№10 2024 г.         

Из книги К. Г. Капкова «Единение судеб. Последний царь и духовник»

Вид на Благовещенскую церковь со стороны губернаторского дома. XIX в.

Дорогие читатели! Мы продолжаем выборочную публикацию текста книги К. Г. Капкова «Единение судеб. Последний царь и духовник» (начало в номере за август, сентябрь 2024 года). Книга рассказывает о тобольском кафедральном протоиерее Владимире Александровиче Хлынове, который служил императору Николаю II в его заключении, принял, возможно, последнюю исповедь государя и прошел путь новомученичества, чем смог сродниться с венценосным исповедником.

Забегая вперед, скажем, что к июню 1918 года в Совет народного образования при Тобольском совдепе были делегированы из среды духовенства родительскими организациями средней и высшей школы Тобольска опять же протоиерей Владимир Хлынов (служивший и законоучителем в женской гимназии), а также законоучитель мужской гимназии священник И. Фокин.

Владыка Гермоген перед отъездом на Поместный собор, возможно, предчувствуя Гражданскую войну, призвал духовенство организоваться для «ограждения» себя и верующего населения от «влияния революционных событий». Для этого в июле 1917 года он выступил с предложением о создании «Православного церковного общества единения клира и мирян». Протоиерей Владимир Хлынов поначалу вошел в состав Временного совета этого общества, а вскоре стал его председателем.

Приходские пастыри отнеслись к созданию ячеек общества по приходам индифферентно, вероятно, видя в нем источник поборов или не имея сил и желания бороться за свои убеждения с революционной стихией. Тогда в феврале 1918 года (заметим, еще задолго до прихода красных) отец Владимир Хлынов вторично обращается к приходским пастырям «с сердечным и братским призывом поспешить с организацией приходских отделов Православно-церковного общества единения клира и мирян <…> в целях оживления прихода, нравственного его возрождения и для защиты интересов веры и св. Церкви Христовой».

Батюшка пишет эмоционально: «Время не ждет. События идут с поразительной быстротой. <…> Отцы и братие! Вы – соль земли! Вы – свет мира! <…> От Вашей энергии и нравственной силы зависит оживить свой приход и призвать к деятельной защите интересов св. Церкви не только ревнителей веры, <…> богобоязненных, религиозных, верующих прихожан обоего пола, но и оторванных от веры православной, врагов ея, потерявших стыд и совесть! <…> Это важно не только в интересах св. Церкви, но и в личных Ваших интересах. Сами Вы мучаетесь и страдаете от дороговизны жизни и от презрительного к Вам отношения прихожан, грубого с Вами обращения до избиения, изгнания некоторых из приходов. <…> Видя Вашу бездеятельность в защите интересов св. Церкви, прихожане, не организованные Вами для этого святого дела, в минуту напасти не придут к Вам на помощь и защиту, не сумеют защитить Вас против какой-нибудь кучки злонамеренных людей.

Вид на губернаторский дом с балкона дома напротив, где проживало окружение царской семьи. Фото Пьера Жильяра. 1917 г.

<…> Отцы и братие! Родина гибнет, выхода нет, надежда потеряна! И только вера святая, только Сам Бог <…> ради православия может спасти нашу родину от конечного позора, унижения, рабства, погибели. <…> Мы должны драгоценное сокровище веры сохранить <…> силою духа, помощью свыше…»

Нам видится, что послание проникновенно, написано от души, как может написать веривший в сказанное, понимавший, что малодушие не спасет, и сам исполнявший все, к чему призывал. Фактически отец Владимир звал к мученичеству.

Но вернемся к лету 1917 года. Тогда еще одной заботой епископа Гермогена стало Тобольское Свято-Иоанно-Димитриевское православно-церковное братство, функционировавшее задолго до его прихода на тобольскую кафедру, во многом реорганизованное владыкой Гермогеном под обстоятельства революционного времени. 31 июля 1917 года резолюцией Его Преосвященства отец Владимир Хлынов был назначен временно исполняющим обязанности председателя Совета братства, а вскоре стал его председателем. Иоанно-Димитриевское братство (к зиме 1918 года достигшее 240 членов) было серьезной отдушиной для верующих, как духовной, так и финансовой. Оно помогало неимущим, организовывало духовные лекции, бесплатную раздачу книг религиозного содержания, занималось миссией и просвещением в состоянии общественно-государственной разрухи.

Братство не могло кардинально изменить ситуацию, но само наличие такой организации в 1917–1919 годах многих нравственно ободряло, показывало духовный просвет, надежду. Душой братства был именно отец Владимир Хлынов. Братство своей миссией во многом было ориентировано «вовне» строго церковной ограды, а вот Епархиальный совет Союза духовенства, который возглавлял также протоирей Владимир Хлынов, ведал прежде всего делами клира: пенсионной кассой (в том числе для вдов духовного сословия), сиротской кассой, попечительством о бедных духовного звания, поддержанием духа священнослужителей, а также миссией и благотворительностью в приходах.

Как видим, отец Владимир пользовался серьезным доверием архипастыря. Перед поездкой на Поместный собор в Москву в августе 1917 года владыка Гермоген на довольно продолжительное время (четыре месяца) в значительной степени оставил на протоиерее Владимире Хлынове контроль над деятельностью всех основных епархиальных учреждений. 6 августа 1917 года, за неделю до отбытия епископа Гермогена на Собор, в Тобольск привезли царскую семью. К сожалению, погруженный в текущие дела владыка не уделил венценосной семье никакого внимания.

Духовником царственных страстотерпцев стал священник из храма, ближе всех расположенного к их местопребыванию, то есть тот, кто случайно оказался рядом и впоследствии проявил себя не лучшим образом.

Отец Владимир Хлынов был назначен к семье императора только 1 января 1918 года и, по свидетельству очевидца, дочери врача Евгения Сергеевича Боткина Татьяны Мельник: «Можно глубоко сожалеть о том, что он [отец Владимир] не занимал этого места с самого начала»… Впрочем, не будем забегать вперед и по порядку рассмотрим различные события, связанные с духовной жизнью царской семьи за все время ее пребывания в Тобольске.

СТРАСТОТЕРПЦЫ В ТОБОЛЬСКЕ. ЦАРЬ И ЦЕРКОВЬ

С приездом венценосцев в Тобольск сразу встал вопрос о месте и порядке богослужений для арестованных. Молитва в церкви – средоточие духовной жизни христианина. Без храма, без участия в литургии правильное духовное делание строиться не может.

Венценосцы с ранних лет посещали практически все предпраздничные и праздничные, субботние и воскресные службы, богослужения Страстной седмицы и многие другие. Но сразу после ареста в марте 1917 года возможность посещать храм у царской семьи была отъята. До отъезда в Тобольск в Александровском дворце Царского Села для царской семьи регулярно проводились литургии и другие богослужения в походной (со складывающимся переносным иконостасом) церкви, установленной в одной из комнат дворца. Отсутствие храмового богослужения стало едва ли не самым болезненным лишением для венценосцев.

В Тобольске вопрос о богослужениях в церкви поначалу решился положительно: до конца 1917 года в воскресные и праздничные дни императорской семье относительно часто разрешали посещать литургии в расположенной рядом с губернаторским домом Благовещенской церкви. Но все же в основном в воскресные и праздничные дни царская семья была вынуждена молиться на дому за обедницами.

Обедница – чинопоследование, сходное с литургией, но без главной ее части – анафоры, во время которой совершается преложение (претворение, пресуществление) Святых Даров.

Почему обедницы? Для совершения литургии вне храма требуется антиминс – специальный плат с вшитой в него частицей святых мощей, подписанный и освященный архиереем. Очень странно, но в течение почти всего времени пребывания государя в Тобольске – с августа 1917 года по апрель 1918 года – епископ Гермоген не выдал антиминс для возможного совершения литургий на дому. Какими мотивами руководствовался архиерей, отказывая заключенным в антиминсе, автору книги не ясно.

Епископ Гермоген (Долганев). После 1907 г

Для императорской семьи это стало серьезным ударом. Учитель царских детей Пьер Жильяр в воспоминаниях отметил, что «отсутствие антиминса было большим лишением для царского семейства». Императрица с сожалением писала Марии Мартиниановне Сыробоярской: «Обедница это совсем не то, не та благодать, как в литургии, отнять эту радость и утешение жестоко».

Поначалу богослужения для царской семьи вели клирики Благовещенской церкви священник Алексей Павлович Васильев (1865–1929 или 1930) и диакон Александр Георгиевич Евдокимов (1890–1937). Как показало будущее, они оказались не совсем готовы к столь ответственной миссии (о чем ниже). Службы на дому происходили в большом зале первого этажа. Всенощная начиналась в 20–21 час или позднее, поскольку до этого священник служил ее в храме. По той же причине поздно начинались и обедницы – в 11:30.

О богослужениях в губернаторском доме комиссар Временного правительства Василий Семенович Панкратов оставил следующее свидетельство: «Всю работу по обстановке и приготовлению зала к богослужению брала на себя Александра Федоровна. В зале она установила икону Спасителя, покрывала аналой, украшала их своим шитьем и пр.

В 8 часов вечера приходили священник Благовещенской церкви и четыре монашенки из Ивановского монастыря. В зал собиралась свита, располагаясь по рангам в определенном порядке, сбоку выстраивались служащие, тоже по рангам. Когда бывший царь с семьей выходил из боковой двери, то они располагались всегда в одном и том же порядке: справа Николай II, рядом Александра Федоровна, затем Алексей и далее княжны.

Все присутствующие встречали их поясным поклоном. Священник и монашенки тоже. Вокруг аналоя зажигались свечи. Начиналось богослужение. Вся семья набожно крестилась, свита и служащие следовали движениям своих бывших повелителей. Помню, на меня вся эта обстановка произвела сильное первое впечатление. Священник в ризе, четыре монашки, мерцающие свечи, жидкий хор монашенок, видимая религиозность молящихся…»

За все время заключения в Тобольске посетить всенощную в Благовещенской церкви царской семье не позволили ни разу, а на литургию первый раз допустили 8 сентября 1917 года – на праздник Рождества Пресвятой Богородицы.

Отметим, что, когда царской семье разрешали пойти на литургию в храм, службы всегда были ранними, а вдоль пути следования – пройти немного садом и через улицу – всегда ставился караул, который дежурил и у самой церкви. Во время присутствия царской семьи горожане в храм не допускались. В церкви рядом с царской семьей, их приближенными и слугами дежурила охрана, не позволяя переговариваться. Как писала императрица: «Во время служб офицеры, комендант и комиссар стоят возле нас, чтобы мы не посмели говорить». По выходе венценосцев и их приближенных служили вторую, позднюю литургию для прихожан.

8 сентября 1917 года, на праздник Рождества Пресвятой Богородицы, императрица записала в дневнике: «Ходили на службу в Благовещенский собор пешком, я на своем кресле, через городской сад, солдаты расставлены на всем пути, толпа там, где переходили улицу. Очень неприятно, но, однако, благодарна за то, что была в настоящей церкви, за 6 месяцев [впервые]».

Комиссар Василий Панкратов описал это событие следующим образом: «Николаю Александровичу было сообщено, что завтра обедня будет совершена в церкви, что необходимо к 8 часам утра быть готовыми.

Пленники настолько были довольны этой новостью, что поднялись очень рано и были готовы даже к 7 часам. Когда я пришел в 7:30 утра, они уже ожидали. <…> Александра Федоровна… решила не идти пешком, а ехать в кресле, так как у нее болят ноги.

Ее личный камердинер быстро вывез кресло к крыльцу. Вся семья вышла в сопровождении свиты и служащих, и мы двинулись в церковь. Александра Федоровна уселась в кресло, которое сзади подталкивал ее камердинер.

Николай II и дети, идя по саду, озирались во все стороны и разговаривали по-французски о погоде, о саде, как будто они никогда его не видели. На самом же деле этот сад находился как раз против их балкона, откуда они могли наблюдать его каждый день. Но одно дело видеть предмет издали и как бы из-за решетки, а другое – почти на свободе.

Всякое дерево, всякая веточка, кустик, скамеечка приобретают прелесть… По выражению лиц, по движениям можно было предполагать, что они переживали какое-то особенное состояние. Анастасия даже упала, идя по саду и озираясь по сторонам. Ее сестры рассмеялись, даже самому Николаю доставила удовольствие эта неловкость дочери. Одна только Александра Федоровна сохраняла неподвижность лица. Она величественно сидела в кресле и молчала. При выходе из сада и она встала с кресла. Оставалось перейти через улицу, чтобы попасть в церковь, здесь стояла двойная цепь солдат, а за этими цепями – любопытные тоболяки и тоболячки… Наконец мы в церкви. Николай и его семья заняли место справа, выстроившись в обычную шеренгу, свита ближе к середине. Все начали креститься, а Александра Федоровна встала на колени, ее примеру последовали дочери и сам Николай… После службы вся семья получает по просфоре, которые они всегда почему-то передавали своим служащим».

Вскоре заключенным вновь разрешили посетить церковь – 14 сентября на праздник Крестовоздвижения. И 18 сентября великая княжна Татьяна Николаевна писала великой княгине Ксении Александровне: «Были два раза в церкви. Ты можешь себе представить, какая это была для нас радость. <…> Здесь церковь хорошая. Одна большая летняя в середине, где служат для прихода, и две зимние по бокам. В правом приделе служили для нас одних».

Зал губернаторского дома, где проходили богослужения. На коленях священник Алексей Васильев, духовник царской семьи в Тобольске в 1917 г.

Пьер Жильяр отметил: «Мы присутствовали исключительно у ранней обедни почти одни в этой церкви, едва освещенной несколькими восковыми свечами; публика строжайше не допускалась. По дороге в церковь или на обратном пути мне часто приходилось видеть людей, осенявших себя крестным знамением или падавших на колени при прохождении Их величеств. Вообще жители Тобольска оставались очень расположены к царскому семейству, и наша охрана должна была беспрестанно принимать меры, чтобы воспрепятствовать им останавливаться под окнами или осенять себя крестным знамением, проходя мимо дома, занимаемого царским семейством».

Аналогично свидетельствует и баронесса Софья Карловна Буксгевден: при походе в церковь «толпа удерживалась солдатами на большом расстоянии. Люди глядели на них в молчании, но иногда можно было увидеть старого крестьянина, ставшего на колени в молитве, или крестящуюся женщину».

Вообще можно заметить, что практически все время пребывания царской семьи в Тобольске горожане были весьма доброжелательно и сочувственно настроены к узникам. Местные жители часто передавали заключенным различные продукты: конфеты, сахар, торты, копченую рыбу и др. «Тобольск – богобоязненный город; на 22 000 жителей здесь 27 церквей, и все такие старинные, красивые», – писал лейб-медик царской семьи Евгений Боткин своему сыну.

В следующий раз царской семье удалось посетить храм 1 октября – на праздник Покрова Пресвятой Богородицы. 2 октября великая княжна Татьяна Николаевна делилась радостью в письме к Зинаиде Сергеевне Толстой: «Три раза мы были в церкви – такое было утешение и радость! По субботам и остальные разы у нас была всенощная и обедница. Конечно, и это хорошо, но все же не может заменить нам церковь. Ведь больше полугода мы не были в настоящей, потому что в Царском Селе у нас походная…»

С 1 октября по 17 декабря 1917 года венценосцы молились в храме каждую воскресную литургию. В субботу 21 октября после всенощной на дому царская семья исповедалась. На 22 октября приходилась годовщина восшествия государя Николая II на престол и праздник иконы Божией Матери «Казанская».

Вся семья по традиции ежегодно причащалась в этот день Святых Христовых Таин. В 1917 году 22 октября пришлось на воскресный день, и царской семье было разрешено пойти в церковь. Вся венценосная семья причастилась. «Какое душевное утешение в переживаемое время!» – записал в тот день государь. На именины царя, в праздник святителя Николая Чудотворца – 6 декабря, пойти в церковь не позволили, но в доме был отслужен молебен.

В Рождественский сочельник, 24 декабря, царской семье вновь не разрешили пойти в церковь, но служили обедницу на дому. В этот день императрица записала в дневнике: «12 часов. Богослужение в доме. <…> Потом пошла к караулу 4-го стрелкового полка. <…> Я принесла им маленькую елочку и съестное, и евангелие каждому с закладкой, которую я нарисовала. <…> Вечернее богослужение: пел большой хор».

Государь отметил: «В 12 час. была отслужена в зале обедница. До прогулки готовили подарки для всех и устраивали елки. <…> Пошли с Аликс в караульное помещение и устроили елку для 1-го взвода 4-го полка. Посидели со стрелками, со всеми сменами.

<…> После обеда была елка свите и всем людям, а мы получили свою до 8 час. Всенощная была очень поздно, началась в 10 с четвертью, т. к. батюшка не успел прийти из-за службы в церкви». Доктор Евгений Боткин в тот день писал сыну Глебу: «Сегодня вечером я был на елке в доме № 1 [то есть в губернаторском доме], где все женские руки [царской] семьи приготовили всем по несколько подарков и все вместе своею бодростью и приветливостью сумели всем окружающим устроить настоящий праздник».

25 декабря, на праздник Рождества Христова, в Благовещенской церкви после литургии был отслужен молебен чудотворной иконе «Знамение», привезенной в храм по распоряжению епископа Гермогена из Абалакского мужского монастыря. Во время рождественской службы произошло событие, вскоре серьезно повлиявшее на духовное окормление императорской семьи. Приведем свидетельства очевидцев. Пьер Жильяр вспоминал: «Праздник Рождества Христова, и мы отправляемся в церковь. По указанию священника диакон провозгласил многолетие (молитва о продлении дней императорской фамилии). Это было неблагоразумно со стороны священника и могло только повлечь за собой репрессии. <…> Этот инцидент омрачил светлые впечатления, которые должны были сохранить об этом дне. Он окончился для нас новыми притеснениями, и надзор за нами стал еще более строгим».

(Продолжение следует…)