Сколько в это лето мошки уродилось –
просто напасть. Геннадий Константинович
поднялся на крыльцо, снял с плеча полотенце, сбил с почерневшей сетки роящуюся
мошкару и быстро вошел в дом, плотно затворив за собой дверь…
– Сима, помоги процедить молоко, – обратился он к жене, которая хлопотала с калмыцким чаем, – столько мошки и комаров
сегодня насыпалось… И Сердитый, барашек
наш, так и не вернулся.
Геннадий Константинович поставил ведро
на стол, стряхнув прицепившийся ко дну сор
холщовой рукавицей.
– А я марлю запамятовала с веревки
снять – придется тебе, Гена, на берег за ней
сходить, – вспомнила о своем промахе Серафима Ивановна.
– Нет, сегодня уж я из дома не выйду,
– ответил Геннадий. – Посмотри, что вокруг
фонаря делается.
На фонарь, освещающий снаружи окна
веранды, страшно было взглянуть: крылатые
насекомые всех размеров мельтешили вокруг него, атаковали все видимое пространство, мохнатые шершни бились в стекло с
воинственным воем.
Серафима задумалась.
– Ладно… Что же это я старым волосяным ситечком не пользуюсь? Оно как раз
мелкое, – тихо, самой себе сказала она и
принялась выставлять на стол чистые трехлитровые банки.
В воздухе разлился запах теплого парного
молока. Летом в этих местах коровье молоко имеет необыкновенно тонкий, особенный
вкус и аромат, потому что местные Зорьки
и Белянки питаются только нежными заповедными травами.
– Неужто опять у нас на валу волки поселились? – забеспокоилась Серафима, ополаскивая освободившееся ведерко скромным
количеством речной воды. – Ведь Сердитый
уже третий день не показывается.
– Утром поплыву свои ульи проверять, заодно посмотрю, нет ли где нашего Сердитого, – ответил задумчиво Геннадий и повесил
на крюк над сундуком насквозь промокшую
во время дойки рубаху. – Нужно в Полдневом вазелина купить, помидоры на дальнем
огороде проведать, запор в коровнике починить, – будто что-то не договаривая, продолжил он, мельком взглянув на свою почерневшую и растрескавшуюся от работы руку.
«Так не хочется ехать на эту операцию,
а никуда не денешься: один глаз совсем не
видит – за другой придется «кровь проливать», – подумал Геннадий Константинович
и посмотрел на свою старенькую Серафиму, которая и на улицу редко уже выходила.
На Дамчике, одном из участков Астраханского заповедника, супруги Ивановы поселились еще до Великой Отечественной войны.
Отсюда молодой волгарь и ушел защищать
родную землю…
Домой вернулся Геннадий Константинович инвалидом. Левая рука его была искалечена. С годами она совсем «высохла», однако работу для себя выбрал фронтовик на
удивление серьезную и ответственную. До
глубокой старости он был незаменимым капитаном крытой деревянной лодки-баркаса
под названием «Гарзетта» – единственного
судна для обслуживания местных жителей и
научных сотрудников заповедника. Геннадий
Константинович возил людей в больницу, буксировал лодки и куласы, доставлял хлеб из
пекарен, продукты из сельских магазинов, а
также студентов на практику. Для него, перенесшего тяжелую контузию, такие дальние
многочасовые поездки были почти ежедневным подвигом. И никто из нас не задумывался над тем, как человеку с одной рукой неимоверно трудно не только управлять, но и
приводить в порядок свое плавучее средство.
Каждое утро у берега Быстрой покачивался на волнах небольшой баркас. Его двигатель «скрипс» был тщательно надраен и
блестел, как новенький. И собравшиеся на
планерку служащие кордона неизменно могли видеть капитана этого судна – подтянутого, в белоснежной рубашке, ожидающего отправки в очередной рейс.
Однажды в Астраханском заповеднике
побывала иностранная делегация. Хрущеву и
главам двух европейских держав была предоставлена возможность полюбоваться красотами дельты Волги с борта все той же незаменимой «Гарзетты». Ее капитан и после
войны оставался на передовой. Без его участия не проходило и тушение весенних пожаров, которые порой продолжались неделями, нередко в ночное время.
Окружающие уважали Геннадия Константиновича, даже побаивались, хотя никогда
не слышали от него грубого слова. Он был
серьезен и строг, но нередко лицо его освещалось сияющей улыбкой. Помнится еще, что
в праздники, когда весь народ собирался в
клубе, он любил петь.
Его возвращения из дальнего речного
села Самосделки всякий раз с нетерпением
ждали хозяйки и местная детвора. И сейчас,
стоя на берегу Быстрой, порой представляешь, что Геннадий Константинович вот-вот
вернется… Сначала послышится приближающийся издалека знакомый шум мотора «Гарзетты», спустя некоторое время из-за поворота реки появится и сама долгожданная лодка – и вот уже на берег сбегаются повеселевшие жители: «Дядя Гена приехал!» Нехитрый ароматный провиант – свежий хлеб,
сливочное масло, сладкие подушечки – казался в то время праздничным угощением.
Геннадий Константинович заготавливал
для дома дрова на другой стороне реки Быстрой и привозил их один на «Гарзетте».
Там же держал он своих пчел. Забота о них
всегда была ему в радость, но, к сожалению,
одни пчелы сгорели во время тростникового
пожара, другие, привезенные издалека, оказались слишком злыми, заболели и погибли.
Капитан «Гарзетты», как и многие сельские
жители послевоенной поры, любил охотиться
на водоплавающую дичь. Научился стрелять
одной рукой. В августе-сентябре не упускал
он возможности порадовать свою Серафиму
свежей ягодой, чернильно-сизой ежевикой, которой так богаты местные берега и островки.
– Сима, приготовь мне белье и не забудь про гостинцы для племянников, в среду поеду в город в больницу.
– Поезжай-поезжай. И к Надежде зайди – я им яичек свеженьких положу и медку
с сотами, – расплылась в теплейшей улыбке
его старушка. Очень любила она двоюродных
племянников. Своих детей у них не было.
У Капитана «Гарзетты» было несколько
боевых наград и среди них – орден Славы –
за особую солдатскую доблесть на передовой.
Геннадия Константиновича Иванова и
многих, подобных ему фронтовиков, для пользы Отечества непременно нужно прославить
еще одной, не менее высокой наградой – медалью «За жизненный подвиг после войны».
Елена РУСАНОВА, г.Тюмень
|