№08 2015 г.         

«Чудный храм» «Осенних вечеров» П.П.Ершова как пасхальный рассказ

В самом начале 1850-х гг., состоя инспектором Тобольской гимназии, Петр Павлович Ершов пишет цикл рассказов под названием «Осенние вечера». Семь рассказов, вошедших в цикл, сошли с пера писателя очень быстро: на первые пять из них Ершову потребовалось всего десять дней. Автор не ждал от своего нового сочинения большого успеха, он писал с целью, по собственным словам его: «испытать – не разучился ли я писать» (письмо П.А.Плетневу от 20 апреля 1851 г.). Отзывы близких писателю людей, чье мнение было для него дорого (П.П.Плетнев, А.К.Ярославцов), были одобрительны.

Цикл рассказов «Осенние вечера» в не меньшей степени, чем лирические произведения Ершова, раскрывает перед нами православное мироощущение писателя. Особенного внимания заслуживает здесь один из рассказов – «Чудный храм». Автор избирает для него жанр пасхального рассказа.

Форму пасхального рассказа мы встречаем и у других русских писателей: Ф.М.Достоевского, А.С.Хомякова, Н.С.Лескова, А.П.Чехова. Вполне осознанно Н.В.Гоголь писал: «В русском человеке есть особенное участие к празднику Светлого Воскресенья. Он это чувствует живей, если ему случится быть в чужой земле. Видя, как повсюду в других странах день этот почти не отличен от других дней, – те же всегдашние занятия, та же вседневная жизнь, то же будничное выраженье на лицах, – он чувствует грусть и обращается невольно к России. Ему кажется, что там как-то лучше празднуется этот день, и сам человек радостней и лучше, нежели в другие дни, и самая жизнь какая-то другая, а не вседневная. < > … он готов почти воскликнуть: «Только в одной России празднуется этот день так, как ему следует праздноваться!» («Выбранные места из переписки с друзьями»).

Сюжет рассказа П.П.Ершова «Чудный храм» построен вокруг одного случая, произошедшего с двумя родными братьями-охотниками в лесу в ночь Воскресения Христова. Заблудившись в снегопад в поисках медведя и по этой причине не успев, как предполагалось, вернуться домой к ночному пасхальному богослужению, братья располагаются на ночлег в пустом шалаше в лесной глуши. Неожиданный звук близкого колокола приводит их к одинокой церкви на небольшой поляне, где братья становятся зрителями и участниками пасхальной службы. С наступлением рассвета герои находят дорогу домой по указанию одного из ночных богомольцев. Спустя время, поиск храма, предпринятый в один из теплых весенних дней в кругу близких друзей, не дает никакого результата, обращая случай, приключившийся с братьями, в разряд чудесных событий.

Этот пасхальный рассказ, прозвучавший в соответствии с сюжетом цикла Ершова «Осенние вечера» из уст одного из рассказчиков-собеседников «Вечеров» – Лесняка, определяется автором как сибирское народное предание, а в содержательном отношении – как «эпизод христианской эпопеи». Что обращает на себя внимание в рассказе?

Первое – некая легкость, простота, прозрачность повествования. Какая-то красота в простоте. Послевкусие мирного духа, возвышенного покоя от чтения.

Отражая христианское мировосприятие писателя, звучащее в повествовании рассказчика Лесняка и его героев, особенно старшего из братьев, Федора, рассказ несет в себе читателю нашего времени сильное, в православно-церковном духе, культурновоспитательное начало. Отметим эти стороны рассказа, составляющие значительное место в его сюжетной линии.

1) Страстная седмица как особенное время. «Наступила Страстная седмица. Христиане всякого пола и возраста спешили в храмы очистить души свои покаянием и Причащением, чтобы в белых одеждах чистоты и невинности встретить величайший праздник христианского мира. Вот уже приступили они к жертвеннику примирения и из рук пастырей приняли страшные Тайны Христовы. В соборе совершился трогательный обряд умовения, и наступил Великий Пяток – день скорби и траура для душ христиан. Казалось бы, в эти торжественные дни ни одно из земных помышлений не должно было омрачать мыслей православных, – но не так было на самом деле. Большая часть людей, хотя более в простоте незнания, думали, что, очистив внутреннее, они должны были очистить и внешнее, чтобы достойнее встретить светлый праздник. В домах хлопотали об уборке; рынки были наполнены припасами; ремесленники, заваленные работой, не могли и подумать – хоть раз побывать в церкви. Правда, в часы богослужения и без них храмы были полны народа; но зато остальное время все посвящалось суете мира».

Тем более неуместным в эти дни видится родственникам братьев и им самим их предприятие: отправиться, для развлечения, в лес с охотой на зверя. Братьями движет страсть, превозмогая разум и совесть.

2) Ночь на Воскресенье – исключительные для христианского сердца часы. «…Он [старший брат] сел подле огня и дал волю своим мыслям. Главная дума его была о наступающем празднике и об их положении. Верно, думал он, Господь прогневался на них за то, что они в такие великие дни допустили овладеть собою житейским мыслям, и в наказание лишил их христианской радости – встретить Воскресение Спасителя в храме Божием (выделено нами. – П.О.). Ему сделалось грустно. Он мысленно просил у Бога прощения в своем грехе и дал обет – целую неделю Пасхи ходить ко всем службам (выделено нами. – П.О.). Успокоенный обетом, Федор стал мысленно припоминать знакомые ему молитвы и в этой внутренней беседе с Богом, казалось, забыл и брата, и свое незавидное положение».

«Так проходили для братьев последние часы той Великой Субботы, в которую Богочеловек снова почил от великих дел Своих. Не знаю, найдется ли хоть один сколько-нибудь питающий религиозное чувство, кто бы в это навечерие великого дня по крайней мере одну минуту не посвятил духовному размышлению. Великость события, в котором небо, земля и ад были сценою, в котором любовь Божества превозмогла над неумолимым правосудием и смерть Бессмертного отворила заключенные врата вечной жизни, это событие, подавляя плоть и ум, окриляет душу и все сердце обращает в одно чувство, полное неизъяснимого блаженства. Никогда мысль о бессмертии не представляется так ясно пред очами веры, как в эти минуты совершившегося Искупления. Кажется, что во мраке Голгофы с самой минуты: совершилося! – заблистал уже неугасимый свет новой жизни. И когда апостолы еще оплакивали смерть своего Учителя, на небе и в сени смертной раздавался уже победный клик Воскресения!»

Все в Федоре в эти последние перед полуночью минуты обращено в ожидание: «Скоро, – думал он, – раздастся звон колоколов и обрадует православных. Мы одни, по собственной вине своей, будем лишены этой радости. Но творись воля Божия! Для христианина везде храм и Божество. Мы огласим этот пустынный лес гимном Воскресения, и бездушные деревья отзовутся на наш христианский привет!» Природа – и та соучастница людской радости Воскресения.

Благовест – «ровный, звучный, торжественный» – неожиданно возвестил братьям о наступлении торжественной минуты Пасхи. Ответ братьев – слезы радости: «Христос воскресе! – Воистину воскресе!»

3) С ударом колокола начинается чудо. Братья идут на звук благовеста. «Сердца их были так полны, что вместо всякого разговора они говорили только по временам: Христос воскресе!» Сам звук доносящегося колокола – «казалось, что это был голос неба, а не земли».

Описывается пасхальная служба в «чудном храме» – одинокой церкви на небольшой поляне: торжество пасхального крестного хода, блеск множества свечей, величественность и ангельский вид священнослужителей, яркий поток света в самом храме, сияние алтаря, общее пение всех молящихся, благоговейное спокойствие церковной службы, общая мысль всех присутствующих об одном – о Воскресении Спасителя. Даже по окончании заутрени, среди взаимных пасхальных приветствий и поздравлений, «сколько братья ни вслушивались, они не слыхали ни одного слова, которое напомнило бы мир с его суетою. Не было даже произнесено никакого имени, кроме одного великого: Христос».

Нельзя не заметить, что Ершову удалось очень ярко и проникновенно передать атмосферу пасхальной ночной службы, с ее неповторимым торжеством, с ее силой религиозного чувства, оставляющего неизгладимый отпечаток в душе верующего человека.
«В это чудное мгновенье
Я земное все забыл,
И в восторженном виденье
Я у Бога в небе был»,
– писал Ершов о молитве за церковным богослужением в одном из своих стихотворений («Моя поездка»).

Чудо пасхальной ночи заканчивается картиной, которую видят на рассвете братья, в последний раз оглянувшиеся на храм при входе с поляны в лес: вместо нового красивого храма их взору вдруг предстает ветхая, «полуразвалившаяся церковь, почерневшая от времени, с разбитыми окнами».

4) Центр праздника – храм, богослужение. Братья отправляются на охоту, неуместную по святости наступивших дней, но при этом все-таки с непременным намерением – «воротиться к празднику» – к ночной пасхальной службе. Вернувшись воскресным утром домой, братья, оставив ответы на любопытные расспросы домашних на потом, вновь идут прежде всего в храм – на обедню (литургию).

5) Бытовое христианство. В общении братьев друг с другом нередки слова: «Вот привел Бог…», «меня оставь на волю Божию», «даст Бог…», «Бог милостив еще к нам». Это не есть упоминание имени Божьего всуе (напрасно). Это слова веры и памяти о присутствии Божьем в нашей жизни. Набожность братьев, особенно старшего, Федора, сразу обращает на себя внимание.

6) Осмысление случившегося героями. На протяжении рассказа ясно прослеживается развитие темы греха и покаяния, человеческой немощи и Божией милости: греховного с точки зрения христианской совести поступка, наказания за него – даже более вразумления, не повлекшего за собой горя или трагедии, покаяния и – незаслуженного с точки зрения обычной логики чуда милости Божией. В осмыслении нуждается и само произошедшее чудо. О месте чуда в нашей жизни писатель рассуждает устами одного из слушателей рассказа Лесняка: «Кроме общего, так сказать, ощутимого порядка в явлениях мира есть еще другой порядок мира высшего, к которому мы принадлежим бессмертной душой. И здесь-то разгадка всего, что носит название тайны или чудес на нашем языке. Но пока смерть или особый случай не раздернет средостения между нами и миром чудес, до тех пор будем довольствоваться одною мыслию явления, которая всегда светится в этом облаке над святилищем и которой достаточно для того, чтоб согреть душу и раздвинуть пределы знания».

7) Наконец, внимания заслуживает и попутное обращение писателя к природе. Любя природу, Ершов считал счастливым человека, способного созерцать ее красоты по-христиански:
«Счастлив тот, кто чистым оком
Видит мир, кому дана
Тайна – в помысле глубоком
Разобрать те письмена.
Не с боязнью суевера,
Не с пытливостью ума,
Но с смиреньем чистой веры
Он уловит смысл письма» («Моя поездка»).

Действие рассказа происходит на временной границе зимы и весны. Автор размышляет о зиме как образе смерти, а весне – воскресения: «…зима не смерть природы, а только время ее успокоения. Снаружи бездейственная, безмолвная, зимняя природа сосредоточивает свою работу внутри, и кажется, думает о том, каким образом с первым лучом весеннего солнца развернуть свою мысль в красоте видимого образа. Зима – это углубление природы в самое себя, зерно будущего ее развития…».

Нет ли здесь у Ершова параллели с известным образом, употребляемым апостолом Павлом? О будущем воскресении мертвых во Второе Христово Пришествие апостол писал: «Так и при воскресении мертвых: сеется в тлении, восстает в нетлении; сеется в уничижении, восстает в славе; сеется в немощи, восстает в силе; сеется тело душевное, восстает тело духовное… Ибо тленному сему надлежит облечься в нетление, и смертному сему облечься в бессмертие. Когда же тленное сие облечется в нетление и смертное сие облечется в бессмертие, тогда сбудется слово написанное: поглощена смерть победою. Смерть! где твое жало? ад! где твоя победа?.. Благодарение Богу, даровавшему нам победу Господом нашим Иисусом Христом!» (1 Кор. 15, 42-44, 53-55, 57). Наше предположение тем более возможно, что отрывок из приведенного апостольского текста цитирует святитель Иоанн Златоуст в своем знаменитом слове, читаемом с амвона каждую Пасху на ночном богослужении.

И еще маленькая, но не без смысла, деталь. В рассказе Ершова о Воскресении нет места смерти: послужив поводом к приключению, медведь остается живым. Повествование светло, мирно, оно движется к радости. И эту радость, когда она наступит, уже ничто не должно омрачить.

Если обратить внимание на небольшой объем и легкость восприятия рассказа П.П.Ершова, составляющие его внешние особенности, то видится вполне возможным рекомендовать его для чтения в среднем школьном возрасте. В связи с введением в школьную программу для учащихся четвертых классов модуля «Основы религиозных культур и светской этики» (ОРКСЭ), предполагающего преподавание для ученика, по выбору родителей, одного из шести курсов (довлеющим из которых – с подачи, навязываемой школой и принимаемой религиозноравнодушными родителями, – оказался в Тюменской области, к сожалению, курс светской этики, а не основ православной культуры, что было бы гораздо естественнее при 78 % населения, относящих себя, согласно социологическим опросам, к православной культуре), заметим следующее.

Нам кажется, что рассказ Ершова замечательно подходит как возможная художественная иллюстрация к теме Пасхи Христовой на уроках по «Основам православной культуры» в школе. Здесь целый ряд тем для разговора: мир видимый и невидимый; смерть и бессмертие; Воскресение и вечность; согрешение, наказание, покаяние, чудо; человек и природа; храм и христианин; христианин и Христова Пасха. Разве может сравниться с этими темами и вскрываемой ими глубиной то, что способна дать школьнику «Светская этика», курс которой больше чем наполовину состоит из правил этикета – правил внешнего поведения и исторических экскурсов, связанных с этим? Кроме того чтобы пройтись по «вершкам», ей не дано больше. Нет глубины… и нет смысла. Светская этика, призывающая к тому, чтобы быть добрыми, не способна дать ответ на вопрос: ради чего человек должен творить добро, в чем его вечный смысл? А без этого «корешка» призыв к добру может оказаться неуслышанным, невоспринятым: без корня дерево не вырастет и не даст плода.

Именно об этом рассуждает П.П.Ершов в другом отрывке из цикла «Осенних вечеров» устами своих героев: «Религиозный элемент для меня всякую картину облекает особенным светом… Человек без религии – не человек, а жалкая игрушка воли и обстоятельств. Вера в Бога и Искупителя есть та печать, которая дает ценность всем нашим действиям, как бы они маловажны или велики ни были. Что бы ни говорили о прогрессе, об усовершенствовании человеческого рода, без печати религии – это все фальшивые штемпеля. Они касаются настоящего, одной минуты нашего существования, а целая вечность будущего для них как бы не существует».

Иерей Петр ОВСЯННИКОВ,
преподаватель,
Тобольская духовная семинария