Всю жизнь я куда-то бежала, боясь чегото не успеть. И вдруг задумалась: куда бегу?
Зачем? Оглянувшись, поняла, как много я
пропустила в суете, что вспомнить из прошлого почти нечего.
Что же осталось в памяти? …Большая
красная стрекоза,
греющаяся на заборе и ощупывающая
чуткими глазищами
двор. Безмятежное,
волнообразное ко-коко-ко-ко и неожиданное пронзительное
ку-ка-ре-ку, сопровождающееся похлопыванием крыльев. Звон
ведра. Повизгивание
пилы и постукивание молотка – это сосед
чинит крышу.
А вот и я сама: с волной темных блестящих волос, в коротком ситцевом платьишке,
в красных сандаликах на босу ногу. Мне пять
лет. И я очень серьезная. Сижу на крыльце,
неспешно макаю черный хлеб в миску с
перетертой с сахаром клубникой и гляжу, как
мама, развешивая на веревки выстиранное
белье, поправляет рукой выбившуюся из-под
пестренькой косынки
непослушную прядь.
Она молода, легка и
красива, несмотря на
то что ей за… пятьдесят.
Ми лая, ро дная
мама… Сколько пришлось тебе со мной
поволноваться!
В раннем детстве я очень часто и очень
сильно болела. Однажды, когда мне не было
еще и года, я подхватила двухстороннее воспаление легких. Молодая неопытная медсестра,
делая мне укол, занесла инфекцию. Спустя
несколько дней тело мое превратилось в
сплошной волдырь. Я заходилась от плача и
умерла бы от сепсиса, если бы не главврач
больницы, в которой я тогда лежала. Он делал
обход и в одной из палат увидел сидящую на
коленках у детской кроватки женщину. Девятимесячная девочка спала на ее вытянутых
руках. И она сама спала, прислонив голову
к ребенку. По существующим тогда правилам
матерей запрещалось размещать в больнице
вместе с детьми. Мама вырыдала у медсестер разрешение находиться рядом с тяжело
больной дочкой…
Доктор вышел из палаты на цыпочках и
притворил за собой дверь. А через минуту из
его кабинета уже доносились громогласные
возгласы. Когда недовольная тирада оборвалась, медперсонал порскнул из распахнувшихся дверей. Лица сестер были красные. Маме немедленно поставили кровать. Для меня
нашли какое-то приспособление в виде спасательного круга, чтобы не больно было лежать.
Но надо было меня спасать. И главврач
взял это на себя. Сказав маме, что сам лично
осмотрит ребенка, он заперся в своем кабинете. Вскоре больничные коридоры огласились
моим криком… Мама не находила себе места.
Она стучала кулачками в запертую дверь,
голосила, металась от палаты к палате, призывая на помощь. Сбежавшиеся медсестры
успокаивали ее, убеждая, что ребенку повезло:
«Сам Усевич, заслуженный
врач Белоруссии, взялся
за дело, а это значит, что
малышка будет здорова».
Когда открылась дверь
кабинета и вышел доктор,
неся спящую меня на
руках, все замолчали. Он
широко улыбался, по его
лицу струился пот. Мое
лицо было мокрое от слез.
Влажными были и мои темные кудрявые волосы. Доктор молча передал
меня маме… Одна из медсестер, заметив
трепетное отношение ко мне главного врача, с ревностью обронила: «Новая симпатия
Михаила Петровича». С этого момента вся
больница меня так и называла: «Симпатия
доктора Усевича».
Первое время медсестры шушукались между собой, что моя мама «блатная», что кто-то
«сверху» хлопочет за нее. Но вскоре разные
домыслы развеялись как
дым. Во-первых, доктор
никогда ничем не скомпрометировал себя – это
был честнейший человек,
беззаветно преданный
своей работе. Во-вторых,
как только я пошла на поправку, мама стала такой,
как всегда: простой, веселой, общительной. Весь
медперсонал полюбил ее.
Доктор спас меня. Всю жизнь я была
благодарна этому человеку, которого никогда
больше не видела, но считала своим крестным отцом.
Спустя тридцать лет, как обычно на Радоницу приехав на могилу отца, я увидела ограда
к ограде еще одну могилу незнакомого мужчины – врача, судя по выбитой на памятнике
гиппократовой чаше. Рассматривая красивое
благородное лицо папиного «соседа», я скользнула взглядом по надписи: «Заслуженный врач
БССР Усевич Михаил Петрович», – и сердце
мое куда-то провалилось…
Вот так. На огромной земле, места в которой хватит всем, оказались рядышком две
дорогие могилы, в которых обрели покой два
моих отца. Один из них – подарил мне жизнь.
Второй – спас ее…
Валентина КАРПИЦКАЯ, Тверь.
Апрель 2014 г.
|