№10 2023 г.         

Доклад «Тюмень XIX века по воспоминаниям Николая Чукмалдина»
на XXII Филофеевских чтениях, 23 октября 2023 г.

Обложка книги

Сегодня мне хотелось бы сделать сообщение о том, как жила Тюмень в середине – второй половине XIX века. От себя комментировать буду мало, а предложу вам выдержки из книг Чукмалдина. Николай Мартемьянович Чукмалдин (1836–1901 гг.), выходец из села Кулаково, что находится близ города Тюмени, ставший впоследствии состоятельным тюменским, а потом московским купцом, был человеком разносторонним. Помимо того что он был интеллектуалом, ратовал за сохранение истории, способствовал развитию образования, боролся с общественными пороками, а также построил храм в своем родном селе, он много писал об экономике и общественном устройстве России конца XIX века.

В 2000-х годах в свет выходила книга Н.М. Чукмалдина «Мои воспоминания» (переиздание книги столетней давности), а также сборник его статей, напечатанных в разные годы в «Ирбитском ярмарочном листе» и газете «Русский труд». Итак, давайте почитаем.

Торговля в Тюмени в середине XIX в.

Техника торговли была так проста и примитивна, что я скоро ее понял и начал продвигаться вперед быстро и успешно.

Приходит покупательница, какая-нибудь деревенская баба, и спрашивает, например, сарафанного ситца. Вот типичный диалог, какой ведется, бывало, в этом случае.

– Ну-ка, покажи мне ситца сарафанного, – спрашивает баба.

– Вам какого? – ласковым вопросом отвечает продавец. – Есть ситцы светлые и темные. Не угодно ли кубового, самой прочной окраски?

– Ну покажи кубового.

Достается с полки целая стопа кусков кубового ситца разных рисунков и доброты. Развертываются куски и вытягиваются на прилавке перед покупательницей так, чтобы представить рисунок в наиболее выгодном освещении. Баба выбирает ситец, какой ей нравится, и спрашивает цену.

– Вот этот ситец чего стоит?

– 32 коп. серебром или 1 р. 12 к. ассигнациями, – не запинаясь, отвечает продавец.

– Что так дорого! Я вижу, ты запрашиваешь втридорога. Я не знаю, что тебе и «подать» (предложить).

– Сколько вам угодно подавайте, но ситец прочный, кубовый, и в сарафане будет прямо загляденье. А вымоете, еще будет ярче и красивее.

Николай Мартемьянович Чукмалдин

(Далее продолжается торг, который мы опустим, но вот… – прим. ред.) Баба намеревается из лавки уходить. Ее надо во что бы то ни стало удержать. – Вы посмотрите-ка, как ситец этот прочен, – заявляет продавец и при этом быстро отрывает ленту от ситца.

Треск разрыва ткани интересует бабу. Она подходит снова к прилавку и любуется оторванной лентой, рассматривая ткань и разорванные нитки основы… (Далее опять идет торг, женщина опять поворачивается уходить из лавки – прим. ред.)

– Делать нечего, извольте, отдам и по вашей цене. Убыток ведь беру, только чтобы знали вы, где хороший товар продается. На самом деле ситец стоит продавцу 15 к., и его можно продавать с хорошей пользой за 18 к. Но тенденция торговцев в те времена была такая, чтобы продавать с «запросом», как с кого придется. Запрашивать более чем двойные цены, продавать товары с 30-40 процентами пользы считалось столь нормальным, что продавец, умевший успешно это делать, был «на счету» и пользовался славой хорошего человека.

«Цены без запроса»

Спустя два года после начала моей службы продавцом товаров в лавке я приобрел настолько доверия от хозяев, что они разрешили мне сделать нововведение в способе продажи. Меня постоянно возмущали запрос цен и обман доверчивых покупателей: претило уверение в заведомой неправде, выдавая ложь за истину. Поэтому я задумал объявить цены без запроса и с такой целью поместить над лавкой вывеску, гласящую: «Цены без запроса». <…>

С лихорадочной поспешностью расценил я товары с 20 процентом барыша, написал крупно цены на кусках материи и повесил над лавкой мою вывеску, где большими буквами было нарисовано: «Цены без запроса».

Все это произвело в местном захолустье большую сенсацию и заставило говорить обывателей как о некоем событии, из ряда вон выходящем. Я начал торговать по новому методу. Никто сначала мне не верил, и покупатель уходил из лавки без покупки, не добившись сбавки цен. В первые дни торговля продолжалась плохо, а в базарный день, субботу, выручка едва достигла четверти того, что обыкновенно выручалось. Но зато молва об этом разошлась по целому уезду. Я несколько приуныл, хотя вера в конечный результат меня поддерживала, и я настойчиво продолжал вести новую систему продажи. К концу месяца однако ж торговля улучшилась, а потом постепенно расширялась дальше, пока не определилась лучше прежней. Я был героем дня и с гордостью смотрел, как новая система заслуживала между клиентами лавки все больше и больше доверия. Хозяин мой теперь часто осведомлялся о положении дела и, видимо, доволен был самим моим нововведением. Метеорологические наблюдения в Тюмени Не помню хорошенько, у кого из нас зародилась мысль – у меня или товарища моего Рылова, но мы сообща написали Петербургской обсерватории о нашем желании быть в Тюмени наблюдателями метеорологических явлений. Предложение наше было принято, и обсерватория прислала нам физические инструменты и таблицы, бланки для занесения наших наблюдений цифрами и принятыми терминами, предписав в то же время местному почтамту принимать бесплатно нашу корреспонденцию.

Мы устроили эти наблюдения на чердаке отдельной (пропущено слово, вероятно, «комнаты» – прим. ред.), где раскрыли некоторую часть тесовой крыши. Каждый день в 8 ч. утра, в полдень и в 9 часов вечера мы лазили туда по лестнице записывать высоту барометра, температуру воздуха по Реомюру, осадки воды, силу ветра и видимое состояние неба.

Успешные пробы пера

Я понемногу мужал и развивался, мои корреспонденции, печатавшиеся в «Губернских ведомостях», придавали мне в глазах общества вес и значение. В качестве купца я бывал уже в думских заседаниях и помню случай, когда на представлении общества губернатору, покойному ДеспотЗеновичу, он перед всеми заявил городскому голове: – Кто у вас тут автор корреспонденции из Тюмени г. Чукмалдин? Меня представили, и я имел с ним маленький диспут о сломке старого гостиного двора. Этот случай породил в глуши провинциального города большую сенсацию. Одни меня хвалили, а другие находили, что я какой-то деревенский выскочка, который полез даже к губернатору.

Неудачные промышленные опыты производства ткани

В Тюмени торговал мануфактурой елабужский уроженец Дмитрий Иванович Лагин, с которым мы сошлись на короткую дружескую ногу. Надоела ли ему и мне торговля ситцами, желали ли мы испытать что-нибудь новое, – только мы придумали пуститься в промышленное предприятие.

<…> Трудно и рассказать теперь, каких трудов и хлопот стоило нам поставить и пустить в работу 10 ткацких станков в Тюмени, где на месте не было для этого ничего подготовленного окружающей промышленностью. Сломается челнок, испортится бердо, покривится навой – надобно усиленно искать мастера для исправления, а потом платить ему за поправку дороже, чем стоит новое орудие. Не хватило какого-нибудь цвета пряжи, нельзя оканчивать «сновать основу» – и вот останавливается ткацкий стан на два месяца, пока получится нужная пряжа из Москвы. Но зато какие бывали славные минуты иллюзии, когда, например, мы с Лагиным наклеили на кусках твина и сарпинки наш ярлык с громким титулом: «Сибирская фабрика», – и принесли их в свои лавки для продажи потребителям. О! Такие хорошие минуты порою стоят массы трудов, времени и материальных убытков, потраченных на то, чтобы пережить их.

Два года мы возились с этой фабрикой, пока решили, что лучше ликвидировать ее, чем продолжать предприятие, явно не имевшее будущности.

Спички и мыло

На этом опыте, приведшем нас к полной неудаче и убыткам, мы, однако, не остановились. На родине моей, в д. Кулаковой, мы с тем же Лагиным устроили спичечную фабрику и мыловаренный завод. И то и другое, казалось нам, будет давать хорошую пользу, – первое потому, что главная работа в спичечном производстве, «древесная соломка», сподручна ремесленности жителей деревни, а второе потому, что мыло будем выделывать по методу нашего мастераизобретателя и получим фабриката на 10 процентов больше. И в том, и в другом случае, конечно, была полная ошибка, а отсюда неизбежный убыток и гибель производства. Соломку нам готовили в деревне, но требовали плату ровно втрое большую, чем существует в Вятке; мыло, правда, выходило на 10 процентов больше, чем у других мыловаров, но когда просыхало, вес его уменьшался на 15 процентов, и сам фабрикат превращался в куски с высокими краями и втянутой серединой.

Таким образом, и здесь, несмотря на массу нашего труда и хлопот, нам не удалось ввести на родине моей ни нового производства спичек, ни нового способа варки мыла. И то и другое разбивалось в прах о суровую действительность и подтверждало лишний раз, что надо помнить никогда не пререкаемый закон житейский: «Берись за такое только дело, которое знаешь не меньше твоего мастера или приказчика. Иначе будет верная неудача».

Про эпидемии в Тюмени (Кстати, автор пишет, что во времена его деятельности в Тюмени было около 50 кожевенных заводов).

На кожевенных заводах кожи выделывают, а в маленьких домиках заречных жителей зачастую их отделывают или шьют из них обувь и рукавицы, или, наконец, живут рабочие и мастера, работающие посуточно и помесячно на тех же кожевенных заводах. Поэтому-то, как только вы войдете на улицу заречной части, так вас и обдаст специфическим запахом дубильной кислоты, березового дегтя и известкового раствора. Многие утверждают, будто кожевенные заводы являются рассадником сибирской язвы, но забывают, что известь, деготь и дубильная кислота уничтожают всякую заразу… Между тем не бывало случая возникновения эпидемии у самих заводчиков. …Не было замечено ни разу факта, чтобы лошади обозов заболели сибирской язвой. …Я сам много лет жил в доме кожевенного заводчика и видел постоянно, что сибирская язва никогда не возникала в заречной части города, а всегда появлялась и сильнее свирепствовала в нагорной. Отчего же подобного факта не исследуют, не узнают, а продолжают утверждать старые сказки, что кожевенные заводы – рассадники заразы?

Про «самолет»

Весною до полного спада вод р. Туры на ней устраивался «самолет», едва ли известный где-нибудь, кроме Сибири. На длинном канате, укрепленном посреди реки на якоре, привязывается за мачту и носовую часть плоскодонное судно, имеющее килевой руль. Такое судно течением воды и управлением килевого пера, описывая дугу, движется от одного берега к другому, люди управляют только рулем и причаливают, и отчаливают его к пристаням обоих берегов. На самолет помещается и перевозится за один раз до десяти телег и экипажей и до сотни человек пешеходов.

Хотелось бы еще о многом рассказать: как случались в Тюмени пожары, что делали горожане в таких ситуациях, как собирали имущество на серединах дорог, надеясь спасти от огня. В случаях массового городского пожара спасшимся жителям приходилось ночевать и жить какое-то время за городом, в поле на выпасах для скота, куда горожане из уцелевших домов несли пропитание: «Картина представлялась крайне грустная, но в то же время и истинно христианская…» Как наш автор боролся много лет с пьянством в родной деревне, выкупал акцизы на торговлю спиртным, но сам, естественно, не торговал. Однако подпольные продажи заставили его воскликнуть: «Кабак меня победил!»

Много интересного Николай Чукмалдин публикует в своих заметках в «Ирбитском ярмарочном листке»: о том, что реклама – это нечестно, о бессовестных торговцах акциями на бирже, о сахарных синдикатах, участники которых при перепроизводстве сахара торгуют им в убыток с заграницей, лишь бы цена в России не опустилась, а лучше поднялась, о том, что, подобно сахарным, возникают теперь и нефтяные, как бы мы сейчас сказали, «картели». О том, что новые парафиновые свечи коптят в наших храмах сильнее, чем восковые, о том, что внимательнее надо относиться к инженерным техническим инновациям, о большом движении меценатов, которое становилось массовым в России в конце XIX века. Но это станет утомительным, поэтому будем завершать.

Новость: найден склеп,
где был похоронен Чукмалдин

В июле текущего 2023 г. при работах над восстановлением отмостки вокруг Свято-Никольского храма в месте, где, по воспоминаниям старожилов, находился склеп под храмом, были произведены георадарные исследования, обследовано все пространство под полом церкви. Была обнаружена прямоугольная область с нарушением целостности грунта, то есть здесь кто-то когда-то копал грунт.

Убедившись, что современный метод подтверждает воспоминания старожилов, была разобрана отмостка, удален грунт и обнаружен проем в фундаменте. После 1930-х годов часовня, пристроенная к храму с севера, была разобрана до фундамента на кирпичи (фундамент ее тоже был обнаружен), примерно к 1970-м годам вход в склеп был завален землей полностью и забыт.

Теперь он был обнаружен, вычищен от грунта. Остатки разбитой, по-видимому, лампады и кусочки оборванного, но не до конца истлевшего зеленого сукна, которым были обиты стены склепа, – собраны. Вскоре люди будут иметь возможность зайти в него, подумать о вечном, помянуть раба Божия Николая.

С 1901 по, примерно, 1932 гг. здесь лежало тело Николая Мартемьяновича Чукмалдина. Гроб его был изготовлен с хрустальным окошком, забальзамированное в Германии тело, где он пытался лечиться, оставалось в прежнем состоянии. Жители села заходили сюда поклониться своему земляку. В советский период это стало раздражать власти. Закрывая храм, они также удалили из склепа тело известного кулаковца. По всей вероятности, он был похоронен родственниками в тайном месте на старом кулаковском кладбище, о чем сохранились изустные воспоминания. Место это, скорее всего, так и не станет уже известно.

Но память о Николае Мартемьяновиче живет: в 2000-е годы в Кулаково восстановлен полуразрушенный храм, строителем которого он был. Теперь обнаружен и склеп. В Тюмени установлен памятник Чукмалдину.

Протоиерей Григорий МАНСУРОВ,
настоятель Свято-Никольского храма
с. Кулаково