№11 2016 г.         

Очарованный Афоном

В многовековую историю Святой Горы Афон вписаны тысячи достойных имен. Одно из них – писателя Бориса Константиновича Зайцева, в нынешнем году со дня его рождения исполнилось 135 лет. Зайцев работал в разных жанрах, но наибольшую известность ему принесли записки о посещении Афона в 1927 году. По его собственному признанию, он «провел на Афоне семнадцать незабываемых дней». В предисловии Зайцев отмечает, что «ученого, философского или богословского в моем описании нет. Я был на Афоне православным человеком и русским художником... В этой небольшой книжке я пытаюсь дать ощущение Афона, как я его видел, слышал, вдыхал. Повторяю, сама тема огромна. Я же ставлю себе весьма ограниченную задачу».

После эмигрантского прозябания в Париже Афон стал для писателя местом, где он прикоснулся к вечности. Несмотря на послереволюционное материальное оскудение монастыря святого Пантелеимона, братия обители поразила его своим отношением: «Простота и доброта, – а не сумрачное отчуждение, – вот стиль афонский». Такую же простоту и доброту я и сам встретил на Афоне во время своего посещения святого острова.

Перед посещением Афона в августе этого года прочитал книг двадцать о Святой Горе, но книга Б. Зайцева оказалась из тех, когда хочется оттянуть момент окончания чтения. Удивительно: несмотря на фактическую нищету, в которой пребывал Зайцев, книга у него получилась светлая – без того надрыва, который присущ произведениям русских писателей конца XIX – начала XX вв., представителей так называемого критического реализма.

Начало жизненного пути Бориса Константиновича Зайцева типично для многих профессиональных революционеров. Дворянское происхождение, антирелигиозный настрой в семье (достаточно сказать, что, по собственному признанию Зайцева, в детстве он многократно проезжал мимо знаменитой Оптиной пустыни, но ни разу там не был); участие в студенческих беспорядках с последующим исключением из учебного заведения – так начинали многие российские террористы. Разочаровало Бориса гимназическое преподавание Закона Божия, и даже встреча со знаменитым подвижником о. Иоанном Кронштадтским не оставила никакого следа в его душе. Поворот к православию произошел после потрясений, вызванных революцией 1917 г.: убийство толпой племянника-офицера в феврале 1917 г.; арест самого Зайцева в 1921 г.; послереволюционные разруха, голод, болезнь.

12 мая 1927 г. Б. Зайцев высадился на главной пристани Афона – Дафни, где его встретил монах Пантелеимонова монастыря о. Петр. На муле в сопровождении проводника он прибыл в столицу монашеской республики Карею, где остановился на подворье Пантелеимоновского монастыря. Получил в Протате (руководящем органе Афона) грамоту на проживание в монастырях Святой Горы. После этого прибыл в Андреевский скит (до него пешком от Кареи пять минут), где посетил первую на Афоне службу (утреню, продолжающуюся с полуночи до 4 утра).

На следующий день писатель, как почетный гость, разместился в Пантелеимоновом монастыре. Зайцев высоко оценил гостеприимство афонцев: «Я жил в своей комнате на «фондарике» (гостиница для паломников – прим. А.В.), окруженный необыкновенно благожелательны м и ласковым воздухом. На столе моем часто стояли розы. Два окна выходили на голубой простор неба и моря, нежная синева его замыкалась туманной линией гор полуострова Лонгоса. Между мною и морем – старинный решетчатый балкон, перила его увиты виноградом, и сквозь лапчатую зелень море еще синей. Внизу плоская крыша библиотеки, далее корпус келий и направо купола Собора. Комната всегда полна света и радостности».

Эти четкие ориентиры сподвигли меня хотя бы немного посмотреть на горизонт с того же места. Там сейчас проживают монахи, и паломникам туда ход закрыт. Объяснил одному из проходящих монахов ситуацию и сказал о намерении подготовить статью о писателе для «Сибирской православной газеты». Благодаря этому удалось ненадолго подняться на столь полюбившийся писателю балкон. Тот же прекрасный вид, так же небо и море сливаются на горизонте, та же умиротворяющая тишина. Но многое, к сожалению, после пожара в 1960-е годы в здании, где проживал Зайцев, перестроено.

Недалеко от библиотеки находится костница, где хранятся останки монахов. Единственное, что благословляет фотографировать духовник монастыря отец Макарий, – это духовный стих на стенде рядом с костницей. Стихотворение написано в 1905 году монахом Виталием, но, очевидно, Б. Зайцев не был с ним знаком, поскольку в его записках никаких упоминаний об этом не встречается. Вместе с тем это произведение заслуживает внимания:

Люблю бывать по временам,
Где скрыта тайна жизни нашей,
Где, может быть, сокроюсь сам
Вслед за испитой смертной чашей.
Здесь я минуты провожу,
Томим уныньем неисцельно,
И здесь отраду нахожу,
Когда душа скорбит смертельно.
Смолкает тут житейский шум,
И вместо мыслей горделивых
Приходит ряд суровых дум –
Судей нелестных, справедливых.
Передо мной убогий храм
Наполнен мертвыми костями,
Они свидетельствуют нам,
Что мы такими будем сами.
Немного лет тому назад,
Как жили те земные гости,
И вот ушли они в «свой град»,
Оставив нам лишь эти кости.
Не в силах были и они
Владеть собой в иную пору.
И между ними, как людьми,
Бывали ссоры из-за сору!
Теперь, довольные судьбой,
Лежат, друг другу не мешая;
Они не спорят меж собой:
Своя ли полка иль чужая.
Мы тоже гости на земле,
И нам лежит туда дорога,
Идем по ней в какой-то мгле,
Не видя вечности порога.

О смерть, кому ты не страшна?
Кому ты только вожделенна?!
Блажен, кто ждет тебя, как сна,
Кто помнит, что душа бессмертна.
И нет несчастнее того,
Кто вспомнить о тебе страшится:
Вся жизнь – мученье для него,
И сей, однако, он лишится.
А там – для праведных – покой
И радость вечно со святыми:
Для грешных – ад с кромешной тьмой,
И участь их с бесами злыми.
Теперь, быть может, что иной
Одежды всякий день меняет;
Умрет – положат лишь в одной,
И той случайно не бывает.
А тот, кто даром мудреца
Владеет, Бога же не знает,
Умрет – не более глупца, –
Напрасно только жизнь теряет.
Недалеко уж этот срок:
И эта к вечности дорога...
Припомни мудрый тот урок:
«Познай себя – познаешь Бога».
Познай, – откуда ты и кто,
Зачем пришел, куда идешь,
Что ты велик, и ты ничто,
Что ты бессмертен, и – умрешь.

Читающие рядом со мной эти строки разновозрастные паломники на глазах становятся сосредоточеннее. Разговоры на какое-то время полностью прекращаются.

О первых двух днях пребывания на Афоне писатель отозвался восторженно: «12 и 13 мая – из самых замечательных дней моей жизни, из самых «необыкновенных»!» Что побудило его сделать такое заключение? Возможно, некоторое объяснение дают следующие его строки: «Для того чтобы быть монахом, нужен, конечно, известный дар, известное призвание. Но и на не обладающего этим даром жизнь около монастыря, лишь отчасти им руководимая и наполняемая, уже есть душевная гигиена».

В своих записках писатель приводит интересный диалог между доктором-немцем и старцем-отшельником. Фрагмент этого разговора в настоящее время, почти через столетие, звучит пророчески:

«О судьбе России. Отшельник. – ... Потому и рухнула, что больно много греха накопила. – Доктор. – Запад не менее грешен, но не рухнул и не потерпел такого бедствия. Россия сама виновата, что не справилась. Отшельник. – Значит, ей было так положено. Доктор. – Как же положено, за что же Бог сильнее покарал ее, чем другие страны. Отшельник (мягко и взволнованно). – Потому что возлюбил больше. И больше послал несчастий. Чтобы дать нам скорее опомниться. И покаяться. Кого возлюблю, с того и взыщу, и тому особенный дам путь, ни на чей не похожий...

Кажется, это была высшая точка разговора. Отшельник воодушевился, тихая горячность его стала как бы сверкающей, как бы электрические искры сыпались из него. Он быстро, почти нервно стал говорить, что хотя Россия многое пережила, перестрадала, многое из земных богатств разорено, но в общем от всего этого она выигрывает. Доктор. – Как выигрывает? Отшельник.

– Другого богатства много за это время дано. А мученики? Это не богатство? Убиенные, истерзанные? Митрополита Вениамина знаете? И опять стал доказывать, что мученичество России – знак большой к ней милости, что раньше настоящего мученичества за веру у нас не было, если не считать единичных случаев, а теперь впервые дан крест исповедничества».

Этим отшельником был старец-иеросхимонах Феодосий Карульский. Столь важные для Зайцева рассуждения о судьбе России он услышал в день своего причащения, 17 мая 1927 г. Феодосий Карульский (Василий Матвеевич Харитонов) долгое время был духовником всех русских отшельников Карули. (Митрополит Петроградский и Гдовский Вениамин был расстрелян в Петрограде 13 августа 1922 г., в 1991 г. причислен Русской Православной Церковью к лику святых как священномученик).

Борис Зайцев, находясь на Афоне, писал: «...Вообще же надо сказать, что эта поездка совсем особенная, она как-то не «для удовольствия», но и дает и даст очень много». Подписываюсь под этими словами, как, наверное, и любой, кто побывал на Святой Горе.

В одной из рецензий на книгу Б. Зайцева сказано: ««Афон» Зайцева переливается радужными красками». С этой краткой и емкой характеристикой невозможно не согласиться: прекрасный язык, удивительные эпитеты, звучащие как поэтические строки, незабываемые встречи.

Просматриваю книгу паломников в одном из монастырей – писатели, музыканты, художники, предприниматели, врач из Донецка (возраст – сорок с небольшим лет). География также самая разнообразная – Румыния, Болгария, Сербия, США, Германия, Италия, Украина, Нидерланды, Россия. Анатолий, паломник из Киева со стажем (только на вершину Афона поднимался три раза), крепыш сорока с небольшим лет, по-русски говорящий даже без намека на характерный украинский акцент, в разговоре заметил, что «половина тех, кто ходит по Афону, – русские».

Артистичный Гамлет из Кутаиси, основательный послушник из Белоруссии Николай, два парня из Калининграда с мальчиком Ваней семи лет, готовящийся стать монахом Валерий из Молдавии, монах Давид (шесть лет прослуживший в Абхазии) и с ним два молодых парня из Краснодара, многие другие, с кем встречался на афонских дорогах, – все они оставили в душе добрый след. Если посещать Афон не по программе для вип-персон, то за столом в монастырской трапезной можно оказаться рядом и с греческим безработным, и с выходцем из бывшего СССР, который сам себя называет «бичом». И даже при кратковременном контакте все эти люди меня чему-то научили. Неоценимую помощь получил я от монаха отца Д., за что ему моя сердечная благодарность. Респектабельного вида даже в афонских походных условиях Алексей, прекрасно владеющий английским, заметил: «На Афоне случайных встреч не бывает». Каждый день для меня заканчивался констатацией: «Даже ради одного этого дня сюда следовало приехать».

Вспоминается еще одно наблюдение Зайцева: «Само путешествие сюда – очень трудное. Всюду расчеты нарушаются».

То же самое могу сказать и про свою поездку. Но уже на второй день от более опытных паломников Гамлета и Анатолия услышал совет, которым все на Афоне руководствуются: «Как Богородица управит». Благодарен им за это вразумление.

Не знаю, читал ли современный поэт Д.А. Мизгулин (в недавнем прошлом руководитель Ханты-Мансийского банка, чья заслуга в сооружении храма Вознесения Христова в Ханты-Мансийске общеизвестна) книгу Зайцева, но написанное им в начале 2000-х после посещения Афона стихотворение «Афон» удивительно созвучно настроению писателя (и моему):

Молитвы тихие слова,
И колокольный звон,
И доносящийся едва
Чуть слышный шелест волн.
Скупые отблески зари,
Светлеющий простор,
И в облаках – монастыри
Как продолженье гор.
Сиянье древнее икон,
Мерцание лампад,
Один Завет, один Закон
На сотни лет подряд.
Смахну беспамятства слезу
Тяжелою рукой,
Домой с Афона привезу
Надежду и покой.
Я на мгновенье был спасен
В невежестве своем,
В туманной дымке вознесен
Над смрадным бытием.
Извечной мудрости ответ
Получен мной уже.
Он, как звезды далекой свет,
Чуть теплится в душе.

31 августа 2016 года. Раннее утро, завтракаю в открытом ресторанчике в порту Уранополиса. Специально сел с краю, чтобы лучше видеть идущих на паром, отплывающий на Афон. Ресторан необычно оживлен для раннего утра: паломники, уже взявшие билеты на паром, перед отплытием за чашкой кофе что-то оживленно обсуждают, чтобы через несколько минут влиться в проходящий мимо меня разноплеменный и разновозрастной поток. Одни мужчины: и хорошо одетые, и бедно. Общее у них одно: надежда узнать на Афоне что-то важное для себя. Неделя, проведенная на Святой Горе, позволяет сделать именно такой вывод.

«Путешествие мое, столь странно начавшееся, прошло благополучно. Я вывез из него незабываемые впечатленья. На «Хризалиде», что в оранжево-пылающем вечере отходила с Афона (а сама Святая Гора мягко, грандиозно лиловела в надвигающемся сумраке), я увозил некую отраву Афона, таинственную и невидимую, соединившую меня с этим местом. Вновь пошли Афины, Марсель, началась жизнь парижская. Сколь ни суетна она, грешна и легкомысленна, в нее для меня как-то вошел Афон. Я не могу его забыть. Он со мной и за письменным столом, и в кафе, на собрании, и в одиночестве моем, и в буднях» – эти итоговые впечатления Бориса Зайцева о посещении Афона близки и мне, как и тысячам тех, кто сходили и ежедневно сходят с парома «Аксионестин» (Аксион Эстин – одна из главных православных икон – «Достойно есть» или «Милующая», находится в храме в столице Афона – в Кариесе) на пристань в Уранополисе.

На моем письменном столе рядом с монитором компьютера стоит икона-открытка из болгарского монастыря в честь святого Георгия Победоносца Зограф – «Зографска икона Пресвятой Богородицы – Игуменьи Святой Горы».

А. Вычугжанин,
член Совета Тюменского регионального
отделения Российского
исторического общества