№06 2015 г.         

Принимайте смерть близких не со скорбью, но с молитвой

1 мая скончался протоиерей Михаил Курочкин, штатный клирик храма в честь Архистратига Божия Михаила г. Тюмени. Брат покойного, епископ Евтихий (Курочкин), произнес в Богоявленском соборе г. Ишима слово в память о почившем.

Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа!

Позавчера я потерял самого близкого мне на земле человека – моего брата протоиерея Михаила, жившего в Тюмени. В последние года два я поминал его как болящего. Болезней у него было много: и тяжелых, и острых. Даже запланированное шунтирование не смогли сделать по причине болезненности организма и заменили более легкой операцией – сделали стентирование. Поэтому и брат мой, и я были готовы, что вот-вот и произойдет встреча души с Господом.

Вдруг все повернулось совершенно неожиданно. В пятницу, в три часа дня брат мой попал в аварию и получил тяжелую травму головы, пострадала также его матушка, но в более легкой форме. Однако эта легкая форма требует сейчас три недели строго постельного режима и полного покоя, чтобы срослись кости. Брату делали две операции, и дважды он оказывался в состоянии клинической смерти, дважды вновь запускали сердце, а на третий раз смерть пришла окончательно.

Сейчас мне приходится получать звонки, письма – люди выражают свое сочувствие, сострадание. Когда я гляжу в глаза сострадательных людей, у некоторых я вижу действительно глубокую скорбь, боль. И это меня разочаровывает, потому что смерть – это продолжение жизни, это определенный этап в жизни человека, переход из телесной в духовную жизнь, встреча с Богом. Брат мой старше меня на два с половиной года, поэтому с самой колыбели он рядом со мной. Конечно, были и папа, и мама, но они уже давно ушли. Брат был с детства постником. Я помню, как он приходил со школы и приносил коржик, потому что пост. Он, видите ли, взрослый, а я еще в школе не учусь – ребенок. В церкви всегда одергивал, когда ребятишки другие отвлекали чем-нибудь, начинали шептаться. Когда мы стояли на службе (раньше был такой обычай – все дети стояли впереди), брат во время пения «Херувимской», «Милость мира» горько плакал, и я за ним. Так он приучал меня к благоговению.

Но, конечно, не только благостные уроки были от старшего брата – были всяческие, мальчишеские. Особенно помню такой случай. Поставили недалеко от нашего дома башенный кран – строили пятиэтажный дом. Старшие мальчишки весь этот кран облазили. Улучив момент, когда нет никого рядом, братик мой повел меня на восхождение. Залезли в кабину крановщика. «Нет, – говорит, – надо дальше». Полезли из кабины на стрелу и по стреле до самого конца. Тут мы были замечены взрослыми, которые в панике прибежали к нашей маме, обругали ее. Она прибежала и стала хвалить нас, говорит: «Давайте, давайте слезайте». Она держалась, пока на руки не приняла. А наказание для нас было самое тяжелое – мамины слезы. Вот так с пятого класса влюбился брат в технику, в машины. Эта первая его любовь и смерти причина.

Окончив восемь классов, пошел в училище, приобрел все возможные водительские удостоверения: и на трактор, и на комбайн, и на машину, и на мотоцикл. Потом работа, в армию пошел, конечно же, водителем. После армии тоже водитель. Когда я отслужил, за нас взялся отец Федор: «Владыке нужен водитель». Брат несколько лет был водителем у Владыки Омского и Тюменского Максима. Меня нужно тоже к церковной жизни привлекать. И я стал у владыки иподьяконом, а на работу устроился кочегаром в кафедральном соборе. Позже я, будучи и иподьяконом, и кочегаром, ездил с владыкой по епархии, был занят службами, а брату приходилось меня заменять в кочегарке. И вот так потихоньку он из водителей неофициально перешел на мое место. Потом мы поступили в семинарию. Семинаристы нам говорили: «Почему вы, родные братья, постоянно соритесь между собой, не соглашаетесь?» Да, было такое. Он упрям, и я упрям. Закончили мы семинарию, возвратились и стали священнослужителями. Так почти без перемен прослужили мы более тридцати лет. У брата было очень много в жизни всяких горестных ситуаций. Многократно его обманывали, что являлось и причиной конфликта с его матушкой.

Что ж он, не разбирается в людях и помогает всем, кому ни попадя. Но так это было у него, несмотря на семейные эти несогласия. Но Бог помогал ему, семья не бедствовала, хотя и не роскошествовала.

Сейчас, когда мне говорят, что сожалеют, сочувствуют, выражают соболезнования, мне досадно оттого, что люди так и не поняли, для чего жил мой брат, для чего я живу. Разочарование тогда наступает у человека, когда он шел, стремился к чему-то, и все разрушилось: мечты, желания, труды – все прахом. А у брата-то жизнь к тому шла, чтобы достигнуть Бога. Некоторые говорят: «Вот он будет за нас молиться, будет великим молитвенником». Откуда вам знать? Бог судья каждому человеку. Кто дерзнет за Бога рассуждать? Перечитайте книгу Иова Многострадального. Никто из людей не дерзает производить Божьи суды и рассуждать за Бога: кто праведен, а кто грешен. Кроме Бога, только Церкви дается такое право – определить праведность какого-то умершего. А брат был простой человек, упрямый, строгий, резкий, не терпел неправды.

В детстве, я помню, после второго класса на летних каникулах узнали, что мы ходим в церковь. Дали нагоняй школьному начальству, и вызывает нас директор школы Самуил Тимофеевич Яцык к себе в кабинет. И это летом, когда о школе совершенно не думается. И как бегали мы на улице босиком, так нас туда, на ковер, в директорский кабинет, и привели. А я еще по дороге так испугался, смутился, а братик мой в пятый класс перешел, смотрю на него: не боится. А он головку-то задирает, да еще с дерзостью ухмыляется. Самуил Тимофеевич хороший человек был, спрашивает: «Ну, какие молитвы знаете?» Братец отчеканил ему «Отче наш». Настала моя очередь. Я дрожащим голоском прочитал молитву «Не имамы иныя помощи». Здесь была тема рабов Божиих, и директор сказал: «Церковь вас рабами делает, а Советское государство делает вас свободными. Вот поэтому делайте правильный выбор».

Какое счастье служить на своей земле, там, где родился и вырос! Позже Самуил Тимофеевич, будучи потом председателем городского совета ветеранов, сперва начал здороваться, потом начал вспоминать, потом я его супругу отпевал по его просьбе и уже, как говориться, расстались друзьями. Брат же всю свою жизнь прослужил в Тюмени. Там его прихожане очень любили.

Мне казалось удивительно, как они его – такого строгого – терпят, а теперь вот мы расстались. Но еще раз повторю, что мне не нужно сочувствовать, мне не нужно соболезновать. Конечно, сорадоваться нелепо, но я знаю, что брат, каким путем шел, никогда не свернул. Милостью Божией прошел свой путь честно, боголюбиво. И матушка его на больничной кровати, когда ей сказали, что он скончался, перекрестилась и сказала: «Слава Богу, отмучился». Таково отношение наше, христианское, к жизни и к смерти, и к своей, и к смерти близких наших. Только бы с Богом быть. А как Он определит, как Он суд Свой совершит – это Божье дело, это Божья воля. А воля Божья благая и всесовершенная. Поэтому остается только молиться. Упокой, Господи, душу раба твоего протоиерея Михаила. Нас так учит Церковь, и не нужно ничего додумывать и выдумывать, предполагать, сокрушаться. Как апостол говорит: «Не хощу же вас, братие, не ведети о умерших, да не скорбите, якоже и прочии не имущии упования» (1 Сол. 4, 13).

Очень я волновался, дорогие братья и сестры, зная, что буду говорить эту проповедь про брата моего, про нашу веру, а сейчас сказал так мало, как будто ничего не говорил совершенно. Куда что делось? Гораздо больше, гораздо глубже и важнее хотелось сказать, но так уж получилось. Простите.

Христос Воскресе!

Пресс-служба Тобольской
митрополии. По материалам
аудиовизуальной записи проповеди
епископа Евтихия (Курочкина),
г.Ишим, Богоявленский собор,
3 мая 2015 г.
Фото Геннадия Крамора