|
(окончание. начало в апрельском и
майском номерах газеты за 2018 год)
«Сибирская православная газета», 6 (248). Июнь 2018 г.
(окончание. начало в апрельском и
майском номерах газеты за 2018 год)
В сентябре царской семье разрешили
выходить к утренней службе в ближайшую
церковь, при этом солдаты образовывали живой коридор до самых церковных дверей. О
своем первом посещении церкви в Тобольске
Николай II оставил в дневнике такую запись:
«8 сентября. Пятница. Первый раз побывали
в церкви Благовещения, в которой служит
уже давно наш священник. Но удовольствие
было испорчено для меня той дурацкой обстановкой, при которой совершалось наше
шествие туда. Вдоль дорожки городского
сада, где никого не было, стояли стрелки,
а у самой церкви была большая толпа! Это
меня глубоко извело».
Главным утешением для царской семьи
в тобольском заточении были церковные
службы. Одну из них описал комиссар Панкратов: «…В ближайшую субботу (очевидно,
в субботу 14 октября – прим. А. В.) мне
первый раз пришлось присутствовать на
всенощной. Всю работу по обстановке и
приготовлению зала к богослужению брала
на себя Александра Федоровна. В зале она
устанавливала икону Спасителя, покрывала
аналой, украшала их своим шитьем и пр. В
8 часов вечера приходил священник Благовещенской церкви и четыре монашенки из
Ивановского монастыря. В зал собиралась
свита, располагаясь по рангам в определенном порядке, сбоку выстраивались служащие, тоже по рангам. Когда бывший царь
с семьей выходил из боковой двери, то и
они располагались всегда в одном и том
же порядке: справа Николай II, рядом Александра Федоровна, затем Алексей и далее
княжны. Все присутствующие встречали их
поясным поклоном. Священник и монашенки
тоже. Вокруг аналоя зажигались свечи. Начиналось богослужение. Вся семья набожно
крестилась, свита и служащие следовали
движениям своих бывших повелителей. Помню, на меня вся эта обстановка произвела
сильное первое впечатление. Священник в
ризе, черные монашки, мерцающие свечи,
жидкий хор монашек, видимая религиозность
молящихся, образ Спасителя. Вереница мыслей сменялась одна другою…
«О чем молится, о чем просит эта бывшая царственная семья? Что она чувствует?»
– спрашивал я себя.
Монашки запели: «Слава в вышних Богу,
и на земли мир, в человецех благоволение…» Вся семья Николая II становится на
колени и усердно крестится, за нею падают
на колени и все остальные. В то время
мне казалось, что вся семья бывшего царя
искренно отдается религиозному чувству и
настроению.
Служба кончается. Начинается обряд
миропомазания. К нему первый подходит
Николай II, затем Александра Федоровна,
наследник, дочери и далее вся свита и
служащие в порядке рангов. И затем зала
пустеет».
В дневниках и письмах царской четы в
тобольский период легко можно найти ответ
на вопрос Панкратова, о чем молилась в
неволе царская семья. Одна из дневниковых
записей Николая II ярко выражает мольбы
самодержца: «Сколько еще времени будет
наша несчастная родина терзаема и раздираема внешними и внутренними врагами?
Кажется иногда, что дольше терпеть нет сил;
даже не знаешь, на что надеяться, чего желать? А все-таки никто, как Бог! Да будет
воля Его святая!»
Жители Тобольска в большей своей
массе к царской семье относились доброжелательно. Когда царская семья стала испытывать затруднения с продуктами, нашлись
в Тобольске добрые люди, которые стали их
снабжать продовольствием. Монашки Иоанновского монастыря проявляли постоянную
заботу о царской семье в снабжении ее
продуктами. Вместе с тем у Панкратова
имелись серьезные основания ограничивать
передвижения царской семьи и членов
свиты по Тобольску. Со стороны отдельных
тоболяков на имя Александры Федоровны,
Николая и даже его дочерей приходили
нецензурные анонимные письма, которые
задерживал Панкратов.
Панкратов поведал, как его возмущали
эти письма: «По инструкции Временного
правительства вся корреспонденция бывшего царя, его семьи и свиты должна
была проходить через меня. Признаюсь
– обязанность весьма неприятная и даже
противная. Дело в том, что российские
«патриоты» полагали, очевидно, что все
их письма, адресованные на имя членов
бывшей царской семьи, как бы похабно ни
было их содержание, непременно попадут
адресатам. Никогда в жизни не приходилось
мне читать такие отвратительные порнографические письма, как в это время. И вся
эта мерзость адресовалась или на имя Александры Федоровны, или на имя Николая II.
Некоторые письма с порнографическими
грязными рисунками, грубыми до безобразия,
я сдал полковнику Кобылинскому. Я сказал,
что письма – российских «патриотов», ибо я
глубоко уверен, что многие из авторов этих
писем до переворота, когда Николай II был
еще всемогущ, готовы были пресмыкаться
перед ним и его семьей, а теперь сочиняют
такие отвратительные анонимные письма,
думая, что это хорошо и остроумно. Было
много писем, заклеенных в революционных
красных конвертах с революционным девизом «Да здравствует русская революция».
Все письма – а их часто было очень много
– приходилось тщательно просматривать и
бросать в печку, немало получалось и писем
угрожающего характера. Даже в Америке
нашлись такие писатели, и оттуда приходили
письма на английском языке на имя дочерей
бывшего царя с предложениями… Иногда
такого рода писем получалось так много,
что целое утро тратилось на эту мерзость».
Угрожающие письма в адрес самого
Панкратова поступали с требованием перевести царскую семью в каторжную тюрьму.
По причине газетных небылиц о том, что
Панкратов создал тепличные условия для
царской семьи, поступали даже письма с
фронта с угрозами приехать и расправиться как с царской семьей, так и с самим
комиссаром.
О внешних условиях содержания царской
семьи в Тобольске красноречиво свидетельствует один документ. 10 декабря 1917 г. на
III Западно-Сибирском съезде Советов рабочих и солдатских депутатов в Омске среди
различных вопросов был рассмотрен и такой:
«Тов. Дронин (большевик) поднимает вопрос о более бдительной охране Николая II
в гор. Тобольске.
Тов. Миткевич заявляет, что, согласно
разговору по прямому проводу с комиссаром, командированным из г. Омска следить
за настроением жителей г. Тобольска по
отношению к Николаю II, охрана дворца Романова строгая, и опасения о возможности
бегства бывшего царя неосновательны.
Председатель Тобольского Совета рабочих и солдатских депутатов Зиновьев
говорит, что охрана Романова состоит из
350 человек, преимущественно георгиевских
кавалеров, выбранных из 3 полков Царскосельского гарнизона, в отряде строгая
дисциплина и полное единодушие. Дом, в
котором содержится Романов, обнесен высоким забором. Везде внутри и снаружи
часовые. А по ночам ходят еще кругом несколько дозоров. В дом совершенно никто не
допускается, а также и из дома пропускается
только прислуга за получением продуктов,
каждая из них имеет при себе удостоверение
коменданта с фотографической карточкой
и строго осматривается при выходе и возвращении в дом.
Вся корреспонденция Романовых просматривается комиссаром отряда шлиссельбуржцем Панкратовым. Денег в распоряжении
Романова нет, они все находятся у коменданта отряда, который оплачивает все счета
Романовых. Все прибывающие в Тобольск
лица строго контролируются. Таким образом,
говорить о бегстве Романова или о какомлибо общении с ними могут только лица,
совершенно незнакомые с порядком охраны.
За последнее время в печати, главным
образом в буржуазной, появляется много
всевозможных провокационных сведений о
Романове, чтобы вызвать волнение умов в
народе. На такие сведения следует обратить
самое серьезное внимание».
Правящим архиереем в Тобольске в то
время был владыка Гермоген. Именно по
причине негативного отношения царской
четы к епископу Гермогену в 1912 году он
был удален на покой. Это было связано с
отрицательным отношением епископа к Григорию Распутину. И только при Временном
правительстве епископ Гермоген вернулся
на службу. Но к царской чете в заключении
владыка проявил самое доброе отношение.
В одном из своих писем царица сообщала –
«епископ за нас», а также что он ежедневно
за царя и царицу совершает молебны.
Епископ Тобольский и Сибирский Гермоген дал благословение священнику Алексею
Васильеву быть духовником царской семьи.
Отец Алексей понравился и Николаю II, и
царице. Царица писала про него: «Священник очень хороший, преданный». Он не
многолетие Государю и Государыне. Это вызвало гнев у солдат охраны, находившихся
в то время в храме. Некоторые из солдат
хотели убить отца Алексея или, в крайнем
случае, арестовать. Коменданту Кобылинскому в какой-то мере удалось погасить страсти.
А владыка Гермоген, якобы в наказание,
отправил отца Алексея в Абалакский монастырь. Объективности ради следует добавить,
что комиссар Панкратов утверждает, что
такое многолетие было провозглашено с
целью провокации против него: священник
в силу своих корыстных интересов рассчитывал таким образом устранить Панкратова.
Заменил отца Алексея священник Владимир
Хлынов. Это единственный из тюменских
священников, который в Тюмени, в Знаменской церкви, публично осудил февральский
переворот.
В январе 1918 г. ситуация вокруг
царской семьи еще более осложнилась.
Губернский комиссар Пигнатти 26 января
дал телеграмму, в которой сообщал, что
«отряд особого назначения (охраны семьи
Романовых) вчера отстранил от обязанностей комиссаров Временного правительства
В.С. Панкратова и А.В. Никольского. Сделано
это под влиянием пропаганды большевистских идей». В своих воспоминаниях тобольский большевик Коганицкий подтверждает,
что они активно настраивали солдат охраны
против Панкратова. В тот же день председатель солдатского комитета Тобольского отряда особого назначения по охране Романова
Киреев направил в Петроград Совету народных комиссаров телеграмму: «Назначенные
Временным правительством комиссар и его
помощники по политическим мотивам сложили полномочия. Отряд особого назначения
просит назначить полномочного комиссара».
Охрана с начала 1918 г. стала вести
себя все более вызывающе по отношению
к царской семье. Полковник Кобылинский,
единственный человек, который сдерживал
хамское поведение некоторых охранников,
не выдержал и сказал царю о намерении покинуть свой пост. Николай II в ответ сказал,
что «Кобылинский – его последняя защита
в Тобольске», и попросил остаться.
10 февраля 1918 г. из Москвы пришло
распоряжение о содержании царской семьи
за собственный счет, причем на человека
разрешалось тратить не более 600 рублей.
Узникам пришлось сократить свой прожиточный минимум еще больше.
После прибытия в Тобольск отряда латышей и рабочих Екатеринбурга во главе
с матросом Павлом Хохряковым началась
кампания по перевыборам городского Совета. В результате в Совете большинство
получили коммунисты. После того как новый исполком начал работу, было решено
изменить охрану бывшей царской семьи.
Коганицкий утверждает, что Николая решили
перевести в каторжную тюрьму № 1.
14 апреля из Москвы в Тобольск была
направлена телеграмма о переводе всей
прислуги из дома Корнилова в «дом Свободы» и распоряжение вновь считать царскую
семью арестованной, как в Царском Селе.
Губернаторский дом и без того был переОт перевода царской семьи в каторжную
тюрьму спас приезд 23 апреля комиссара
Василия Васильевича Яковлева. С отрядом
охраны Яковлев решил вопросы быстро.
Предъявив им чрезвычайный мандат, Яковлев от имени Совнаркома извинился перед
солдатами за многомесячную задержку
суточных. Также Яковлев пошел навстречу
пожеланиям солдат охраны о выплате им
жалованья, какое получали красногвардейцы
– по 150 рублей в месяц, а также по своей
инициативе выплатил и единовременное пособие по случаю расформирования отряда.
Итого на каждого получилось более чем по
1000 рублей…
Комиссар Яковлев предъявил царю в
жесткой форме ультиматум: выезд 26 апреля
в 4 часа утра. Если не подчинятся, то увезут
силой без багажа. По свидетельству того же
Яковлева: царская семья совещалась часа
два с половиной, потом приняли решение,
что больного Алексея оставят в Тобольске.
С царской четой поехали дочь Мария, князь
Долгорукий, профессор Боткин, фрейлина
Демидова, один лакей и один камердинер.
Дорога была тяжелая, комиссар Яковлев гнал всю дорогу. Иртыш пересекали
по довольно глубокой воде, имели четыре
перепряжки лошадей. В первый день проехали 130 верст. На ночлег остановились
в Иевлево.
27 апреля поездка продолжилась. В селе
Покровском была перепряжка, и царь с царицей долго стояли перед домом Григория
Распутина и в окнах видели всю его семью.
Последняя перепряжка была в селе Борки,
где путники пили чай в здании сельского
училища. По воспоминаниям Николая II,
«прибыли в Тюмень в 9 ? при красивой
луне с целым эскадроном, окружившим наши
повозки при въезде в город».
На станции Тюмень арестованных сразу
провели в приготовленный для них вагон и
через некоторое время отправили в Екатеринбург. Интересны впечатления одного
очевидца: «В марте 1917 года мне тоже
пришлось переезжать по железной дороге,
спеша в Петроград. Тогда все вагоны также
были переполнены разговорами о царе: это
были дни отречения Николая II от престола. Общая ненависть к Николаю Романову
объединяла тогда всех в общем ликовании.
Теперь не то. Общая ненависть к советскому режиму вызывала со всех сторон осторожные, но близкие к сочувствию Николаю
реплики. Куда везут? Зачем везут?
Для чего тронули из Тобольска? Но
многие слушали и угрюмо молчали.
И это угрюмое молчание было хуже
сожалений…».
18 мая 1918 г. в адрес председателя Совета народных комиссаров В.И. Ленина и председателя
Президиума ВЦИК Я.М. Свердлова
от командира особого отряда по
охране Николая Романова, за
подписями Кобылинского и Матвеева, была направлена короткая
телеграмма: «17 мая оставшиеся
члены семьи Романова переданы
уполномоченному Хохрякову. Наш
отряд заменен уральцами».
О Павле Хохрякове опубликованы, как правило, материалы
казенно-сухого содержания. К его человеческому портрету добавляют штрихи дочь
и сын доктора Боткина, встречавшиеся с
матросом в Тобольске. По мнению дочери,
«это был, в сущности, неплохой парень, но
удивительно равнодушный. Главным его пороком было пьянство, которому он основательно при первой возможности предавался.
Для нас это было преимуществом, ибо когда
он напивался, его язык развязывался, и он
мог, не желая того, выдать нам важные
секреты». Сын Боткина, передавший Хохрякову потерянные им секретные документы,
вспоминает такую сценку: «Я постучался,
и он открыл. Конечно, он был совершенно
пьян. С ним были две полуголые бабы, тоже
Над оставшейся в Тобольске частью
царской семьи Хохряков делил власть с
командиром латышского отряда Родионовым.
Отзывы о Родионове значительно хуже, чем
о Хохрякове. Жена Кобылинского называла
его «страшной бестией». Сам Кобылинский
назвал его «хам, грубый зверь». Именно
этот Родионов всячески отравлял жизнь
царским детям. По имеющимся данным, за
все время пребывания царских детей была
только одна служба: «Во время самого богослужения Родионов поставил латыша около
престола следить за священником. Это так
всех угнетало, на всех так подействовало,
что Ольга Николаевна плакала и говорила,
что если бы она знала, что так будет, то
она и не стала бы просить о богослужении».
Оставшаяся часть семьи 20 мая 1918
года в 3 часа дня выехала из Тобольска
на том же пароходе «Русь». Перевозка
была поручена комиссарам Хохрякову и
Родионову, причем последний был назначен
начальником всего конвоя. Родионов запретил княжнам запирать на ночь их каюты, а
Алексея Николаевича с Нагорным он запер
снаружи замком.
22 мая в 8 часов утра царские дети
прибыли в Тюмень, где их без промедления
пересадили на поезд на той же пристани.
Можно только догадываться, о чем они рассказали при встрече в Ипатьевском доме
своему отцу. Николай II записал об этом в
дневнике: «Огромная радость была увидеть
их снова и обнять после четырехнедельной
разлуки и неопределенности. Взаимным расспросам и ответам не было конца. Очень
мало писем дошло до них и от них. Много
они, бедные, перетерпели нравственного
страдания и в Тобольске, и в течение трехдневного пути».
Несмотря на издевательское к себе
отношение, царская чета любила народ и
верила в возрождение России. В письме
А. Вырубовой из Тобольска 15 и 26 марта 1918 г. Александра Федоровна писала:
«Боже, как родина страдает! Знаешь, я
гораздо сильнее и нежнее тебя ее люблю.
Бедная родина, измучили внутри, а немцы
искалечили снаружи, отдали огромный кусок, как во времена Алексея Михайловича,
и без боя во время революции. Если они
будут делать порядок в нашей стране, что
может быть обиднее и унизительнее, чем
быть обязанным врагу – Боже спаси!.. Боже,
как я свою родину люблю со всеми ее недостатками! Ближе и дороже она мне, чем
многое, и ежедневно славлю Творца, что
нас оставил здесь и не отослал дальше».
Жива память в Тюменской области о
царской семье. В Тобольске активно восстанавливается интерьер губернаторского дома.
В областной научной библиотеке имени
Д.И. Менделеева подготовлен прекрасный
библиографический каталог «Романовы на
фоне истории Тюменского края». Трудами
энтузиаста Виктора Павловича Савченко в
Тюмени оборудован музей «Царская пристань». Род занятий Виктора Павловича
очень непростой – он занят водолазными
работами. Не особо обогатишься на таких
занятиях, и тем больше восхищает, что
удалось ему сделать на свои скромные
средства для сохранения памяти о царской
семье и ее прославления. Мне приходилось
бывать в Царском Селе, и сложилось представление о вкусах последнего императора
и императрицы. Убежден, что они оценили
бы и комнату, посвященную царской семье,
и особо – оборудованную при ней домашнюю часовню.
В одной тюменской церкви, где бываю
чаще, чем в других, перед иконой святых
царственных мучеников всегда горят свечи.
Александр Вычугжанин,
доктор исторических наук,
член Российского исторического
общества,
г. Тюмень
|
![Перейти в раздел [Документы]](../images/doclogov.gif)
