|
Алла Анатольевна Новикова-Строганова – доктор филологических наук, профессор, продолжатель
традиций православного литературоведения. Она автор трех монографий и свыше 500 опубликованных
в России и за рубежом научных и художественно-публицистических работ о творчестве Н.В. Гоголя,
И.С. Тургенева, Н.С. Лескова, Ф.М. Достоевского, А.П. Чехова, И.А. Бунина, Ч. Диккенса и других
классиков мировой литературы.
За книгу «Христианский мир И.С. Тургенева» (издательство «Зерна-Слово», 2015) удостоена Золотого
диплома VI Международного славянского литературного форума «Золотой Витязь».
В октябре 2016 года за статьи-исследования творчества Ф.М. Достоевского удостоена награды
«Бронзовый Витязь» на VII Международном славянском литературном форуме «Золотой Витязь».
Одну из этих статей предлагаем вниманию читателей.
Федор Михайлович Достоевский (1821-1881) создал целую художественную вселенную, в центре которой идеальный образ Христа: «Христос был вековечный, от века идеал, к которому стремится и по закону природы должен стремиться человек». Творческое
наследие писателя-пророка, непревзойденного по глубине духовных проникновений, особенно благодатно для духовно-нравственного
формирования человеческой личности.
Основой педагогической доктрины писателя явилась религиозная идея о людях как
чадах Отца Небесного; о человеке как венце творения, созданного по образу и подобию Божию; об уникальности и неповторимой
ценности каждой человеческой личности. О
своем первенце – дочери Соне – Достоевский писал ее крестному отцу А.Н. Майкову
в мае 1868 года: «Это маленькое трехмесячное создание, такое бедное, такое крошечное – для меня было уже и лицо, и характер. Она начинала меня знать, любить и
улыбалась, когда я подходил. Когда я своим
смешным голосом пел ей песни, она любила их слушать. Она не плакала и не морщилась, когда я ее целовал; она останавливалась плакать, когда я подходил». После смерти его «первого дитяти» в младенческом возрасте горе писателя было безутешным: «И вот теперь мне говорят в утешение, что у меня еще будут дети. А Соня
где? Где эта маленькая личность, за которую я, смело говорю, крестную муку приму,
только чтоб она была жива?»
В очерке «Фантастическая речь председателя суда» (1877) читаем: «У ребенка, даже у самого малого, есть тоже и уже сформировавшееся человеческое достоинство». Не случайно известный адвокат А.Ф. Кони отметил о Достоевском: «На широком поприще творческой деятельности он делал то же, к чему стремимся мы в нашей узкой, специальной сфере. Он стоял всегда за нарушенное, за попранное право, ибо стоял за личность человека, за его достоинство, которые находят себе выражение в этом праве».
Защита достоинства и ценности человеческой личности – основной пафос произведений писателя. Его новаторство заключается
в том, что «маленькие люди» (в современном словоупотреблении – «простые люди»)
изображены не только в социальной ипостаси. Изнутри показано их самосознание, требующее признания ценности каждого человека как Божьего создания («Бедные люди»,
«Записки из Мертвого дома», «Униженные
и оскорбленные», «Записки из подполья»,
«Преступление и наказание», «Подросток»
и др.). Человеку необходимо, чтобы он был
признан именно как человек, как неповторимая личность. Это одна из основных его
нематериальных потребностей.
Если обратиться к этимологии слова достоинство, можно глубже уяснить его сущность. Корень находим в древнерусском слове достой. В «Словаре живого великорусского языка» В.И. Даля дается следующее толкование: «Достой – приличие, приличность,
сообразность; чего стоит человек или дело,
по достоинству своему». Это исконно русское слово достой – корневая основа фамилии Достоевский.
«Главная педагогия – родительский дом»,
– был убежден писатель. Здоровые духовнонравственные основания, заложенные в семье, подкрепляют и делают более плодотворным дальнейший процесс обучения и образования: «Нанять учителя для преподавания
детям наук не значит, конечно, сдать ему
детей, так сказать, с плеч долой, чтоб отвязаться от них и чтоб они больше уж вас не
беспокоили. <…> Наука наукой, а отец перед
детьми всегда должен быть как бы добрым,
наглядным примером всего того нравственного вывода, который умы и сердца их могут почерпнуть из науки. Сердечная, всегда
наглядная для них забота ваша о них, любовь ваша к ним согрели бы как теплым лучом все посеянное в их душах, и плод вышел
бы, конечно, обильный и добрый».
«Искра Божья» – первостепенное, что
выделяет человека среди других существ. В
то же время «сделаться человеком нельзя
разом, а надо выделаться в человека». Писатель справедливо полагал, что для становления личности одного разума, образованности недостаточно, поскольку «образованный человек – не всегда человек честный и что наука еще не гарантирует в человеке доблести». Более того – «образование уживается иногда с таким варварством, с таким цинизмом, что вам мерзит», – утверждал Достоевский в «Записках из Мертвого дома» (1862).
Родителям, наставникам, учителям –
всем тем, кому доверено воспитание юных
душ, – необходимо постоянно заботиться о
самовоспитании и самодисциплине: «Всякий ревностный и разумный отец знает, например, сколь важно воздерживаться перед
детьми своими в обыденной семейной жизни
от известной, так сказать, халатности семейных отношений, от известной распущенности
их и разнузданности, воздерживать себя от
дурных безобразных привычек, а главное –
от невнимания и пренебрежения к детскому их мнению о вас самих, к неприятному,
безобразному и комическому впечатлению,
которое может зародиться в них столь часто при созерцании нашей бесшабашности в
семейном быту. Верите ли вы, что ревностный отец даже должен иногда совсем перевоспитать себя для детей своих».
Достоевский учил уважительному отношению к ребенку, говорил о благотворном взаимовлиянии детей и взрослых: «Мы не должны превозноситься над детьми, мы их хуже. И если мы учим их чему-нибудь, чтобы сделать их лучше, то и они нас делают лучше нашим соприкосновением с ними. Они очеловечивают душу нашу».
В серии очерков из «Дневника писателя», который строится в форме свободного разговора, непосредственного общения
с читателями, Достоевский проводит своего рода «родительское собрание», выступает как руководитель своеобразного «педагогического совета». Он предостерегает родителей от лености, равнодушия, «ленивой
отвычки» от «исполнения такой первейшей
естественной и высшей гражданской обязанности, как воспитание собственных детей <…> для них много надо сделать, много потрудиться, а стало быть, много им пожертвовать из собственного отъединения и
покоя». Процесс воспитания, с точки зрения Достоевского, – это непрестанный самоотверженный труд: «Воспитание детей есть
труд и долг, для иных родителей сладкий,
несмотря на гнетущие даже заботы, на слабость средств, на бедность даже, для других же, и даже для очень многих достаточных родителей, – это самый гнетущий труд и самый тяжелый долг. Вот почему и стремятся они откупиться от него деньгами, если
есть деньги».
Отцам семейства, которые утверждают,
что сделали «для детей своих все», а на деле
«лишь откупились от долга и от обязанности
родительской деньгами, а думали, что уже
все совершили», Достоевский напоминает,
что «маленькие детские души требуют беспрерывного и неустанного соприкосновения
с вашими родительскими душами, требуют,
чтоб вы были для них, так сказать, всегда
духовно на горе, как предмет любви, великого нелицемерного уважения и прекрасного подражания». Писатель призывает накапливать Божие – «копить любовь», а не кесарево – деньги.
Анализируя проблемы и трудности семейного воспитания, он уделяет особое внимание вопросу о наказаниях. Достоевский объясняет их применение небрежением «слабых, ленивых, но нетерпеливых отцов», которые, если деньги не помогают, «прибегают обыкновенно к строгости, к жестокости, к истязанию, к розге», которая «есть продукт лени родительской, неизбежный результат этой лени»: «Не разъясню, а прикажу, не внушу, а заставлю».
Последствия подобных «методов воздействия» губительны для ребенка физически и духовно: «Каков же результат выходит? Ребенок хитрый, скрытный непременно покорится и обманет вас, и розга ваша не исправит, а только развратит его. Ребенка слабого, трусливого и сердцем нежного – вы забьете. Наконец, ребенка доброго, простодушного, с сердцем прямым и открытым – вы сначала измучаете, а потом ожесточите и потеряете его сердце. Трудно, часто очень трудно детскому сердцу отрываться от тех, кого оно любит; но если оно уже оторвется, то в нем зарождается страшный, неестественно ранний цинизм, ожесточение, и извращается чувство справедливости».
Излечить такие психологические травмы
крайне сложно. Ранящие душу ребенка воспоминания предстоит «непременно искоренить, непременно пересоздать, надо заглушить их иными, новыми, сильными и святыми впечатлениями».
Писатель призывает оградить детей от
домашней тирании: «Веря в крепость нашей
семьи, мы не побоимся, если, временами,
будут исторгаемы плевелы, и не испугаемся,
если будет изобличено и преследуемо даже
злоупотребление родительской власти. <…>
Святыня воистину святой семьи так крепка,
что никогда не пошатнется от этого, а только станет еще святее».
Относительно расхожего утверждения о
том, что «государство только тогда и крепко, когда оно держится на крепкой семье»,
Достоевский в очерке «Семья и наши святыни. Заключительное словцо об одной
юной школе» (1876) справедливо замечал:
«Мы любим святыню семьи, когда она в самом деле свята, а не потому только, что на
ней крепко стоит государство».
Требовательное, взыскующее отношение
к насущным проблемам «отцов и детей», семьи и общества объясняется истовой позицией Достоевского как христианского писателя, патриота и гражданина: «Я говорю от
лица общества, государства, отечества.
Вы отцы, они ваши дети, вы современная Россия, они будущая: что же будет с Россией, если русские отцы будут уклоняться от своего гражданского
долга и станут искать уединения или,
лучше сказать, отъединения, ленивого и цинического, от общества, народа своего и самых первейших к ним
обязанностей».
Актуальность этих писательских
раздумий не только не снизилась, но
еще более возросла в наши дни. Катастрофично современное состояние детской смертности, насилия, жестокого
обращения с детьми, вредного растлевающего влияния на их умы и души.
Сегодня так же необходимо признать,
как признавал Достоевский: «Тяжело
деткам в наш век взрастать, сударь!».
В очерке «Земля и дети» (1876) писатель в который раз настойчиво обращается ко всем тем, кому вверено попечение о подрастающем поколении: «Я ведь только и хотел лишь о
детках, из-за того вас и обеспокоил.
Детки – ведь это будущее, а любишь
ведь только будущее, а об настоящемто кто ж будет беспокоиться. Конечно, не я, и уж наверно не вы. Оттого и детей любишь больше всего».
Христианско-воспитательное учение Достоевского получило многообразное воплощение в письмах, дневниках, заметках, публицистике; наиболее глубокую разработку – в
художественном творчестве, во всех без исключения произведениях. Можно утверждать,
что творчество писателя в целом – своего рода «религиозно-педагогическая поэма».
Достоевский в романе «Подросток»
(1875), в серии очерков и статей исследовал проблему «случайного семейства» и пришел к выводу, что «случайность современного русского семейства <…> состоит в утрате
современными отцами всякой общей идеи в
отношении к своим семействам, общей для
всех отцов, связующей их самих между собою, в которую бы они сами верили и научили бы так верить детей своих, передали
бы им эту веру в жизнь. <…> Самое присутствие этой общей, связующей общество и
семейство идеи – есть уже начало порядка,
то есть нравственного порядка, конечно, подверженного изменению, прогрессу, поправке, положим так, – но порядка».
С утратой общей идеи и идеалов также
изнутри подрывается лад современной семьи. Понятия: супружество, семья, отцовство,
материнство, детство – духовно опустошаются, становясь лишь правовыми категориями и терминами. Отношения в семье зачастую строятся не на незыблемом «камне»
духовно-нравственного фундамента, а на зыбучем «песке» формально-юридической связи сторон брачного контракта, гражданскоправового договора, наследственного права
и т.п. Когда иссякает любовь и нет глубинной духовной опоры, скрепляющей домашний очаг, то неизбежно берет верх холодно-юридический путь расчетов, эгоистических
выгод. Семья становится ненадежной, зыбкой, «случайным семейством» – по определению Достоевского.
«Больные» вопросы: «как и чем и кто
виноват?»; как прекратить детские страдания; как «сделать что-то такое, чтобы не
плакало больше дите» – с необычной силой
поставлены в последнем романе «великого
пятикнижия» «Братья Карамазовы». Среди
его основных идей – сокровенная мысль: достижение мировой гармонии «не стоит <…>
слезинки хотя бы одного только <…> замученного ребенка».
Не ограничиваясь средствами убеждения неумелых наставников, нерадивых попечителей, равнодушных чиновников, Достоевский, как к последнему прибежищу, обращался к упованию на помощь Господнюю:
чтобы «Бог очистил взгляд ваш и просветил
вашу совесть. <…> О, если научитесь любить их <детей – А.Н.-С.>, то, конечно, всего достигнете. Но ведь даже и любовь есть
труд, даже и любви надобно учиться, верите ли вы тому?».
Писательское, педагогическое и родительское credo Достоевского можно определить
как педагогику христианской любви. «Нельзя воспитать того, кто нас не любит», – говорил Сократ. Прежде надо самим самоотверженно полюбить детей, – не уставал повторять Достоевский. Его раздумья о состоянии воспитания, педагогические советы, рекомендации, уроки и призывы выливались подчас в слова чистой молитвы – поистине всемирной – за родителей, детей, отечество,
за все человечество как детей единого Отца
Небесного: «Итак, да поможет вам Бог в решении вашем исправить ваш неуспех. Ищите же любви и копите любовь в сердцах
ваших <выделено мной. – А.Н.-С.>. Любовь
столь всесильна, что перерождает и нас самих. Любовью лишь купим сердца детей наших, а не одним лишь естественным правом
над ними. <…> Вспомните тоже, что лишь
для детей и для их золотых головок Спаситель наш обещал нам «сократить времена
и сроки». Ради них сократится мучение перерождения человеческого общества в совершеннейшее. Да совершится же это совершенство и да закончатся, наконец, страдания и недоумения цивилизации нашей!».
Писатель оставил неординарные и нелегкие для исполнения заветы: не подменять ложными кумирами христианские идеалы и не отдавать их на поругание; не дать
«низложить ту веру, ту религию, из которой
вышли нравственные основания, сделавшие
Россию святой и великой». За прошедшее
время значимость этих задач не уменьшилась. Жизнь подтверждает глубокую правоту
непреходящих заветных идей Достоевского.
А.А. Новикова-Строганова,
bogoslov.ru
|
![Перейти в раздел [Документы]](../images/doclogov.gif)
