|
(Окончание. Начало в номере «Сибирской православной газеты» за апрель-май
2021 года)
Протоиерей Григорий Мансуров: Алексей Владимирович, а вот движение хиппи,
которое было в Америке, ну и вообще на
Западе, – как его можно охарактеризовать?
Что это такое, на ваш взгляд?
Алексей Шляков: О движении хиппи современные студенты до сих пор не знают,
хотя об этом в учебниках ясно написано, что
оно стало продолжением древнегреческой
философии кинизма Диогена Синопского.
В этом смысле постмодернистская культура не нова и возникает как реакция на
гибель классического расцвета. В античной
классической философии, после периода
ее расцвета в лице Платона и Аристотеля,
начался период упадка. Философы искали
новую модель человека, и Диоген, один
из основных представителей кинической
философии, предложил освобождение от
всех социальных, нравственных «пут». Так
что оказывается, что постмодерн, который
преподносит нам такие же идеи как новые,
ничего нового в этом смысле не принес. То
же самое «обезбоживание», та же самая
натурализация, возвеличивание телесности,
субъективности, индивидуальности над чем
бы то ни было. И говоря о хиппи, можно
действительно их связать с этой попыткой
освобождения от любых форм социальности,
попыткой возвеличивания плотской, «разнообразной», безбожной любви. Поэтому,
собственно, это движение и исчезло, представители его «вымерли».
Диакон Димитрий Майоров: Киник
Диоген жил в бочке. Известен случай, что
Александр Македонский пришел выказать
ему свое почтение, но философ лишь попросил царя отойти и не загораживать солнце,
указывая тем, что даже царь должен быть
почтителен с философом.
Алексей Шляков: Ну, Македонский сам
виноват, потому что он обратился к Диогену со словами: «В знак признания за твой
образ жизни я выполню любую твою просьбу». Вот и получил в ответ такое хамство
и дерзость.
О. Григорий: А вообще, в этом же есть
и воля Божья, чтобы люди перемещались.
Жили же когда-то в Вавилоне хорошо, башню
строили все вместе. Но Господь разделил их
на языки специально, чтобы они разошлись:
«Уйдите отсюда, нечего вам сидеть на одном месте. Зло существует, и болезнь эта
прогрессирует в едином обществе. Потому
лучше вам не иметь между собой общения,
но иметь противоречия по причине того, что
у вас языки стали разные». Потому что в
замкнутых культурах, у замкнутых народов
больше шансов на то, что зло не так быстро
будет распространяться.
Алексей Шляков:
Вы, может быть, сами
того не ведая, обнаружили, выявили иммунологический аспект кочевничества, иммунологический аспект номадизма, о котором
я и говорил в той связи, что скученность
населения в первобытные времена приводила к распространению болезней, инфекций
и тем самым побуждала к движению для
сохранения здоровья, сохранения индивида.
Да, в физиологическом плане кочевничество более способствует выживанию, и в
культурном, вероятно, тоже. Эта интенция
есть в движении. Но если движение не обозначено двумя точками: начало движения и
его конец, – то тогда движение становится
бессмысленным, что и происходит сегодня.
О. Григорий: Данилевский, по-моему,
говорил, что задача не в том, чтобы перейти
поле с одной стороны на другую, а в том,
чтобы исходить его все, вдоль и поперек.
Может, в этом и смысл. У кочевников вот
все было просто, им надо было идти за травой: там трава хорошо растет – туда перемещаются, здесь засуха – отсюда уходят. Лев
Николаевич Гумилев, как историк и географ,
в «Тысячелетии вокруг Каспия» периоды
подъема уровня Аральского моря и спада
его связывал с периодами дождей в верховьях рек, питавших море. Если были дожди,
реки становились полноводными, вблизи
них было много травы. Двинуться с места
кочевников могла заставить только засуха.
А засуха появлялась, когда в течение ряда
лет не было осадков. Вот в связи с этим
и происходило перемещение людей. Я это
показывал в своей семинарской дипломной и
трактовал чередование засухи с обильными
периодами осадков как промысел Божий.
Да, эти кочевники должны были подняться
и двинуться куда-то. В этом был какой-то
смысл, но, чтобы они туда двинулись, нужен
был повод, и поводом этим оказывалось
отсутствие травы для скота. И в итоге они
двигались туда, куда угодно было Богу. Как
вам такие размышления?
Алексей Шляков:
Вы сами обозначили, что для движения должен быть смысл,
мотив, начало пути и конец пути. Поэтому
промысел Божий обнаруживается в цели нашего движения: куда я иду, и зачем я это
делаю. И если промысла нет, то движение
становится самоцелью, становится и целью,
и смыслом. Но в одном лишь горизонтальном
движении смысл теряется, он заменяется
событийностью, а событие и смысл есть
понятия противоположные. Я могу обрести
смысл только в состоянии покоя и теряю
его в движении. Но обретаю при этом событийный ряд, некоторое «разволочение»
для глаз, «разволочение» для тела, т.е.
элемент новизны, которая в номадизме, в
постмодернистском кочевничестве тоже проявляется. Но движение ради движения – это
абсолютизация процессуальности. Хотя сама
по себе процессуальность, на мой взгляд,
теряет смысл, если не имеет никакой цели.
То есть процесс – ради чего?
О. Григорий: Да. Вот когда ребенок
родился, ради чего он живет? Ради чего
движется, ходить учится, говорить? Потом
еще что-то происходит, семью создает. Какой в этом смысл, если ясно, что будет в
конце, что конец будет печальным? Зачем
тогда было жить? Но, может быть, смысл в
самопознании, и во время этого движения
происходит нечто очень важное?
Я помню, когда только появился интернет, я нашел в интернете статью: «Религиозное основание туристического похода». Мне
очень понравилось. Я занимался походами и
сам, и молодежь из прихода водил, так что
знаю, что в этом действительно есть что-то
особенное. Например, однажды отец свозил
меня в тайгу. Спали в палатке, нас заедали
комары, и было холодно. Наутро была возможность уехать домой, и отец спросил, не
хочу ли я вернуться. Я насупленно ответил,
что не знаю. А отец при этом вытаскивает
большую щуку из реки. И я решил остаться.
И после этого я мечтал жить в тайге. Вещи
собирал разные, что могут пригодиться, как
задвижку от печи, складывал их в заброшенном домике. Это отвлекло меня от всего
остального. А молодежные забавы: рок, курение, дискотеки, наркотики, – мне были не
интересны. Мелким все это казалось. А вот
пройти дорогу, увидеть новые места – этого
хотел, и в процессе этого что-то происходило
в душе. Может, в этом и есть суть?
Алексей Шляков: Можно воспринять
путь, в том числе и туристический, с одной
стороны, как погружение себя в неблагоприятные условия, которые позволяют
оценить прелесть прежнего существования,
увеличивают ценность того, от чего человек
ушел. С другой стороны, человек получает
элемент инобытия, в котором он ощущает,
что оказывается богоподобен, потому что
способен выжить в природной среде. Он сам
творит себе пищу, очаг, строит дом. Диалектически понятие пути может объединить
в себе и то, и другое.
Но побудительный мотив, который толкает в путь, не всегда человеку ведом.
Хотя Шопенгауэр назвал два источника, два
врага человеческого счастья: боль и скуку.
Если человек материально не обеспечен,
то боль толкает его к этому движению, она
его мотив. Ежели человек обеспечен, то он
заполняет свою скуку. Таким образом два
мотива, для беднейших и для богатейших,
привели к туризму с одной стороны и к
миграции с другой, если мы говорим о современной ситуации в Европе.
О. Димитрий: Я открыл приложение, в
котором Библия дает нам рассказ о страннике. Что это такое: странник или пришелец?
Я начну в обратном направлении: начиная
от Послания к евреям до Книги Бытия тут
девять текстов. И вот, к нашей сегодняшней
беседе – как в странничестве не потерять
себя, как остаться христианином, где бы ты
ни находился; как быть православным человеком, куда бы тебя ни забросило; как не
потерять при перемещении в пространстве
свое духовное измерение:
«Все сии [это рассказ о праведниках
Ветхого Завета] умерли в вере, не получив
обетований, а только издали видели оные, и
радовались, и говорили себе, что они странники и пришельцы на земле» (Евр. 11, 13).
То есть человек, христианин, не должен ни к
чему земному привязываться, и он странник.
Первое послание к Тимофею, 5-я глава,
10-й стих: «…известная по добрым делам
[вдова истинная, содержащаяся Церковью],
если она воспитала детей, принимала странников…» (1 Тим. 5, 10). Заметьте: не бомжей каких-то, а именно странников. Книга
Дидахе поясняет, что раньше были такие
апостолы, благовестники, странствовавшие
по миру, и если один их них оставался более
трех дней в одном доме, то (написано в этой
книге) такой странник – лжеапостол и его не
следует принимать. Такие люди несли идею
Духа Божьего и были пророками.
Третье соборное послание Иоанна Богослова, 1-я глава, 5-й стих: «Возлюбленный!
Ты как верный поступаешь в том, что
делаешь для братьев и для странников»
(3 Ин. 1, 5)…
И я могу продолжать так вплоть до
Книги Бытия. Это идея Божьего странничества – когда человек не просто ходит как
попрошайка, а несет Божью идею, куда бы
его ни забросило, остается верным Богу. И
Василий Великий очень здорово по этому
поводу сказал, когда к нему пришел префект
Модест и от имени императора Валентина
возвестил: «Или ты принимаешь арианство,
или мы сейчас тебя, во-первых, лишим сана,
во-вторых, лишим имущества, в-третьих, будем бить, а потом и убьем». Помните, как
Василий Великий ответил: «Вы меня изгнать
не можете, потому что "Господня – земля и
что наполняет ее, вселенная и все живущее
в ней" (Пс. 23, 1). Вы и имущества меня не
лишите: у меня его нет. И избить, как хотели
бы, не сможете: я уже стар и не выдержу
ударов. Еще вы смертью грозите, но я ее не
боюсь, потому что хочу быть со Христом».
И мы видим на этих примерах, как
можно всегда, в любой ситуации, оставаться
христианином и быть верным Богу. Об этом
мы и поговорим далее – как не потерять
себя в странничестве.
О. Григорий:
Алексей Владимирович, мы
сегодня упомянули, что постмодерн – современное состояние западноевропейской
культуры – мыслит глобально, и в этом глобальном мире все движутся: сегодня человек
в Австралии, завтра где-то на островах, потом в Нью-Йорке, в Москву заехал, потом в
Париж. И так многие живут в движении. И
работать сейчас можно удаленно. (Даже у
нас, в издательском отделе, дизайнер живет
в другом городе России, но справляется и
делает все, что нам надо.) Но так ли это
все просто? Зачем это все нужно Западу?
Искренняя ли эта идея, хотят ли люди раскрепоститься, или же это все глобальный
проект, за которым стоят «дяди» в пиджачках, галстуках, а может быть, и с погонами,
и они все контролируют: пожалуйста, вот
тут вы развлекайтесь, вот тут оградка. Хотя
мы сразу вам об этом не скажем, зато мы
постоянно за вами следим. О каком кочевничестве в этом случае можно говорить?
Куда ты сможешь сбежать из этого мира? На
Марс? Но тебя и там будут контролировать.
О. Димитрий: Это называется геополитика. Я переведу тему в эту плоскость.
Есть представления о цивилизациях суши и
моря, их противостоянии, как и о противостоянии Востока и Запада. Не является ли
сейчас следствием такого противостояния
то, что из нас хотят сделать космополитов,
но сам Запад при этом свои идеи блюдет?
Кукловоды сидят там и дергают за ниточки? Переставляют пешки, которыми мы
являемся, на своей «великой шахматной
доске»? Возможно, им надо сделать нас
космополитами безродными (было раньше у
нас такое слово ругательное), чтобы потом
сделать своими, сделать нас частью Запада?
Алексей Шляков: Я опишу свои опасения. С чего все начинается? Начинается
все с предложения удивительно комфортных условий. Смотрите. Нет национальных
границ – это же хорошо, я могу свободно
перемещаться. Теряю я что-то при этом? Да,
свою национальность. Перемещаясь между
государствами, я теряю свою гражданственность. В конечном счете подвижность
человека не только территориально, но и в
социальном, в духовном пространстве ведет
к тому, что я отныне не привязан ни к вере,
ни к мировоззрению, ни к духу. В итоге это
приводит к тому, что западные философы
назвали ускользающей идентичностью: я приобретаю возможность иметь многоразовое
«я», множественные идентичности, которые
идут у меня через запятую.
Жиль Делез в работе «Анти-Эдип. Капитализм и шизофрения» пишет о том, что
человеку не стоит привязываться к одноразовости своего «я», иначе он приходит к
фашизму. Почему бы не сделать идентичность разнообразной – и такой, и такой?
И не противопоставлять при этом разные
свои я? На мой взгляд, вот такое привитие
нам западным миром «общечеловеческих»
ценностей способствует нивелированию
национальных, культурных ценностей и размывает понятие моего «я». В результате
такого кочевания, как мне представляется,
мы утрачиваем свое одноразовое «я» и
приобретаем иные. В итоге человек теряет
не только свое «я», но свое желание, свое
хотение, теряет свое «воление». И отныне
за меня будут хотеть, за меня будут проявлять волю, за меня будут желать. Об этом
явлении высказался австрийский философ
Роберт Пфаллер. Он назвал это явление
интерпассивностью – когда единственным
желанием человека постмодерна становится
желать чего-либо, но за него уже желают
другие. Человек переносит свою веру, свои
желания и свои деяния на внешний мир.
Это может быть как предметный мир, так
и субъектный.
И в этом я вижу первое опасение: постоянное кочевание и отсутствие центра в
мировоззрении – в виде дома в пространстве – ведет к размытию моего «я».
Второе опасение в том, что мое представление об истории все-таки основано на
апокалиптическом времени, то есть конечности. Да, постмодерн можно помыслить
как очередное завершение перед началом
нового витка, но я полагаю, что все, что
имеет начало, обязательно должно иметь
и конец. Освальд Шпенглер конец видел
не в какой-то катастрофе технологического
или природного характера, а в катастрофе,
происходящей внутри человеческого духа.
И современный номадизм одной из задач
ставит снятие аксиологических (ценностных)
оппозиций, противоположностей. Бога нет,
а значит все дозволено. Значит нет ни
греха, ни порока. А если человек теряет
различие между добром и злом, это ведет
к катастрофе, к такому концу, о котором
говорит Шпенглер.
Номадизм и постмодерн предлагают
снять ценностные оппозиции. Судить о
том, что такое хорошо и что такое плохо,
мы, по их логике, не можем. Потому что
в определенном отношении это – одно, а
при другом – иное. Мы не можем судить о
том, что есть мужчина и женщина, иначе
приходим к сексизму. Не можем разделять
людей на черных и белых – это расизм,
тем более что слово «черный» наполнено
ценностной окраской, в нем содержится
негативный контекст. И в результате ценностное наполнение оппозиций теряется, все
становится равнозначно, противоположность
понятий добра и зла, красоты и уродства,
верха и низа, истины и лжи теряется. Это,
на мой взгляд, губительно и катастрофично.
О. Григорий: В итоге древнее утверждение «разделяй и властвуй» сейчас обрело
форму в призывах разрушить государство.
Сделать из него некий бульон, суп, хаос. Как
говорили древние греки, есть космос, где все
упорядочено: вот это мужчина, а это женщина – это разные существа; вот это человек,
а это дерево – тоже разные существа. Они
благодарили богов, что родились людьми, а
не животными, что родились мужчинами, а
не женщинами, эллинами, а не варварами.
И ведь было хорошо. Ну представьте: если
бы земля с морем были перемешаны, как
мы жили бы в этом болоте? А так – есть
море, есть суша, есть горы. В этом-то и
красота, это нормально. А сейчас пытаются
все подвести под общий знаменатель. Для
чего это делается? Почему западная культура это пропускает? Потому что так удобно
разворотить весь мир и потом им владеть,
таким миром? Тебе объяснят, чего хотеть.
А если плохо хочется, дадим тебе усилители
– как усилители вкуса, например. Дойдем
до нейронов в твоей голове и там тоже
усилители разместим, чтобы тебе сильнее
хотелось и сильнее чувствовалось.
Вы вот Шпенглера затронули. У него есть
такая мысль, хотя она коротко озвучена: он
пытается осмыслить роль России в будущем.
Этот философ считал, что христианству Достоевского (для него это верх христианского
философствования) принадлежит третье тысячелетие. Он заявил это в 20-х годах ХХ
века, когда писал «Закат Европы». Тогда
уже существовал СССР, в котором поднимались в первую очередь вопросы социальной
справедливости. А Шпенглер считал, что
социальная проблематика не важна в делах
духовных, и потому времена поменяются
и христианству будет принадлежать третье
тысячелетие. Такая его позиция тем более
удивительна, что в то время Советский
Союз лишь начинал свое становление, и там
точно было не до вопросов христианства.
В тот момент казалось, что все кончено
для России, а Шпенглер говорит о каком-то
третьем тысячелетии. Но вот оно наступило,
и хотя мы не застанем его всего, но уже
видим, что Советского Союза нет, а Церковь живет. Хотя Достоевского не многие
читают. Но Шпенглер говорил, что русские
все – ученики Достоевского, даже если они
его не читали.
Так вот, каково здесь наше место? Можно ли размытию ценностей противостоять
и нужно ли это делать? Может быть, люди
наиграются в это, и к старости каждый
конкретный постмодернистский человек…
Алексей Шляков: Ну, я думаю, что
настоящий постмодернист не должен доживать до старости. Ему даже поставлен
предел – 27 лет.
О. Григорий:
Кошмар. Курт Кобейн…
Там не то что внуки – даже детей не предусматривается.
Алексей Шляков: «Клуб 27-ми», который
даже в России, к сожалению, пополняется. «Живи быстро, умри ярко» – вот, в
общем-то, основная тенденция антропологии
постмодерна. А наша православная, христианская миссия о спасении, о выходе из
этой хаотичной постмодернистской культуры
как раз в том, чтобы показать ценность
традиции. Ведь мы сейчас можем оценивать
критически и традицию, и современность,
и постсовременность. У современности не
было такой задачи. Она критиковала традицию и говорила, что она, современность,
и есть истина, что она принесла людям науку, искусство, истину. В постмодерне это,
оказывается, можно пошатнуть. И что же
получилось? А получилось то, что разум, который так возвеличивался современностью,
может обосновать и рационализировать самые чудовищные вещи – что и происходило,
и происходит до сих пор. И единственное
спасение от этого – это обращение к традиции, обращение к Православию, обращение
к живому Христу. Русская нация, русская
культура – она в этом плане давно через
Федора Михайловича Достоевского предлагала этот путь.
Вот сравним западный путь осмысления
и наш, русский путь. Если сто смертей способствуют спасению тысячи жизней, то это
рационально – так говорит западная культура. Ну а наша говорит, что если в фундаменте человечества заложена слезинка хотя бы одного ребенка, то счастье невозможно.
Поэтому, я думаю, Христос – это тот самый
единственный путь, который и разобраться
в сложившейся ситуации нам поможет, и к
спасению сможет нас привести.
О. Димитрий: Алексей Владимирович,
расскажите, что происходит с человеком, который поддался этим идеям суперкочевника,
современного номада. На защите диссертации вы говорили, что это человек, который
теряет родину, семью, пол, имущество, дом,
который потерял все свои ценности. И потому конец такой культуры близок. Ведь
если у человека нет никаких оснований,
если все атомизировано, все перемешано,
то это беда. 
Но здесь я позволю себе немножко с
вами не согласиться. Потому что при взгляде
на все происходящее сейчас мы, конечно,
можем прогнозировать, что с этим произойдет. Все-таки я скажу, что конец Вавилона
означает начало Небесного Иерусалима. В
Апокалипсисе, в 18-й главе, рассказано о
падении Вавилона. Согласно толкованию
архиепископа Аверкия (Таушева), под Вавилоном нам надо понимать Нью-Йорк…
О. Григорий: …сидящий на двух водах, да.
О. Димитрий: «Пал Вавилон, великая
блудница… ибо яростным вином блудодеяния своего она напоила все народы…»
(Апок. 18, 2).
О. Григорий: …и плакали все, потому
что торговали с ней, и «товаров их никто
уже не покупает» (Апок. 18, 11).
О. Димитрий: Так вот. Конец этой номадической культуры, суперкочевничества – он
изложен в Апокалипсисе, в 18-й главе: «После сего я увидел иного Ангела, сходящего
с неба и имеющего власть великую; земля
осветилась от славы его. И воскликнул
он сильно, громким голосом говоря: пал,
пал Вавилон, великая блудница, сделался
жилищем бесов и пристанищем всякому
нечистому духу, пристанищем всякой нечистой и отвратительной птице; ибо яростным
вином блудодеяния своего она напоила все
народы, и цари земные любодействовали с
нею, и купцы земные разбогатели от великой роскоши ее. И услышал я иной голос с
неба, говорящий: выйди от нее, народ Мой,
чтобы не участвовать вам в грехах ее и
не подвергнуться язвам ее; ибо грехи ее
дошли до неба, и Бог воспомянул неправды
ее. Воздайте ей так, как и она воздала вам,
и вдвое воздайте ей по делам ее; в чаше,
в которой она приготовляла вам вино, приготовьте ей вдвое. Сколько славилась она
и роскошествовала, столько воздайте ей
мучений и горестей» (Апок. 18, 1-7).
Вот, буквально недавно, мы пели, готовились к Великому посту: «О дочь Вавилона окаянная!.. Блажен тот, кто возьмет и
разобьет младенцев твоих о камень!» (Пс.
136, 8-9). Я вспоминаю в этой связи забавную историю. В поезде иеромонах едет,
смиренный, четочки перебирает. А женщина,
которая хотела Церковь покритиковать, ему
говорит: «А что это у вас за безумие в
церкви творится: головою взять младенца и
об камни расколотить?!» Он видит, что этой
женщине бесполезно что-либо говорить – ну
так она настроена, – и тихо отвечает ей:
«Ну, мы же всего лишь три раза». А если
серьезно, в духовном отношении эта часть
Апокалипсиса означает, что Вавилоном называется сатана, дочкой Вавилона – все
те, кто идут за сатаной. Слово Вавилон
еще смешение обозначает: Вавилон все
границы уничтожает. Вавилонская культура,
вавилонская башня – она же все народы
в одной богоборческой цели соединила. И
поэтому – блажен, кто возьмет «младенцев»
этой дочери вавилонской (младенцы – это
рождающиеся помыслы) и разобьет их «головой» (головой называют отцы начало) о
«камень» (который есть Христос).
Поэтому, хотя вавилонская блудница царствует сейчас, «сидит над всеми народами»
– «рулит», как бы сказала сейчас молодежь,
у нас, у христиан, есть цель – Христос, и
мы именем Христовым можем побеждать
все искушения, где бы христианин ни находился. Но хорошо, когда он на своей земле,
любит свое Отечество и свою семью, свой
дом, своих близких. Нам надо помнить, что
мы не должны быть «иванами, родства не
помнящими».
О. Григорий: Алексей Владимирович,
может быть, еще два слова. Есть какие-то
мысли в завершение?
Алексей Шляков: Мысли такие. Боязно
не то, что нам сейчас сложно и приходится
выбирать. У нас, по крайней мере, есть
воспоминания, у нас есть прошлое, есть с
чем сравнивать. Боязно то, что возникает
поколение, которое видит происходящее как
данность, как единственно возможную реальность, в которой свободы являются высшей
ценностью. И это вызывает опасения. Поэтому в конце нашей беседы мне хотелось
бы сказать, что надо не уставать напоминать
о том, Кто есть начало, Кто есть конец, Кто
есть альфа, Кто есть омега. Чтобы молодежь, дети слышали об этом, чтобы при них
упоминали об этом.
О. Григорий: Большое спасибо, дорогие
радиослушатели, благодарим, что были с
нами. Сегодня в студии у нас были Алексей
Владимирович Шляков, доктор философских
наук, профессор кафедры гуманитарных наук
и технологий Тюменского индустриального
университета, диакон Димитрий Майоров,
преподаватель Тобольской духовной семинарии и Тюменского духовного училища, и ваш
покорный слуга, священник отец Григорий.
Набор и подготовка текста:
Иван СВИЩ
|
![Перейти в раздел [Документы]](../images/doclogov.gif)
