреждает: "Старайтесь читать
книги святых Отцов, соответствующих вашему образу жизни, чтобы вам можно было не
только любоваться и наслаждаться чтением
отеческих писаний, но чтобы можно было прилагать их к самому делу. Христианин,
живущий посреди мира, должен читать сочинения
великих святителей, писавших для народа,
научающих добродетелям христианским,
идущим для тех, кто проводят жизнь среди
занятий вещественных. Другое чтение для
иноков общежительных, и еще другое чтение
для безмолвников и отшельников! Упражнение в добродетелях, не соответствующих
образу жизни, делает жизнь безплодною.
Господь повелел вино новое, то есть возвышенные добродетели и подвиги, вливать в
мехи новые" (1; 526).
Понятно, что "мехи новые" остаются уделом немногих. На современной почве об этом
пишет о. Андрей Кураев: "Извечная трагедия
и проблема церковной жизни состоит в том,
что формы и цели религиозной жизни формируются людьми богатырского духовного
роста - святыми. Их душа жаждет большего
подвига, большей молитвы, большей душевной чистоты. Видя их, другие люди начинают
им подражать. А потом оказывается, что эта
одежда не впору очень многим" (6; 15).
Замечательно, если святоотеческая
литература послужит основанием для формирования нового человеческого идеала
как противовеса насаждаемым внешним
ценностям, только ведь такой идеал не
преподнесешь в рекламной упаковке и не
купишь ни за какие деньги, да и сам он оказывается слишком требовательным, поскольку
напрямую апеллирует к постоянной работе
над собой, заставляя человека задуматься,
а справится ли он собственными силами со
своей душевной немощью, и без обиняков
отвечая: "Не справится! Пусть даже и не мечтает!" "Бог познается только Духом Святым",
- вразумляет преподобный Силуан Афонский,
- "и тот, кто в гордости своей хочет познать
Творца своим умом, - слеп и неразумен".
Таким образом, святоотеческая
литература выполняет прямое миссионерское назначение, помогая человеку познать правду о
самом себе, открывая перед ним поле беспредельных возможностей, которыми всяк волен
распорядиться по-своему. В православный
храм, в отличие от сект, никого не тянут.
В течение какого-нибудь десятка лет както незаметно атеистическая самонадеянность советской эпохи трансформировалась
в добровольную зависимость от оккультно-астрологического примитива, охватившего
российское общество. В этой связи о. Андрей
Кураев замечает: "Наше общество уже трудно
назвать атеистическим, оно скорее языческое.
То, что просто, становится эффективно. Особо
трудиться не надо. Не надо знать историю
Церкви, богослужение, творения святых Отцов, философию и историю религии. Но мы
сами нелюбопытны по отношению к нашей
собственной вере. Нелюбопытство даже самих
православных поражает" (6; 52).
Таким образом, наследие святоотеческой
письменности не может иметь массового читателя, поскольку требует сформированной
культуры чтения, высокого уровня развития
личности и благоговейного отношения к святыням прошлого.
Чем же могут послужить для нас творения святых Отцов?
Прежде всего, надежным ориентиром в
изучении Священного Писания, которое, по
словам святителя Иоанна Златоуста, "для
каждого из нас должно быть учебною книгою и
первой настольною во всю жизнь". На вопрос,
почему необходимо чтение святых Отцов и не
довольно ли будет руководствоваться одним
священным Писанием - "чистым Словом
Божиим, в котором нет примеси слова человеческого" - святитель Игнатий Брянчанинов
отвечает: "Непременно нужно при чтении
Писания чтение святых Отцов Восточной
Церкви. Как же вы хотите произвольно понимать духовное слово, которое и произнесено
не произвольно, а по внушению Духа, и само
запрещает произвольное толкование себя?
Вдохновенные Богом мужи, пророки и апостолы написали его; вдохновенные Богом
мужи, святые Отцы истолковали его. Поэтому
всякому, желающему стяжать истинное познание священного Писания, необходимо чтение
святых Отцов" (1; 526).
Православие не просто. В связи с воспеванием "простой" веры, о. Андрей Кураев бьет
тревогу, замечая: "Любое бескультурье мстит
за себя, в том числе и бескультурье религиозное. То, что в 25 раз упал круг читателей
Иоанна Златоуста, при общем несомненном
росте числа православных, на мой взгляд,
чрезвычайно негативный синдром. Попсовые
дешевые брошюрки про блаженных стариц и
последние времена отбили у церковных людей
вкус к серьезной духовной пище. А за пределами Церкви религиозное опрощение ведет к
росту сект и оккультизма" (6; 73).
Самое главное, святоотеческое наследие
служит путеводной звездой на пути возрастания человека в вере. В этой связи автор
"Православного нравственного богословия"
архимандрит Платон (Игумнов) пишет: "Нужно
быть вполне сформированной личностью,
чтобы в противостоянии соблазнам и силе
порочной, и грубой среды не потерять ни
одну из тех ценностей, которые превосходят
ценности преходящего мира" (2; 181).
Говоря о свободе нравственного самоопределения человека, архимандрит
Платон останавливается на причастности человека двум мирам - материальному и
духовному. Православная святоотеческая традиция
рассматривает двойственность человеческой
природы и человеческого существования как
самую яркую и уникальную характеристику,
свидетельствующую об универсальности
предназначения человека в общей структуре
мира. У святителя Григория Богослова
находим: "Зритель видимой твари, таинник твари
умосозерцаемой, человек поставлен на грани
двух миров".
Таким образом, перед человеком стоит
задача творческого самоопределения в двух
мирах, в ценностях двух порядков - реальном
и идеальном. Задача духовно-нравственного
самоопределения человека как личности
предполагает переход от мира чувственного
к миру сверхчувственному, от мира реального
к миру идеальному (2; 107).
"Нет ничего столь непрочного, бессильного, жалкого, как счастье человеческое, земное"
- утверждает преподобный Нил Синайский.
Аналогичную мысль встречаем у всех святоотеческих авторов, в частности, у Иоанна
Кронштадтского: "Соломон, испытавший все
земные удовольствия здравия, красоты, власти, богатства, роскоши, блеска земного,
сладострастия, пришел наконец к убеждению, что
все на земле суета: юность, красота, богатство,
величие и слава, и что в богобоязненности и
хранении заповедей Божиих заключается все благо человека" (7; 46).
Согласно учению Церкви, реальный
физический мир ни в коем случае не
является злом. Зло состоит в инертности человеческого существования. Только ориентация
личности на идеальное самоопределение
способна не ограничить свободу человека, не
исключая при этом ценностей здешнего мира.
В состоянии совершенной свободы человек
является обладателем земных благ, но ни
одна из ценностей этого мира не обладает
человеком и не подавляет его свободы (2;
108).
В тексте обиходной переписки приведенную нравственную формулу поясняет
святитель Феофан Затворник: "Пишете, что
вас тяготит забота житейская до того, что и
молиться не дает. Это вражье наваждение. Как
нам нужны кров, одежда, пища и другие вещи,
то нужно и добывать их; нужно потому и думать об этом и стараться. И в этом нет ничего
грешного. Так Бог благоволил устроить нашу
жизнь. Но к этому безгрешному враг, подкравшись, прививает грешное, - это непрестанную
заботу, которою и голову тяготит и сердце
гложет. Против этой болезни направлены все
наставления Спасителя о непопечении (Мф. 6,
34). Не то сие значит, чтоб ничего не делать,
а то, чтоб, все делая, не томились излишнею
заботою, которая ничего не придает, а только
томит: Многозаботливость грешна тем, что
все хочет сама устроить без Бога, настраивая
житейские блага почитать главною целию и
настоящую жизнь конечною, не простирая
помышлений о будущей жизни. Как бороться?
Начните прежде всего молитву очищать от сей
заботы, а потом очистите и все дела свои, так
что и дела будут у вас идти своим чередом, и
заботы притом не будет" (3; 140).
Ту же мысль выражает святитель Игнатий
Брянчанинов: "Сердце у человека - одно:
когда он ищет временного, тогда забывает
о вечном. Двояких попечений о временном и
вечном в сердце быть не может. Непременно
обладает им одно из двух: или временное,
или вечное".
Вслед за определением направления
основного жизненного вектора встает
вопрос о содержании личностной ориентации, и здесь святые Отцы дают нам твердые
основания христианской этики. Святитель
Григорий Нисский говорит: "каждый человек
есть живописец своей жизненной картины",
то есть автор своей творческой биографии,
красками для которой являются добродетели. У блаженного Августина встречаем
классически ясное определение добродетели:
"искусство жить праведно". Святой Максим
Исповедник определяет добродетель как
"богоподражательную благость", указывая
на необходимость следовать Божественным
добродетелям Спасителя. По наблюдению
преподобного Макария Великого, все добродетели связаны между собой, как звенья в
духовной цепи, и одна от другой зависят: молитва от любви, любовь от радости, радость
от красоты, красота от смирения, смирение
от служения, служение от надежды, надежда
от веры, вера от послушания, послушание от простоты.
Обобщая размышления о добродетели,
автор "Православного нравственного богословия" пишет: "Следуя истине Божественного Откровения, святые Отцы рассматривают
добродетель в ее отношении к вечному благу
и в тесной связи с идеей спасения человека.
В святоотеческую мысль добродетель вошла
как понятие, означающее определенное и
устойчивое расположение души в ее стремлении к истинному и вечному благу, как
ценность, имеющая свое метафизическое
основание в Боге и находящаяся в прямой
зависимости от Его благодати и любви" (1;
210). "Стяжи мир в себе", - взывает святой
Исаак Сирин,- "и будут иметь мир с тобою
небо и земля".
Самоценность добродетели заключается
в том, что, не обладая силой принуждения,
она способна вызывать новые эмоции, переживания и интересы, которые влияют на
формирование нового нравственного сознания
и новой ценностной ориентации. Наиболее
глубоко и интенсивно личность переживает
достоинство добродетели в созерцании ее
ценности в идеальном образе или в конкретном человеке. Встречаясь с ослепительноярким явлением добродетели в общении
с нравственно преображенной личностью,
человек способен в невидимой внутренней
борьбе признать нравственное преимущество
добродетели, ценность которой открылась
для него в своей безусловной очевидности
и превосходстве. Личность способна узнать,
оценить и быть покоренной добродетелью.
Следует особо отметить, что как погружение в порок, так и восхождение
к добродетели, сопровождаются накоплением нравственной энергии в преодолении
препятствий. Жизнь человека постоянно
находится в динамическом равновесии между
пороком и добродетелью. Мир и плоть служат
причиной большинства соблазнов, испытываемых людьми. Жизнь человека среди духовно
не преображенного мира является наиболее
благоприятной стихией, порождающий повод
к соблазнам и являющейся причиной греха (2; 226).
Говоря о различных страстях - проявлениях порочных наклонностей человека,
святитель Григорий Нисский решительно
утверждает, что все они произрастают "из
худого делания ума". По общепринятому в
святоотеческой письменности мнению, в сфере сознания возникают и действуют помыслы,
заимствующие свой характер и содержание
от характера и содержания различных и
многообразных страстей. По утверждению
преподобного Макария Египетского, душа,
не причастная Божественной благодати, наполняется великим злосмрадием нечистых и
лукавых помыслов. Наоборот, в процессе духовно-нравственного преображения личности
Святой Дух руководит человеком посредством
достойных души помыслов, являющихся помыслами благими, чистыми и святыми. Тот,
кто бывает внимательным к помыслам, "весь
подвиг совершает внутренно" (2; 132).
Судьба нравственной ориентации личности в каждый момент зависит от того, на что
направлены жизненные силы личности: на
самосозидание или на саморазрушение. И
всякий раз ценностное переживание добродетели
заключает в себе энергию, направленную на преодоление порочности (2; 228).
Святой праведный Иоанн Кронштадтский
восклицает: "Смотри, из перегноя помета что
делает Творец? Какие растения благоухающие, украшающие землю! И твою тлеющую
и согнивающую духовно от страстей душу
Господь может исцелить, обновить, укрепить,
украсить, облагоухать. Пример - святые угодники Божии" (7; 99).
Таким образом, святоотеческая литература,
являясь экологически чистой духовной
пищей, при условии ее сердечного
прочтения, может стать катализатором
внутреннего преображения человека.
Одним из серьезных препятствий,
встающих на пути вхождения в храм
святоотеческой письменности, может оказаться то, что определяется святыми Отцами как
"окамененное нечувствие".
"Кто отвалит нам камень от двери гроба?" - вопрошает вслед за евангельскими
женами-мироносицами святитель Игнатий
Брянчанинов. "Гроб - наше сердце. Было
сердце храмом; соделалось оно гробом.
Христос, введенный крещением, продолжает
пребывать в нас, но как бы изъязвленный и
умерщвленный нашим поведением. Камень
- это недуг души, который святые Отцы наши
называют нечувствием: умерщвлением духовных ощущений, невидимой смертью духа по
отношению к духовным предметам при полном
развитии жизни по отношению к предметам
вещественным. Отчего источаются из нас, как
из источника, празднословие, смехословие,
осуждение ближних, колкия насмешки над
ними? Отчего мы проводим без отягощения
многие часы в пустейших увеселениях, не
находим сытости в них, стараемся одно суетное занятие заменить другим, а кратчайшего
времени не хотим посвятить на разсматривание согрешений своих, на плач о них? Оттого,
что мы стяжали сочувствие к греху, ко всему
суетному. Кто отвалит нам камень от двери
гроба?" (1; 155).
От созерцания греховности - своей и всего
человечества - святые Отцы предавались
плачу и рыданию. Святые мученики, принимая
страшные муки, видели в них вожделенное
очищение своей греховности. В то время как
благодать доказывала их избрание и святость явными знамениями, они заботились
о покаянии (1; 15). Мы всегда и пред всеми
должны уничижать себя, следуя учению святого Исаака Сирина. "Уничижи себя, и узришь
славу Божию в себе", - пишет преподобный
Серафим Саровский.
Читатель ощущает нравственный шок.
Его сознание не может вместить сочетания
столь запредельной святости и столь же запредельного смирения. С другой стороны,
искаженная ценностная ориентация и отсутствие
и целенаправленной внутренней работы не
позволяют неискушенному человеку оценить собственное душевное состояние.
Архимандрит Платон отмечает, что в
сфере межличностных отношений человек подвержен пороку в той мере, в какой он
стремится играть усвоенную им самим роль.
Роль - это стиль ориентации и поведения
личности, не знающей высших ценностей.
Взятая человеком роль не есть что-то случайное в его поведении. Напротив, она призвана
в максимальной степени отвечать желаниям
человека к конформности, то есть в приспособлении к условиям межличностных
отношений. Характерной чертой конформности
является внутренний компромисс и принятие
личностью тех стандартов и установок поведения, которые налагаются на нее внешней
средой. Неотъемлемой принадлежностью
роли является маска, с помощью которой
личность старается подстроиться под общий
нравственный фон среды.
Как человек, разыгрывающий в межличностных отношениях ту или иную роль,
относится к самому себе? Бывает ли откровенен
со своей совестью? Необходимо отметить,
что объективное самовосприятие здесь ослабевает и на смену ему приходит искаженный
образ своего "я". Человек старается показать
себя с лучшей, наиболее привлекательной
стороны, совершенно не стремясь при этом к
действительному преображению души.
Однако чем дальше уходит человек от самого себя в область внешних интересов, тем
сильнее обнажается внутри него ценностная
пустота, которая, как водоворот, стремится
поглотить его в своей собственной глубине.
Можно предполагать, что в критической ситуации рождается обостренное восприятие
смысла жизни и поиск нравственной точки
опоры (2; 226).
"Оттого не стало у человека радости
жизни, что человек стал не настоящий, а греховный, которому несвойственно радоваться.
Для того чтобы возвратить радость жизни,
надо умертвить в себе греховного и прошлого
человека", - наставляет святитель Феофан Затворник. - "Дело благочестия и богообщения
есть дело многотрудное и многоболезненное,
особенно на первых порах. Где взять сил,
чтобы подъять все эти труды? При помощи
благодати Божией. Иным приходит на мысль:
зачем это действие благодати? Неужели мы
сами не можем делать добрых дел? Вот мы
сами сделали то и то доброе дело. Поживем и
еще что-нибудь сделаем. Но здесь дело не об
отдельных добрых делах, а о перерождении
всей жизни, о жизни новой, о жизни в целом
ее составе. Только вечной силе Божией свойственно поддерживать нас неизменными в
расположении среди беспрерывных приливов
изменений временных" (4; 15)
"Не будем откладывать врачевания нашего
день за день, чтобы не подкралась неожиданно
смерть", - призывает святитель Игнатий Брянчанинов.- "Врачевание застарелых недугов
совершается не так скоро и не так удобно, как
то представляет себе неведение. Не без при-
чины милосердие Божие дарует нам время на
покаяние; не без причины все святые умоляли
Бога о даровании им времени на покаяние" (1;
155). Святитель Иоанн Златоуст предупреждает: "Время покаяния коротко". Ему вторит
святитель Василий Великий: "Не должно
отлагать времени своего исправления, потому
что утренний день неверен для нас: замыслив
многое, не дожили до утрешнего дня".
Современная ситуация усугубляется
крайним неблагополучием нравственного
состояния общества. Как спастись от воздействия
всепроникающей агрессии? Как
защитить детей от разлагающего душу телеяда и тлетворного влияния улицы? Дальше
можно не продолжать, - все эти беды нам печально известны.
Автор "Нравственного православного
богословия" уверен: "В условиях постепенного
преодоления Россией последствий
духовной и нравственной опустошенности
становится особенно очевидным, что концепция,
не утверждающая за человеком
никаких вечных констант, лишает его бытие
абсолютного нравственного смысла. Без
присутствия в жизни высшего и священного
начала человеческое существование становится
унижением и пошлостью" (2; 15).
Современная ситуация свидетельствует
о мировоззренческом и нравственном
тупике, в который зашел мир, явно не справляющийся со своей основной задачей - устранить разрыв между субъективной жизнью
человека и его объективным предназначением. Достоинство жизни отдельного человека
не соответствует уникальной ценности его
личности. Дистанция между нравственным
идеалом и его реальным осуществлением в
жизни становится все более очевидной. В этой
ситуации достоинство и назначение человека
должны быть осознаны миром как потерянное
всеобщее духовное первородство, которое
возвращается каждой отдельной личности
в возрождающей силе благодатной жизни
Церкви. Святитель Московский Филарет глубоко убежден, что "просвещение приносит
благие плоды обществу только тогда, когда
основанием ему служит вера".
Если в самом обобщенном смысле жизнь
есть структура, противостоящая тенденции к
хаосу, распаду и уничтожению и, наоборот,
стремящаяся к самоорганизации, то из этого
следует, что этическое отношение к жизни
должно означать противостояние личности
нравственному распаду и гибели, и ее всемерное стремление к нравственному порядку
и совершенству (2; 173).
Уповать на панацею, способную выправить сразу для всех положение в обществе,
не приходится. Во все времена "внутреннее
делание" совершалось в душе отдельного
человека, не поддаваясь количественной
статистике. Возрастание в вере и формирование религиозного сознания остается
тайной, совершающейся внутри человеческой
личности.
По убеждению о. Андрея Кураева, нравственность в христианском понимании во
многом связана с идеей обновления совести:
от сожженной совести к обновленной, к преображенной совести, которая может
подсказывать, в чем на самом деле смысл - смысл
твоего поступка, смысл этого дня, смысл
твоей жизни. Это только для людей с больной
совестью совесть есть нечто осуждающее.
То, что совесть не столько подсказывает,
что нужно делать, сколько говорит: "Знаешь,
так делать все-таки нельзя", - это признак
болезни, атрофии нравственного чувства.
А если у человека есть живая нравственная интуиция - это даже не совсем то, что
принято называть смыслом жизни - скорее,
смысл на всю жизнь. Иными словами - это
такой смысл, к которому можно было бы
обращаться каждый день, а не только раз в
год. Поэтому такая нравственность носит положительный характер, а неотрицательный.
И так человек потихонечку дорастает до того
состояния, о котором в Евангелии Христос
говорит: "Когда творишь милостыню, пусть
левая рука твоя не знает, что делает правая".
То есть добро и свет настолько естественно
струятся из человека, что ему даже не надо
как-то особо задумываться над тем, как поступить: так или иначе.
Если такое состояние души у человека
есть, тогда следование нравственным предписаниям оказывается не устранением, а
творчеством. Тогда этическая жизнь человека
перестает быть слаломом между запретными
столбами и становится тихим излучением
сердечного света.
Вот здесь, мне кажется, главная разница
между православным опытом
нравственного богословия и светской этикой.
Светская этика представляет собой
набор именно запретов: "Того не делай,
этого не делай". А почему на светском
уровне всегда очень тяжело объяснять.
"Почему? Ну, нельзя - и все!" Православный
же может пояснить, что человек может
потерять, а что он может приобрести.
Смысл этого различия кроется в том, что
в Православии есть установка на внутренний,
личный опыт человека, а не на некую
социальную санкцию. Ориентация не на то,
что там общество скажет (учителя, родители,
газеты), а на то, что где-то в твоем
сердце появится свой внутренний свет,
своя духовная радость (5, 282).
Список использованной литературы:
1. Святитель Игнатий Брянчанинов. Аскетическая проповедь. - Московское подворье
Свято-Успенского Псково-Печерского монастыря:
Издательство "Правило веры", 1995. - 554 с.
2. Архимандрит Платон (Игумнов). Православное нравственное богословие. -
Свято-Троицкая Сергиева Лавра, 1994. - 240 с.
3. Творения иже во святых Отца нашего Феофана Затворника. Собрание писем. - Издание
Свято-Успенского Псково-Печерского монастыря
и издательства "Паломник", 1994. - 240 с.
4. Святитель Феофан Затворник. Путь ко
спасению. - Минск: Издательство Свято-Елисаветинского монастыря, 2006. - 320 с.
5. Диакон Андрей Кураев. Церковь и молодежь: неизбежен ли конфликт? - СПб.,
Издательский дом "Русский остров", 2006. - 441 с.
6. Диакон Андрей Кураев. Почему православные такие?.. - М.: Подворье Свято-Троицкой
Сергиевой Лавры, 2006. - 528 с.
7. Иоанн Кронштадтский. Христианская
философия: Избранные работы. - М.: Изд-во
Эксмо; СПб.: Terra Fantastica, 2004. - 704 с.
8. А.И. Сидоров. У истоков культуры святости. - М.: Паломник, 2002. - 479 с.
9. Авва Исаак Сирин. Слова подвижнические. - М.: Православное издательство "Правило
веры", 1993. - 435 с.
Галина Викторовна Коротаева,
Приход Всехсвятской церкви города Тюмени
|
