|
В течение семи десятилетий после 1917
года историки-пропагандисты обличали царское самодержавие как антинародную силу.
Февральские дни 1917 года также отмечены
во многих российских газетах ликованием по
случаю долгожданной свободы.
Показательно
в этом отношении письмо от 14 марта 1917
года в издававшуюся в Тобольске газету
«Сибирский листок» депутата Государственной Думы А. Суханова:
«…Свершилось!.. Свершилось так мгновенно, как даже самые ярые революционеры
не предвидели. В несколько дней самодержавно-романовско-голштинский строй, веками
душивший всякую свободную мысль страны,
как спрут, всосавшийся в живую душу великого народа, пал под натиском этого народа.
Великая, блестящая победа… Головокружительная победа. Страна встретила
переворот с восторгом. Те несколько тысяч
ежедневно получаемых телеграмм – наглядное доказательство этого восторга. Но да не
вскружит эта победа наши головы.
Блестящая великая победа должна
быть закреплена. Старая власть оставила
страну дезорганизованной, с разрушенной
хозяйственно-экономической жизнью. Нужны
общие усилия всех граждан хотя бы только
ослабить великую разруху.
Там, вдали, учредительное собрание, которое определит форму правления страны и
ее конституцию, и если бы даже, благодаря
непросвещенным массам, в среде которых,
быть может, после всех ужасов николаевского царизма еще осталась вера в монарха,
и России было бы суждено опять надеть на
себя цепи монархии, – это все же будет
иной строй более свободной России, чем
потонувший сейчас в своих собственных
прегрешениях самодержавно-жандармский».
Подобная говорильня была типична для
многих представителей того класса, который считал себя просвещенным, и чьими
усилиями активно расшатывалось здание
российской государственности.
Что такое истинная разруха и настоящий
ужас, депутат Суханов узнал всего через два
года столь желанной свободы, когда в октябре 1919 года бежал из Тобольска, бросив
созданные им при царском самодержавии в
городе первый книжный магазин и первую
публичную библиотеку. К этому стоит добавить, что оппозиционер царской власти
Суханов в течение нескольких лет при этой
самой власти занимал пост заместителя
председателя Тобольской городской Думы.
Где он сгинул – неизвестно и по сей день.
Предполагалось, что 2017 год – год столетия российских революций – станет годом
примирения. Судя по ожесточенным спорам
на федеральных каналах о причинах крушения Российской империи, этого не случилось.
Окончательный диагноз событиям февраля
и октября 1917 года еще не поставлен. Но
вот о последнем годе жизни Николая II, который он в основном провел в Тобольской
губернии, вспомнить следует. Этот период
во многом дает правдивое представление о
последнем российском самодержце.
После отрешения от власти император
Николай II с семьей находился под арестом
в Царском Селе. Летом 1917 г. Временное
правительство приняло решение о переводе царской семьи в Тобольск. Мистическим
образом судьба царской семьи связана с
Тобольской губернией. Информационная
война против престола во многом основывалась на лживой информации о жителе
села Покровское Тобольской губернии
Григории Распутине, которого царская чета
до последних дней жизни считала Божьим
человеком. Именно царская чета настояла
на канонизации Иоанна Тобольского в 1916
году. И это был последний канонизированный
при императоре Николае II святой.
1 августа 1917 г. тайно, на специальном
поезде, в сопровождении охраны из 300 солдат гвардейских полков и нескольких офицеров царскую семью вывезли из Петрограда.
Во многом моральное состояние царской
семьи облегчало то, что комендантом в
Тобольск был направлен исполнявший эти
обязанности еще в Царском Селе полковник
Кобылинский Евгений Степанович. В свое
время, после тяжелого ранения во время
Первой мировой войны, полковник Кобылинский находился на излечении в госпитале в
Царском Селе, где за ранеными ухаживали
царица Александра Федоровна и ее дочери.
В Тюмень царская семья прибыла вечером 4 августа. Поезд подошел прямо к
пристани на станции «Тура». Здесь царь с
семьей и добровольно сопровождавшими его
слугами пересел на пароход. Всю ночь шла
перегрузка вещей с поезда на пароход. От
Тюмени отошли около 6 часов утра.
Николай II о первых впечатлениях пребывания в Тобольской губернии оставил в
дневнике такую запись: «5 августа. Плавание
по р. Туре. Спал мало. У Аликс, Алексея
и у меня по одной каюте без удобств, все
дочери вместе в пятиместной, свита рядом
в коридоре; дальше к носу хорошая столовая
и маленькая каюта с пианино. II класс под
нами, а все стрелки 1-го полка, бывшие с
нами в поезде, сзади внизу. Целый день
ходили наверху, наслаждаясь воздухом. Погода была серая, но тихая и теплая. Впереди
идет пароход министерства путей сообщения,
а сзади – другой пароход со стрелками 2-го
и 4-го стрелковых полков и с остальным
багажом. Останавливались два раза для нагрузки дровами. К ночи стало холодно. Здесь
на пароходе наша кухня. Все легли рано».
6 августа 1917 г. на пароходе Западно-Сибирского товарищества «Русь» (по рекам
Тура и Тобол) они прибыли в Тобольск.
Символично название парохода! В этот день
император записал в дневнике: «Плавание
по Тоболу. Встал поздно, так как спал
плохо вследствие шума вообще, свистков,
остановок и пр. Ночью вышли из Туры в
Тобол. Река шире, и берега выше. Утро было
свежее, а днем стало совсем тепло, когда
солнце показалось. Забыл упомянуть, что
вчера перед обедом проходили мимо села
Покровского – родина Григория. Целый день
ходили и сидели на палубе. В 6 ч. пришли в
Тобольск, хотя увидели его за час.
На берегу стояло много народу, значит,
знали о нашем прибытии. Вспомнил вид на
собор и дома на горе. Как только пароход
пристал, начали выгружать наш багаж.
Валя, комиссар и комендант отправились
осматривать дома, назначенные для нас и
свиты. По возвращении первого узнали, что
помещения пустые, без всякой мебели, грязны, и переезжать в них нельзя. Поэтому на
пароходе и стали ожидать обратного привоза
необходимого багажа для спанья. Поужинали,
пошутили насчет удивительной неспособности
людей устраивать даже помещение и легли
спать рано».
Очевидец писал: «Видевшие всю семью
бывшего императора поражаются благодушным и веселым видом самого б. императора;
Александра Федоровна имеет крайне болезненный и удрученный вид, ее вывозили из
каюты на свежий воздух в кресле; сын Алексей
– болезненный на вид мальчик в солдатской
шинели с ефрейторскими погонами; дочери
острижены низко под гребенку после недавней
болезни, одеты они очень просто. Во время
остановок парохода у пристаней для грузки
дров все дети выбегали на поле и рвали цветы.
Бывший император, очевидно, помнил
Тобольск, потому что, подъезжая к Тобольску, он был наверху и показывал детям
видневшиеся здания, но едва пароход поравнялся с лесопилкой Печокаса, вся семья
удалилась в каюты и не показывалась во
время причала парохода».
Царская семья жила на пароходе неделю, ожидая, пока бывший губернаторский
дом – названный домом Свободы после
февральского переворота – приведут в порядок. Улица по иронии судьбы также была
переименована в улицу Свободы. Современник отмечал, что за это время чуть не весь
Тобольск «перебывал на берегу Иртыша».
Среди этой праздной публики очевидца
поразила плачущая старушка: «Вы о чем,
милая, плачете? – Удостоилась! Всех «их»
видела, вот как удостоилась! Как это вы
ухитрились? – А так и стоим на бережку, а
«они», видно, увидали, что народ стоит, ну
и подошли к окну, даже «самое» видела! –
Почему же вы знаете, что это «сама»? – И
вот все, как есть на партретиках! Календарь
у меня есть, так вот, как живые».
Большевик И.Я. Коганицкий в своих воспоминаниях утверждает, что, перед тем как
сойти с парохода, царская семья посетила
Абалакский монастырь. Странно, что ничего
об этом не сказано в дневниках Николая II.
13 августа царская семья покинула пароход «Русь». Репортер тобольской газеты
«Сибирский листок» оставил описание, как
семья последнего императора входила в
Тобольск. Пароход стоял у пристани купца
Корнилова, расстояние до дома Свободы
было небольшое. Имелась деревянная мостовая. От пристани до самого дома были
расставлены солдаты. Все шли пешком, за
исключением царицы – она ехала в пролетке и с ней одна из дочерей. Сзади катили
два пулемета. Благодаря раннему времени
и шедшей в это время церковной службе
людей на улицах почти не было.
С царем в Тобольск прибыли из мужского
персонала граф Татищев, князь Долгоруков,
доктор Боткин, который лечил Александру Федоровну, доктор Деревенко, лечивший Алексея
и считавшийся врачом отряда особого назначения, преподаватели наследника – учитель
французского язык Жильяр и английского
Гиббс. Из свиты женского персонала – графиня
Гендрикова, Шнейдер и
четыре фрейлины. Служащих имелось около
сорока человек.
Перед парадным
крыльцом «дома Свободы» небольшая площадка была обнесена
небольшим деревянным
забором. Этот дом считался одним из лучших в
Тобольске – большое двухэтажное каменное
здание, с большими и светлыми комнатами,
со всеми удобствами. При доме имелась
хорошая оранжерея.
Быт царской семьи в этом доме был
достаточно скромен. Царских дочерей разместили на втором этаже в угловой спальне,
где они спали на тех же армейских койках,
привезенных из дома.
Жизнь проходила в размеренном ритме,
подчиненная строго принятой в семье дисциплине. С 9 до 11 уроки. Затем часовой
перерыв на прогулку вместе с отцом. Продолжение учебных занятий с 12 до 13. Затем
обед и с 14 до 16 прогулки и развлечения,
которые устраивала сама семья: домашние спектакли, чтение вслух, рукоделие, в
зимнее время катание с собственноручно
построенной горки. Ставились домашние
спектакли. Традиционно играли в интеллектуальную карточную игру безик, нередко
играли в домино. Николай II любил играть в
городки. Бывший император с удовольствием
занимался пилкой и колкой дров, уборкой
снега, в этом занятии ему помогали некоторые члены семьи. Императрица занималась
починкой одежды сыну и мужу, вязанием,
вела активную переписку, изготавливала для
своих адресатов открытки – в частности,
иллюстрировала молитвы. Вместе с дочерьми царица вышивала много для церкви, в
частности, белый венок из роз с зелеными
листьями и серебряным крестом, «чтобы под
образ Божьей Матери Абалакской повесить».
1 сентября в Тобольск прибыл комиссар
Временного правительства Василий Семенович Панкратов. Комиссар имел при себе
инструкцию по охране царской семьи, подписанную Керенским. В частности, Панкратов
обязан был дважды в неделю телеграммами
посылать Керенскому донесения. Панкратов
имел яркую биографию профессионального
революционера. В восемнадцать лет за убийство жандарма был приговорен к смертной
казни, замененной на 20 лет каторги. 14
лет провел в одиночной камере Шлиссельбургской крепости, по амнистии срок его
каторги был сокращен на треть. Был сослан
на поселение в Вилюйск, а затем переведен
в Якутск. В этом назначении тоже усматривается определенная символика: то, что
человек с такой биографией стал главным
охранником царя. К чести Панкратова, он
повел себя достойно. В дневниковых записях Николая II (при всей его сдержанности)
временами прорывается раздражение в
адрес Панкратова, что вызывает у читателя
праведный гнев в адрес комиссара: «В день
именин Алексея не попали в церковь к обедне из-за упрямства г-на Панкратова, а в
11 ч. у нас был отслужен молебен».
Панкратов обладал несомненным даром
литератора. Он оставил воспоминания «С царем в Тобольске». Из этих мемуаров
следует, что вводить определенные ограничения в передвижениях царской семьи
по Тобольску у Панкратова
имелись веские основания.
И при этом он в последнюю
очередь беспокоился о том,
что царь совершит попытку
побега. Панкратов, имевший
огромный опыт конспирации,
прекрасно сознавал, что
для Николая II c семьей
такая перспектива является фантастичной. Вряд ли
Панкратов кривил душой при
написании этих мемуаров. И некоторые нелицеприятные вещи, которые он высказывает
как в адрес царской семьи, так и в адрес
священника Васильева с диаконом, скорее
всего, имели место.
Полковник Е.С. Кобылинский, искренность которого не вызывает сомнений,
дал такую характеристику Панкратову
и выбранному им к себе в помощники
А.В. Никольскому: «Панкратов был человек
умный, развитой, замечательно мягкий.
Никольский – грубый, бывший семинарист,
лишенный воспитания человек, упрямый, как
бык: направь его по одному направлению,
он и будет ломить, невзирая ни на что».
Другие свидетели, бывшие в контакте с
названными охранниками, дали им схожие
характеристики. Но один момент в данном
случае вызывает сомнение. Трудно поверить,
что при том опыте, который имел Панкратов,
он не мог при желании поставить на место
Никольского, которого Керенский утвердил
в помощники именно по рекомендации Панкратова. Что это было – продуманная манипуляция общественным мнением, вариант
«доброго и злого следователя?» Или же, с
учетом того, что Панкратов утверждал, что
ему не по душе это поручение – охрана
царской семьи, а быть цензором переписки
«просто противно», он и взял себе именно
такого помощника?
Небольшой отрывок из воспоминаний
Панкратова о первой встрече с царем характеризует как его самого, так и Николая II:
«…Я желал бы познакомиться с вашей
семьей, – заявил я. – Пожалуйста. Извиняюсь, я сейчас, – ответил бывший царь,
выходя из кабинета, оставив меня одного
на несколько минут.
Кабинет бывшего царя представлял собой
прилично обставленную комнату, устланную
ковром; два стола: один письменный стол
с книгами и бумагами, другой простой, на
котором лежало с десяток карманных часов
и различных размеров трубок; по стенам –
несколько картин, на окнах – портьеры.
«Каково-то самочувствие бывшего
самодержца, властелина громаднейшего
государства, неограниченного царя в этой
новой обстановке?» – невольно подумал
я. При встрече он так хорошо владел собою, как будто бы эта новая обстановка не
чувствовалась им остро, не представлялась
сопряженной с громадными лишениями и
ограничениями. Да, судьба людей – загадка. Но кто виноват в переменах ее?..
Мысли бессвязно сменялись одна другою и
настраивали меня на какой-то особый лад,
вероятно, как и всякого, кому приходилось
быть в совершенно новой для него роли.
– Пожалуйте, господин комиссар, – сказал снова появившийся Николай Александрович.
Вхожу в большой зал и к ужасу своему
вижу такую картину: вся семья бывшего
царя выстроилась в стройную шеренгу,
руки по швам: ближе всего к выходу в зал
стояла Александра Федоровна, рядом с нею
Алексей, затем княжны.
«Что это? Демонстрация? – мелькнуло
у меня в голове и на мгновение привело в
смущение. – Ведь так выстраивают содержащихся в тюрьме при обходе начальства».
Но я тотчас же отогнал эту мысль и стал
здороваться».
На Панкратова хорошее впечатление
произвел как начальник отряда, так и подобранный им состав. О коменданте Панкратов
писал: «Военные круги относились к нему
отрицательно. Но я нашел в нем лучшего,
благородного, добросовестного сотрудника.
Евгений Степанович Кобылинский – гвардейский офицер. Принимая участие в войне
с немцами, в одном из боев был жестоко
ранен и лишь благодаря умелому лечению
остался жив. Ни к каким политическим партиям он никогда не принадлежал и не стремился примыкать, он просто был человек в
лучшем смысле этого слова. Благородный
и честный по природе, воспитанный и развитой, он всюду проявлял такт и достоинство
с людьми; трудолюбивый и бескорыстный, он
завоевывал к себе доверие и уважение. Я
быстро сблизился с ним и от души полюбил
его. Взаимные наши отношения с ним установились самые искренние».
О солдатах Панкратов отозвался не
менее лестно: «Большинство солдат отряда
произвело на меня отрадное впечатление
своей внутренней дисциплиной и военным
видом – опрятностью. За исключением немногих наш отряд состоял из настоящих
бойцов, пробывших по два года на позициях
под огнем немцев, очень многие имели по
два золотых Георгиевских креста. Это были
настоящие боевые, а не тыловые гвардейцы,
высокие, красивые и дисциплинированные».
(Окончание следует...)
Александр ВЫЧУГЖАНИН,
доктор исторических наук,
член Российского исторического
общества, г. Тюмень
|
![Перейти в раздел [Документы]](../images/doclogov.gif)
