№11 2016 г.         

Не могу же я отказаться быть священником…

Продолжение, начало в №10, 2016 г.

В первой части статьи о расстрелянном в 1937 году священнике тюменского храма Всех святых Михаиле Григорьевиче Красноцветове шла речь об обретении дела о его рукоположении. Сегодня мы расскажем о последних месяцах его служения и мученической кончине.

Между рукоположением и гибелью отца Михаила в подвале Тюменского горотдела НКВД пролегло шестнадцать лет.

Из этого сравнительно небольшого временного отрезка сразу же выпадают годы, пришедшиеся на аресты, нахождение под следствием и отбытие наказания. Пять лет по делу 1931 года и три с половиной месяца по делу 1937 года.

Оставшиеся десять с половиной лет церковного служения иерея Михаила были опалены кровавыми событиями Гражданской войны и Западно-Сибирского крестьянского восстания, голодом, изъятием церковных ценностей и закрытием в начале 1930 года Аромашевской Покровской церкви, где он служил. Последнее совпало с началом коллективизации и «раскулачиванием» семьи Красноцветовых, которую лишили всего имущества и выгнали на улицу. Гражданских прав священник Михаил Красноцветов и члены его семьи как родственники служителя религиозного культа были лишены по определению. И если принять во внимание, что 1920-е годы были периодом острой внутрицерковной борьбы на почве обновленческого раскола, а с обновленцами отец Михаил, по его свидетельству, вел активную борьбу, то мирных лет его священнического служения мы практически не найдем.

Но вопреки всем бедам, посылая в 1931 году из застенков Тюменского ГПУ свое благословение жене и детям, Михаил Красноцветов пишет: «Будьте спокойны…, не ропщите ни на кого: ведь не могу же я отказаться быть священником». Почтовая карточка так и не нашла своего адресата, оставшись в заточении в следственном деле. И только через много лет благословение деда и прадеда получат его здравствующие внуки и правнуки.

…В апреле 1935 года Михаил Григорьевич возвратился в Тюмень из лагерной ссылки, которую он отбывал в Вишерском ИТЛ – четвертом отделении Соловецкого лагеря особого назначения. Выправил паспорт. До 29 марта 1936 года считался отбывающим срок ссылки в зачет наказания.

Из воспоминаний сына – священника Владимира Красноцветова: «Худой, с лысеющей головой, какой-то тихий… Для человека с высшим юридическим образованием, но с ярлыком бывшего лагерника не было права на жизнь. Во Всехсвятском храме вакансий не было, и он стал служить сверхштатным священником. На гражданскую службу отец идти не хотел, работал на дому – стегал ватные одеяла».

Жили Красноцветовы неподалеку от Всехсвятской церкви на улице Таборной. Эта улица до сих пор существует, хотя ветхие строения давно снесены. В крохотном, на два оконца, домике под номером 20 и поселились в 1934 году жена и дети ссыльного священника. Домик этот помог купить за 600 рублей административно высланный иеромонах Михаил (Иванов), бывший воистину земным ангелом-хранителем бедствующей семьи. В 1932 году отец Михаил спас заболевшую тифом матушку Марию Николаевну после ее освобождения из тюрьмы, поместив в городскую больницу, а через два года вновь принял под свое крыло всеми гонимых скитальцев. Вспоминает внучка отца Михаила монахиня Ольга (Каменяка): «Мама (Ирина Михайловна Красноцветова (Ермолаева) – прим. авт.) в 1936 году решила ехать в Тюмень. У дедушки с бабушкой был в Тюмени ветхий домишко. Помню, идет дождь, на пол ставят тазы, чтобы в них стекала вода, бегущая с потолка. Крышу поправить не на что, нужда крайняя.

Бабушка с дедушкой жили тем, что стегали одеяла. Посреди дома всегда стояли специальные пяльцы. Мы, дети, любили наблюдать за их работой и даже помогали, как могли, – настилали вату. Дедушка в те дни, когда не служил, выполнял всю работу по дому: топил печку, варил обед. Бывал он в это время сумрачный, даже сердитый, но мы все его очень любили.

Тогда наша семья состояла из семи человек: дедушка, бабушка, их сыновья Володя и Вадя, наша мама Ирина, моя сестра Вера и я. Дядя Гриша с семьей жил отдельно. Но на праздники они тоже приходили к нам. Взрослые и дети садились за стол, ели, что Бог послал. Очень любили петь народные песни: «Ермак», «Славное море, священный Байкал», «Вот мчится тройка почтовая», «Среди долины ровныя». Песен знали много. Как запоют, душа радуется. Все голосистые, музыкальные.

Сейчас, оглядываясь назад, не перестаю удивляться, какой силой духа должны были обладать наши взрослые (мы, дети, тогда еще мало что понимали), чтобы в то время уметь так радоваться и так петь!»

Впоследствии «то время», 1937-1938 годы, получило особое название: годы большого террора. Сведения о массовых арестах в Тюмени летом 1937 года принадлежат ее непосредственному участнику – последнему из оперуполномоченных Тюменского оперсектора НКВД, дававшего в 1957 году свидетельские показания на заседаниях Тюменского областного суда, пересмотревшего следственное дело 1937 года о контрреволюционной организации духовенства и мирян. (Здесь и далее материалы взяты из «Книги расстрелянных». Мартиролог погибших от руки НКВД в годы большого террора (Тюменская область). Том I. Тюмень, 1999).

Из протокола допроса бывшего оперуполномоченного НКВД:

«ВОПРОС: Скажите, каким образом проводилась операция в 1937-38 гг.?

ОТВЕТ: С чего началась эта операция, я сейчас не помню, но знаю, что в этот период или по приказанию Петрова (начальник тюменского горотдела НКВД – прим. авт.), или непосредственно по приказанию работников областного управления НКВД арестовывались определенные группы лиц: ссыльные административнополитические, церковники (священники, монахи, дьяконы и т.д.), белые офицеры, активные участники бандвосстания 1921 года, кулаки и другие гражданские. Первые аресты производились на основании имеющихся у нас материалов об антисоветских действиях этих лиц, а потом уже некогда было обрабатывать эту документацию, и арестовывали просто определенных граждан, которые нам заказывались. При этом нам говорилось, что нужно вскрывать контрреволюционную группировку. Но для вскрытия группировок времени не хватало. Поэтому мы не могли разрабатывать арестованных ни оперативным путем, ни следственным. Вполне понятно, что проходящие по многим делам нашего горотдела НКВД группировки фактически и не существовали».

Из воспоминаний священника Владимира Красноцветова: «Отец прожил с нами еще одно лето и зиму. Он поступил на службу в церковь на кладбище псаломщиком. Однако наше благополучие продолжалось недолго.

Сосед, работавший в НКВД, под большим секретом сообщил отцу, что из центра пришла директива очистить город от недобитых «контриков», и уже составляются списки. И если отец хочет спастись, то ему необходимо уехать недели на две – на три или даже на месяц. Однако папа, только начавший служить, не мог все бросить. Я умолял его поехать пожить у бакенщика на перекате. Но на все просьбы он отвечал, что, если будет Богу угодно, чтобы он пострадал, то он подчинится воле Божией».

Священника Михаила Красноцветова арестовали 5 июля 1937 года. Буквально перед этим старший сын Григорий решил сфотографировать всю семью. Уговорили и главу семейства, который не очень любил фотографироваться. Ночью того же дня в дом пришли с обыском и отца Михаила забрали. Из воспоминаний священника Владимира Красноцветова: «Темной ночью просыпаюсь от каких-то грубых выкриков, вбегаю в дом, и все становится ясно. Чужие люди, в доме разгром, мама трясущимися руками собирает узелок с продуктами, отец никак рукой не попадет в рукав легкого дождевичка, молится на образа и, обратившись к нам, говорит: «Дети, Бог милостив, молитесь, и Он услышит вас, примите мое благословение и ради Христа простите меня». Он выпрямился во весь свой высокий рост и уверенно пошел впереди конвоиров. Мы проводили его за ворота, молча обливаясь горькими слезами. За воротами ждала битком набитая невинными жертвами мрачная машина. Больше отца мы не видели.

Днем мы с Вадимом пошли с передачей для отца в городскую тюрьму. Огромная, серая, с колючей проволокой на стенах, она находилась за базарной площадью. Шлагбаум, железные ворота, рядом проходная с маленьким окошечком для переговоров.

Стучимся, грубый голос отвечает: «Что надо?» – «Принесли передачу Красноцветову, вчера арестован». – «Ждите». Проходит час, еще один, стучим еще раз. Тот же вопрос: «Что надо?», – но на наш вопрос ответ другой: «Такой не числится». – «А где можно найти?» – «В предвариловке, здесь находятся после суда». Предвариловка была за тем же забором, но и там папы не оказалось. Большая толпа направилась к зданию НКВД, где, по слухам, в подвалах держали арестованных. У подъезда мрачного здания стоят два солдата с винтовками с примкнутыми штыками. Около закрытых ворот два черных автофургона. Толпу заметили. Вышел чекист с красными петлицами и с наганом на широком ремне. Сделал паузу, толпа приготовилась слушать. – «Это все родственники врагов народа? Хотите знать, сообщаю: врагов народа разбирает ЧК. Всем сообщат опосля, вывесят списки, сейчас никаких передач, никаких вопросов, разойдись!» Раза три мы приходили к воротам НКВД, но, кроме угроз и окриков, ничего не услышали. Никаких списков вывешено не было».

Из протокола допроса бывшего оперуполномоченного НКВД:

«Вопрос: Вас частично ознакомили с делом Кондакова и других. Поясните, помните ли это дело, если помните, то как велось расследование, какими материалами располагали перед арестом и т.д.?

Ответ: Это так называемое дело «церковников» разрабатывалось еще несколько раньше по агентурным данным, но к моменту ареста всей этой группы разработка была не закончена. Арестовали лиц этой группы потому, что и Петров, и работники УНКВД Омской области говорили, что нужно «снять» антисоветски настроенных служителей культа и «вскрыть» среди них контрреволюционную группировку. В начале июля 1937 года была арестована основная масса церковников, а потом уже и остальные».

Из Постановления о предъявлении обвинения и избрании меры пресечения: «…приняв во внимание, что гр. Красноцветов Михаил Григорьевич 1885 г. рождения обвиняется в том, что являясь активным членом контрреволюционной организации, проводил систематическую к-р работу, группировал к-р настроенные элементы среди духовенства и верующих для борьбы с Советской властью, постановил: Красноцветова М.Г. привлечь в качестве обвиняемого по ст. 58-10-11 УК РСФСР, а мерой пресечения способов уклонения от следствия и суда избрать содержание под стражей при Тюменской тюрьме».

Из протокола допроса обвиняемого Красноцветова Михаила Григорьевича от 6 июля 1937 года:

«Вопрос: Расскажите о Вашей прошлой контрреволюционной деятельности.

Ответ: Как известно, я отбыл 4 года концлагерей. Осужден я был по ст. 58-10. Но какой-либо конкретной контрреволюционной работы и агитации я никогда не вел.

Вопрос: Следствию известно, что Вы, являясь членом контрреволюционной организации, участвовали в контрреволюционных собраниях, где принимали активное участие в контрреволюционной агитации. Признаете ли Вы это?

Ответ: Виновным себя в этом я не признаю. Членом контрреволюционной организации я не состоял и не состою, контрреволюционной агитации я никакой не вел, в контрреволюционных собраниях я никогда нигде не участвовал.

Вопрос: Ваше показание ложно. Обвиняемая Петухова показала, что Вы как член контрреволюционной организации принимали участие в контрреволюционном собрании в ее доме, проводили контрреволюционную агитацию против сталинской конституции и других мероприятий Соввласти. Следствие требует от Вас правдивых показаний.

Ответ: Священник Леньков живет в квартире упомянутой Вами гражданки Петуховой Анны – члена церковного совета Всесвятской церкви в г. Тюмени. Я несколько раз посещал Ленькова, причем посещал и квартиру Петуховой, которая шила мне подрясник. Кроме того, примерно в марте месяце 1937 года церковный совет Всесвятской церкви на своем собрании решил отметить годовщину перехода Всесвятской церкви от незаконно пользовавшихся ею илларионовцев к сергиевскому течению. По случаю годовщины в квартире гражданки Петуховой Анны (члена церковного совета) собрались на чай следующие лица:

1). Я – Красноцветов. 2). Рождаев – священник Всесвятской церкви. 3) Леньков – священник той же церкви, работавший псаломщиком. 4) Сажин – дьякон. 5) Митюков Иван Абрамович – член церковного совета. 6) Жилов Андрей Тимофеевич – пред. церковного совета… (всего двенадцать фамилий – прим. авт.).

Был ли еще кто на чаю, я сейчас уже не помню. Меня лично пригласил на чай Митюков И.А. За чаем Жилов рассказывал, как они добивались перехода Всесвятской церкви от илларионовцев к сергиевцам, т.к. первые пользовались ею незаконно. Я лично отвечал, изредка бросая реплики по теме, рассказываемой Жиловым. Вопросов политического характера в моем присутствии никто не разбирал и не поднимал. О конституции даже никакого разговора не было. Надо сказать, что я с этого чая ушел одним из первых. Ни в какой контрреволюционной организации я не состоял и не состою и контрреволюционной агитации не вел. Отвечая на вопрос следствия, говорю только правду».

Второй (дополнительный) допрос, состоявшийся 19 июля 1937 года, был предельно кратким:

«Вопрос: Признаете ли себя виновным в предъявленном Вам обвинении по ст. 58, 10-11 УК, т.е. в том, что Вы, являясь членом контрреволюционной организации контрреволюционно настроенного духовенства, систематически проводили контрреволюционную агитацию?

Ответ: Членом контрреволюционной организации я не состоял и не состою. Контрреволюционной агитации я никогда и нигде не вел, виновным себя в предъявленном мне обвинении я не признаю». Об окончании следствия отцу Михаилу было объявлено 30 августа 1937 года, а еще за неделю до этого, 23 августа, на третьей странице 195 номера ежедневной газеты Тюменского горкома ВКП (б) и горсовета «Красное Знамя» была напечатана пышущая злобой статья Сергея Глинского «Рясоносные враги».

Далее приводим выдержки из газетной статьи (выделены курсивом).

Враги опасные. Контрреволюционеры, террористы, заговорщики, проводившие, «как установлено, систематическую контрреволюционную работу, провоцируя некоторые группы верующих на борьбу с советской властью, на организацию кровавых террористических актов».

Разумеется, предшествующие аресты и последовавшие за этим наказания, сопровождавшие жизнь большинства «обезвреженных» служителей культа, свидетельствовали об их открытой контрреволюционной деятельности в прошлом: «На срок от трех до пяти лет лишения свободы со строгой изоляцией приговаривались в свое время попы Красноцветов, Леньков, Кондаков и другие члены церковно-фашистской организации».

Однако граждане могут спать спокойно: «весь актив выявленной органами НКВД контрреволюционной шайки тюменских церковников изолирован, обезврежен. Вскоре рясоносные враги народа и их пособники предстанут перед пролетарским судом».

Грядущий расстрельный приговор был практически озвучен на газетной странице: «Ни один гад из контрреволюционной террористической поповской шайки не уйдет от заслуженного наказания. Террористам, диверсантам, шпионам-агентам гестапо из лагеря троцкистско-бухаринской шайки не должно быть пощады».

Оставались «процедурные формальности». Смертоносная машина крутилась на полных оборотах.

Из протокола допроса бывшего оперуполномоченного НКВД:

«Вопрос: Скажите, как готовились дела для доклада о них на заседаниях тройки УНКВД по Омской области, как происходило рассмотрение дел на этих заседаниях?

Ответ: Из управления НКВД по Омской области звонили по телефону Петрову, а в его отсутствие мне или другому замещающему лицу. Петров или работник, замещающий его, давали команду работникам оперсектора об ускорении расследования дел еще незаконченных и о составлении повесток, по которым докладывались дела на заседании тройки.

Первое время тройка требовала зачитывать показания отдельных обвиняемых и свидетелей, а потом, когда дел стало больше, докладывалось только то, что указывалось потом в решении тройки. Таким образом решение тройки повторяло то, что было указано в наших повестках. Разбора состава преступлений на заседаниях тройки не было. В отдельные дни в течение часа я докладывал тройке дела на 50-60 человек».

Выписка из протокола №31 заседания Тройки УНКВД Омской области от 10 октября 1937 года:

«Слушали: Дело №4447 Тюменского Горотдела НКВД по обвинению Красноцветова Михаила Григорьевича, 1885 года рождения, служитель религиозного культа (священник), в 1931 г. коллегией ОГПУ осужден по ст. 58-10 УК к 5 годам концлагерей, наказание отбыл.

Обвиняется в том, что являлся членом контрреволюционной организации церковников, принимал активное участие в контрреволюционных сборищах. Проводил контрреволюционную агитацию, направленную на дискредитацию партии и правительства.

Виновным себя не признал, но изобличается показаниями свидетелей и обвиняемых.

Постановили: Красноцветова Михаила Григорьевича РАССТРЕЛЯТЬ».

Вынесенный приговор был приведен в исполнение 12 октября 1937 года, о чем была сделана соответствующая Выписка из акта оперативного сектора НКВД г. Тюмень.

Священник Михаил Григорьевич Красноцветов был посмертно реабилитирован по году репрессий 1931-му – прокуратурой Тюменской области 14 сентября 1989 года; по году репрессий 1937-му – Тюменским областным судом 19 февраля 1957 года.

О том, что отец Михаил был расстрелян и полностью реабилитирован, его родные узнали много лет спустя, когда выросли внуки и правнуки…

Стихотворение правнучки о. Михаила монахини Серафимы (в миру Марии Андреевны Каменяки):

1937

Страшный год! Он далекий и близкий,
Он покоя живым не дает.
Бесконечны расстрельные списки,
Неоглядны, как к прошлому счет.

Гнусных «троек» несметные дубли, –
Правосудия деланный вид.
Был наш прадед безвинно погублен,
Чтоб пополнить расстрельный лимит...

Для грядущих вослед поколений
Беззаконием вымощен путь.
Не исправить былых преступлений,
Никого, никого не вернуть!

Что ж дивиться, что трудно и бедно,
И во всем-то у нас перекос.
Не пройдут для потомков бесследно
Реки пролитой крови и слез.

P.S. При работе с документами и преданием прошлых лет постоянно приходится иметь дело с сопоставлением имен, возраста, места действия, хронологических дат – с учетом старого и нового стиля.

И вот последнее ошеломляющее наблюдение. Михаил Григорьевич Красноцветов родился в городе Калуге 29 сентября 1885 года. Понятно, по старому стилю. По новому – это соответствует 12 октября. Отца Михаила расстреляли в день его рождения…

Из тридцати пяти человек, приговоренных 10 октября 1937 года тройкой Омского УНКВД к расстрелу по делу церковников, семнадцать – священнослужители, семеро из которых – иерей Лев Кондаков, иерей Александр Турунов, иерей Константин Леньков, иерей Михаил Красноцветов, диакон Владимир Сажин, иеромонах Михаил (Иванов), иерей Диоскор Татищев – в 1930-е годы служили в храме Всех святых. Протоиерей Николай Протопопов, настоятель Всехсвятской церкви с 1923 по 1931 гг., был арестован по групповому делу архиепископа Синеокова-Андреевского и, не дожив до решения суда, скончался от паралича сердца в Свердловской областной больнице ИТУ 4 мая 1932 года. Иерей Федор Рождаев расстрелян в Тобольске 30 августа 1937 года. Иерей Харитон Пойдо расстрелян в подвале Йошкар-Олинской тюрьмы 17 сентября 1937 года. Церковный староста Михаил Ханжин расстрелян в городе Омске 16 декабря 1941 года.

О каждом из них в настоящее время пишутся отдельные жизнеописания, которые составят Книгу Памяти храма Всех святых г. Тюмени.

P.P.S. 12 октября 2016 года настоятель храма Всех святых города Тюмени протоиерей Андрей Сбитнев отслужил панихиду по убиенным священнослужителям и церковнослужителям храма Всех святых и всем в годину гонений пострадавшим. По окончании панихиды отец Андрей обратился к собравшимся со словом, в котором сказал, что отныне это станет ежегодной храмовой традицией.

Г.В. Коротаева, г. Тюмень