.
Специфика разбираемого труда заклю
чается в том, что авторы постоянно
маскируются. Хотя общая "протестантская"
тенденциозность очевидна, но главные положения
"упакованы" в цитаты из работ либо
других исследователей, симпатизирующих
"протестантам", либо работ самих "протестантов", причем, их утверждения подаются
некритично, на веру. Так, концептуальный
раздел "Проблема "инкультурации" протестантизма
в России", посвященный фактически
выработке смены культурной и духовной
парадигм развития России, почти сплошь
состоит из цитат. Ключевые положения взяты
из работы С. Филатова и А. Струковой
"От протестантизма в России к русскому
протестантизму", где формулируются "те требования,
которые современное российское
общество предъявляет конфессии, которую
оно готово воспринять как национальную" (14).
Эти надуманные, на наш взгляд, требования
суть следующие: "1. Собственно культурное
укоренение на русской почве - осознание
протестантами своей принадлежности
русской исторической традиции, русской духовности
и ментальности. 2. Осознание протестантами
своей ответственности за судьбы
родины, своей обязанности и способности
изменить Россию к лучшему. Формирование
русского протестантского патриотизма, предполагающее
свое специфически протестантское
национальное чувство. 3. Признание
русским общественным мнением, русским
национальным сознанием протестантов и
протестантской субкультуры своей неотъемлемой
частью" (15). Далее идут доказательства
"исконности" "протестантизма" в России.
Сами Филатов со Струковой черпают эти
доказательства у самих же "протестантов",
а оттуда они попадают уже сюда, в наше
религиоведческое исследование.
Итак, какова метода? Берутся
"прокламации" Ассоциации
христианских церквей "Союз
христиан" (АХЦ), объединяющей
"десятки протестантских (в основном пятидесятнических) общин по всей России",
и обильно цитируются в качестве теперь
уже аргумента "инкультурации". Читаем:
"АХЦ в своих прокламациях старается
подчеркнуть свое русское происхождение,
"национальный" характер всех своих идей
и проектов. Она имеет свою концепцию
истории российского государства, истории
русской церкви и протестантизма в России,
согласно которой корни евангельского
движения на Руси уходят в глубокую древность.
По мнению лидеров АХЦ, самобытный
характер русского христианства и его
независимость от византийской традиции
прослеживаются со времен Ярослава
Мудрого (ссылаясь на слова митрополита
Иллариона: "Вера от Бога, а не от греков!"). Дух богоискательства, приведший
к формированию современного русского
протестантизма, присутствовал в русском
народе изначально" (16). Протестантизм от
Ярослава Мудрого и митрополита Иллариона
- это сильно сказано. Где же научный
подход? Мало ли что каждый о себе может
наговорить? Но авторы всегда могут ответить:
это не мы, это Филатов со Струковой,
мы лишь процитировали (а те скажут: это
не мы, это АХЦ, у них такая прокламация).
Однако когда Филатов со Струковой в
качестве опять-таки доказательства, так
сказать, обрусения "протестантов" говорят
об их стремлении принять элементы
православной обрядности (куличи, вербы),
тут наши авторы начеку: "В данном случае
С.Филатов и А. Струкова, как представляется,
либо выдают желаемое за действительное,
либо делают обобщения, выходящие
далеко за рамки эмпирического материала" (17). Вот тебе и объективная наука: Ярослав
Мудрый с митрополитом Илларионом
- это не выход за рамки эмпирического
материала, а вербы с куличами, которые
можно интерпретировать как интуитивный,
подсознательный поиск некоторыми "протестантами" своей духовной православной
родины, - это уже за рамками. Далее в этом
разделе фактически излагается детальная
программа действий "протестантов" по
занятию господствующего положения в
интеллектуальной и духовной жизни России.
Излишне говорить, что авторы со всем
здесь соглашаются. Фактически они выступают
в данном случае координаторами
и инструкторами. Каждый может удостовериться,
взяв книгу, что никакого научнообъективного
подхода здесь разглядеть при
всем желании невозможно.
Надо посочувствовать авторам:
они выбрали трудную задачу.
Чтобы доказать "традиционность протестантов", а тем более, добиться
"инкультурации", надо переписать
всю историю, перекрестить всех российских
государственных деятелей, мыслителей, философов,
поэтов и писателей. Надо выдумать
какую-то другую Россию, которой отродясь
никогда не было. Никогда в истории страны
русское самосознание не включало в спектр
своих мировоззренческих представлений ни
одного тезиса, специфичного для протестантизма.
Тем более это справедливо в отношении
русской духовности и ментальности,
которая была сформирована под определяющим
влиянием Православия. Да и само
отношение "протестантов" к России говорит
за себя. Так А. Зайченко пишет, что Россия
всегда была страной "с самыми задавленными
реформационными движениями по обновлению
или очищению Церкви среди всех
остальных стран Европы" (18). Справедливости
ради следует отметить, что некоторые из них
наконец-то стали осознавать то, почему они
в России чужие: "Нам говорят: вы чужие. Вы
разрушаете исторические и духовные традиции
русской веры и культуры. Вы "пятая
колонна", "западники". Мы невнятно что-то
обиженно бурчим, но своей жизнью часто
подтверждаем эти подозрения (финансовая
зависимость от Запада, массовая эмиграция,
засилье переводной литературы, богословское
"равнение на Запад" и т.д.)" (19). Казалось
бы, после такого признания нужно подумать
о том, возможно ли быть "протестантом"
и не быть западником, возможно ли быть
"протестантом" и любить русскую духовную
культуру? Отрицательный ответ на этот вопрос,
вроде бы, напрашивается сам собой.
Однако здесь, видимо, на помощь должна
прийти та самая "инкультурация", которая
позволяет перекраивать историю в угодном
духе. Так, в книге приводится цитата одного
из "протестантских" авторов: "Евангельское
движение имеет глубокие национально-исторические корни, уходящие в глубины русской
национальной психологии и ментальности.
История русского евангельского движения
включает в себя деятельность стригольников
во второй половине XIV-XV вв., новгородскомосковское
раннее евангельское реформационно-гуманистическое учение конца XV
- начала XVI вв., проповедь Нила Сорского
и его последователей - нестяжателей" (20).
Оказывается, по мнению "протестантов", их
прямыми предшественниками были одновременно
и стригольники, и жидовствующие и
даже Нил Сорский. О Ярославе Мудром и
митрополите Илларионе мы уже слышали.
Но в книге приводятся и объективные
"данные социологического опроса аналити
ческого управления Департамента
информационной политики Администрации
Тюменской области, проведенного в 2002 г.", которые при желании могли бы дать
ключ к верной постановке "протестантского
вопроса", если бы не идеология. Так вот, из
этих данных следует, что "87,09% опрошенных
отнесли себя к православию, 5,58% - к
исламу, 0,84% - к католицизму, 0,45% - к
протестантизму, 0,32% - к баптизму (так в
отчете по исследованию), 0,13% - к Свидетелям
Иеговы, при этом 40,18% опрошенных
определили себя в качестве неверующих,
93,24% заявили, что не участвуют в жизни
какой-либо религиозной общины" (21). Здесь,
конечно, есть большая проблема для Православной
Церкви, поскольку мало из тех,
кто относит себя к православным посещает
регулярно службы. Но, тем не менее, по
культурной ориентации, 87% опрошенных
отнесли себя именно к православным и
лишь менее 1% к "протестантам" (вкупе
со свидетелями Иеговы). Сложно будет с
"инкультурацией"; думаем, что без международной
помощи здесь не обойтись.
Авторы иногда путаются в терминологии.
Так, например, на с. 95 употреблено выражение
"евангелические церкви", в значении
"евангельские или евангелистские церкви":
традиционно евангелической называется
Лютеранская церковь, а отнюдь не "евангелистские" христианские течения.
Вообще таких неточностей и ошибок в
книге достаточно много. Так, например,
утверждается, что "верующих,
переходящих из православия в протестантские
деноминации, не перекрещивают,
так как признается сознательность принятия
веры в Иисуса Христа при православном
(христианском) водном крещении" (22). Следует
отметить, что сектанты вообще не признают
действительности православного крещения,
поскольку она, по их мнению, исключается
следующими моментами: либо такое крещение
совершено в детском возрасте, либо
зачастую неполным погружением, либо
не в проточной воде, либо не завершено
"крещением Святым Духом", либо просто
недействительно для сектантов.
Авторы склонны к лоббированию интересов
отдельных неопротестантских групп и к
поднятию их совокупного статуса. Примером
может служить подчеркивание значимости
так называемого Конгресса религиозных
общин Тюменской области (КРО). Авторы пишут,
что "...Конгресс показал себя как орган,
с которым вынуждена начать сотрудничество
региональная власть как определенный
политический клуб руководства тюменского
протестантского сообщества..."(23) Непонятно
только, почему и каким образом "власть
оказалась вынужденной сотрудничать с Конгрессом", если в самом Конгрессе вскоре
после создания обнаружились противоречия,
и один из главных инициаторов создания
КРО (секта "Свет миру") приостановил
свою деятельность в нем. Авторы хотят
выдать желаемое за действительное, хотят,
чтобы религиозная сфера была политизирована.
В Приложении они поместили не
только Соглашение о создании КРО, но и
Совместное заявление о создании КРО как
наиважнейшие документы.
Авторы подчеркивают негативное отношение
Православной Церкви к неопятидесятни
ческим организациям, которые, по их
словам, "православные деятели часто именуют
пренебрежительным "харизматики" (24).
Но объективности ради необходимо сказать,
что этот термин впервые стали употреблять
баптисты в 90-е годы, которые были уже
тогда чрезвычайно озабочены тем фактом,
что многие молодые члены их общин стали
переходить в неопятидесятнические или иные
харизматические общины. Так что православные
просто используют уже устоявшееся
выражение; считать же этот термин оскорбительным,
вероятно, может либо представитель
неохаризматической общины, либо их тайный
сторонник, но уж никак не объективный
исследователь. Всем известны особенности
"богослужений" харизматиков (например, у
пастора А. Ледяева), на которых люди катаются
по полу, издают нечленораздельные
звуки, смеются безостановочно без видимых
причин и совершают много иных странных,
если не сказать больше, действий.
Книга, вроде бы, посвящена протестантам,
но наши исследователи
старательно выискивают случаи,
которые должны подкрепить тезис
о нетерпимости православных к представителям
других конфессий. Констатируя,
что "межконфессиональная напряженность
существует между последователями православия
и ислама" (25), они, в частности,
приводят случай с планами строительства
мечети в Тобольске: "...В 2000 г. в Тобольске
по вине городских властей и архиепископа
Тобольско-Тюменской епархии РПЦ Димитрия
(так это оценивалось имамом-хатыбом
Соборной мечети Тобольска) был сорван
проект постройки мемориального комплекса
около Вечного огня, включавшего в себя,
по замыслу архитектора, христианский и
исламский храмы" (26). Отметим, что всякая
история имеет фактическую сторону. Почему нужно сочинять легенду? Означенный
проект был изначала задумкой городских
властей, к которой они хотели подключить
Православную церковь, хотя никакой необходимости
для строительства храма в
этом районе нет (рядом - четыре храма); и
даже сам закладной камень был установлен
властями же, самостоятельно, с надписью,
что "камень сей освящен ...", хотя он никем
никогда не освящался. Таким образом, не
удосужившись выслушать и другую сторону,
объективно разобраться в сути вопроса,
авторы, транслируя односторонние оценки,
вносят конфронтационную струю в мирную
жизнь конфессий в Тобольске. Почему
мнение одних людей для них ценнее мнения
других, о котором они даже не попытались
узнать? Отметим в этой связи довольно
странную позицию, которую иногда занимают
гражданские власти: они, инициируя
порой экстравагантные "миротворческие"
начинания, в которых православные никак
не могут участвовать, вносят ненужную
напряженность в жизнь конфессий. Еще бы
додумались строить храм всех религий:
Тема "притеснения" мусульман православными
получает развитие в следующем
примере (информация заимствуется
с сомнительного сайта Credo.ru): "В 2003
г. в Тобольске фашистской свастикой был
осквернен камень в честь закладки мечети у
Вечного огня (камень на месте строительства
православной церкви остался нетронутым)" (27).
Какой вывод должен сделать читатель?
Очевидный вывод тот, что есть некто среди
фашистов, кто ненавидит мусульман и любит
православных; да и православные какие-то
подозрительные, раз их любят фашисты; а
может, фашисты - это и есть православные,
а православные, может, это фашисты? Предлагаем
еще пофантазировать в таком же
"научно-религиоведческом" ключе: может, это
был фашист, симпатизирующий мусульманам,
который захотел столкнуть православных и
мусульман; а может, просто фашист, без всяких
симпатий, может, у него краска кончилась,
и ночью он не разобрался, где чей камень; а
может, буддист, который захотел поссорить
православных и мусульман, а сам надеялся
убедить потом городские власти построить
на этом месте свою пагоду; а может, это
был коварный религиовед, маскирующийся
под добропорядочного обывателя, которому
не хватало научного материала для диссертации
и который тайно, под покровом ночи,
совершил это деяние, дабы потом иметь
возможность ссылаться на него?
Излюбленная тема в работе:
как Православная Церковь все
кругом захватывает. Авторы, в
частности, приводят следующее
мнение "протестантов": "Негативный общественный
климат формируется в том числе
преференциями, которые получает Русская
Православная Церковь Московского Патриархата" (28).
Логично было бы ожидать взвешенных разъяснений по этому вопросу.
А именно: государство возвращает Праославной Церкви разграбленные в годы
советских гонений храмы, многие из которых
к тому же являются памятниками истории и
архитектуры. Россия ведь тысячу лет была
страной православной. Историческая справедливость
понуждает гражданские власти
считаться с этим фактом. Но тщетно мы
будем ждать каких-то трезвых умиротворяющих
суждений на этот счет: задача, ясно,
заключается совсем в ином.
Особенно ярко идеологический пафос
проявляется в "Заключении", что лишний
раз убеждает нас в том, что книга писалась
разнонаправленно: собственно научный сегмент
обрамляется идеологическим заданием.
"Протестантские церкви сегодня, - читаем
мы, - это не некие замкнутые в себе религиозно
и организационно секты, а динамично
развивающиеся христианские деноминации.
В социально-политическом плане протестантские
сообщества представляют собой один
из заметных отрядов гражданского общества
современной России. Они самоэмансипировались
от Запада, от нынешнего российского
патерналистского государства. Протестантские
церкви, особенно их лидеры и активисты,
действительно самодействующие носители
духа гражданственности" (29). Авторы никак не
согласны на то, чтобы "протестанты", "самоэмансипировавшись" и от Запада, и от нынешнего
российского государства, мирно молились
бы и были бы довольны своей судьбой,
живя в свободной России. Как буревестники,
они кличут их на деяния более масштабные,
нежели молитва: "... Сейчас, на современном
этапе развития нашей страны, протестантские
сообщества просто обязаны в рамках
своей бесспорно позитивной социализации
придавать большое значение деятельности
по укреплению демократических институтов и
отстаиванию принципов свободы совести без
их избирательной трактовки и неправового
применения, без преференций отдельным
религиозным сообществам в ущерб всем
остальным верующим гражданам России" (30).
Ясно, что наши религиоведы не дадут "протестантам" забыться в опасной полудреме.
Понятно уже, что нынешний Федеральный
закон "О свободе совести и о религиозных
объединениях" будет подвергаться все более
возрастающей критике как со стороны "протестантов", так и со стороны "религиоведов
от протестантизма" по той простой причине,
что в его Преамбуле признается "особая
роль православия в истории России, в становлении
и развитии ее духовности и культуры".
Понятно уже, что люди, симпатизириующие
Православию (87%), - для дела демократии
почти что потеряны...
Заключая, констатируем, что идеология
разобранного нами труда исходит
из еще одной, довольно опасной
тенденции, которую мы наблюдаем в
последнее время среди некоторых тюменских
религиоведов. Дело в том, что они, долженствующие,
по логике вещей, блюсти всяческую
объективность и беспристрастность, хранить
научность как зеницу ока, не уклоняться от
генеральной религиоведческой линии ни
влево, ни вправо, зачастую выступают весьма
заинтересованной стороной в различных
"религиоведческих" экспертизах и анализах.
Причем, мирное течение жизни конфессий,
как показывает наш обзор, их не всегда устраивает:
негде и не на ком проявить свою
компетентность и нужность. Вот если бы
конфессии боролись друг с другом, выясняли
отношения, создавали коалиции, сходились-расходились,
тогда бы и явились миротворцы-религиоведы,
которые всех поставят на свои
места, восстановят мир и справедливость.
Словом, они хотят быть незаменимыми арбитрами
в конфессиональных спорах.
Но не мешало бы помнить, что многое
в мире относительно. По мысли наших
религиоведов, есть православный, замшелый,
необъективный, "конфессиональный"
подход. А есть чистая, как слеза, научная
религиоведческая истина. Но это как посмотреть.
С точки зрения, например, русских
религиозных мыслителей (Ф.Достоевский,
И.Ильин, А.Лосев, о. П.Флоренский) некоторые
современные религиоведы могут
быть охарактеризованы как люди, придерживающиеся
позитивистских подходов и
постулатов "светского гуманизма", а потому
- неизбежно необъективные и пристрастные,
верующие в свою позитивистско-гуманистическую "правду",
с подозрением относящиеся к традиционным ценностям и за которыми
надо глаз да глаз...
Мы живем в демократическом обществе, а это предполагает
свободу суждений, широкий спектр мнений; авторам можно
было бы посоветовать повнимательнее почитать Конституцию нашего государства,
из которой они бы узнали, что у нас запрещена обязательная государственная
идеология, а потому - напрасны надежды,
что их позитивистско-материалистическая
"правда" - единственно правильная и что
она может быть вердиктом государства.
Они и их деятельность также могут и должны
быть предметом научных исследований:
надо, в частности, разобраться с теми преференциями
(грантами), которые получают
от государства религиоведы, насколько
они эффективно используются; насколько
выделяемые на проведение религиоведческих
исследований не малые, как думаем,
государственные средства способствуют
укреплению гражданского мира, согласия
в обществе, доброжелательности между
представителями различных конфессий.
Может, наоборот, эти исследования вносят
напряженность, провоцируют конфликты,
недоверие, подозрительность, борьбу за
историческое первенство.
Может, не все в порядке с методологией, может, поискать другую...
