№5 2014 г.         

Светозарный гонец

– Господь сподобил вас великой милости – побывать в Святой Земле. И не когда-нибудь, а в Страстную седмицу. В Великую Субботу, Бог даст, вы станете свидетелями величайшего чуда, какое только может быть на нашей грешной земле, – схождения Благодатного Огня, – такими словами встретила нас, группу паломников, матушка Магдалина, насельница Горненского монастыря, когда мы, прилетев в Тель-Авив и сев в автобус, отправились в гостиницу.
Затем она добавила:
– Многие паломники, чтобы лучше увидеть и прочувствовать это необыкновенное духовное событие, приходят в Храм Гроба Господня в пятницу ве-чером, а кое-кто днем и даже утром – занять места поближе к кувуклии. Всех желающих Храм – как бы он ни был велик – вместить просто не в силах: тысячи и тысячи паломников встречают Благодатный огонь на улице. Девятнадцать-двадцать часов ожидания (часто на ногах) выдержит далеко не каждый, поэтому здраво оцените свои силы и возможности....

Предостережение матушки Магдалины не только не охладило наш пыл, но, пожалуй, наоборот, – прибавило решимости прийти в Храм именно в Пятницу и занять места получше (из сорока человек лишь пятеро остались в гостинице).

Богослужение в Троицком соборе Русской духовной миссии (погребение Плащаницы) закончилось около восьми часов вечера, и мы тут же отправились в Храм Гроба Господня. Узкие улочки Старого города переполнены – чем ближе к Храму, тем все теснее и теснее. На углу улицы St. Helena Rd. – пробка: движение регулируют полицейские, пропускают мелкими порциями – толпа напирает, нас сдавили так, что дышать нечем; еще немножко, еще – ну вот, кажется, миновали самое трудное место, дальше уже попроще. Мы держимся тесной кучкой – когда рядом свои, чувствуешь себя намного увереннее.

У входа в Храм – еще одна пробка. Внутрь по¬чему-то не пускают; в чем дело, не знаем. Люди подходят и подходят. Ждем. Но вот возникает движение – стали пропускать. Люди напирают и справа, и слева, и сзади – всем хочется побыстрее попасть в Храм. С каждым шагом нас сдавливают все сильнее. Господи, помоги! Раздаются восклицания и даже крики. Все ближе и ближе вход. Давка неимоверная – Ангел Хранитель, поддержи! Вот и вход – стиснули так, что мочи нет; шаг, еще шаг; впрочем, мы и не шагаем – нас почти несут по воздуху. Порог. И наконец- то мы в Храме! Слава Богу, все живы.

Я иду сразу направо – мимо Камня помазания, вдоль Голгофы, плавно по кругу, огибая греческий алтарь, – мне нужно попасть на площадку около католического придела; матушка сказала, что лучше всего ожидать Благодатный Огонь здесь: во-первых, и это самое главное, рядом Кувуклия, во-вторых, отсюда не прогоняют, и, в-третьих, с этого места открывается хороший обзор. Однако попасть на эту площадку не удалось – подходы к ней были перекрыты. Ну, ничего, подождем немного, а там видно будет...

Из наших вижу человек восемьдесять, остальные – неизвестно где. Храм большой, кто знает, где их устроил Господь. Ко мне подходит Саша, паломник из нашей группы, москвич.

– Давно здесь?

– Уже часа два, – отвечает он.

– Ну и как?

– Да без особого успеха.

– ???

– Сначала мы – несколько человек – устроились прямо у Кувуклии, – думаем, вот повезло так повезло. Сидим, блаженствуем.

Однако блаженство наше продолжалось недолго – подошли полицейские и всех прогнали. Мы перешли в другое место, тоже неплохое, рядом с Кувуклией, но через некоторое время нас и оттуда прогнали... Вот и суди сам, какое у меня настроение, – кому понравится, если тебя гоняют с места на место... Неожиданно все повернулись в сторону Кувуклии.

– Идет! – раздался возглас.

Если бы это слово было произнесено на каком-либо другом языке – греческом, арабском или армянском, – мы все равно поняли бы его значение.

Показались хоругвеносцы, а за ними священнослужители со свечами и иконами – крестный ход с Плащаницей Господа нашего Иисуса Христа: восхитительный запах ладана, мерное колыхание хоругвей, трепет язычков пламени. Греки поют громко и красиво, их голоса наполняют весь Храм, уносятся ввысь, к куполу, в такую даль, куда и голубь не всегда долетит, – создается впечатление, что поют не только люди, но и древние, поседевшие от времени стены, строгие колонны, большие разноцветные лампады. Торжественная процессия все движется и движется, и, кажется, нет ей конца. Вот пение удалилось в западную часть Храма, и сразу возникло движение: люди устремились на площадку католического придела.

Мы, не теряя ни секунды, увлекаемые общим потоком, переступая через ноги сидящих паломников, поспешили за ними. Площадка была уже заполнена людьми, которые сидели на раскладных стульчиках. Кое-где – в середине придела и в его конце – еще были свободные места. Быстрее, быстрее, быстрее, через минуту и их не будет. Я раскрыл свой складной стульчик, поставил его на первое попавшееся сво¬бодное место и сел. Кто-то пытался мне помешать, но я сделал вид, что ничего не понял.

С этого места хорошо видно Кувуклию, правда не всю, переднюю ее часть закрывает колонна, но это ничего, это уже частности, – главное, я вблизи от нее.

Осматриваюсь. Рядом – греки, в основном пенсионеры; по всему видно, что они не первый год встречают Благодатный Огонь, все – на раскладных стульчиках, держатся уверенно, у женщин – вязание, у мужчин – журналы: впереди долгая ночь. У стены – группа русских молодых людей, они и вовсе устроились по-домашнему: на пол положили «пенки», укрылись одеялами, под головами – подушки.

Передо мной – несколько молодых арабов, они сидят на каменном полу, подстелив газетные листы. Через каждые двадцатьтридцать минут они встают, чтобы размяться.

Да и на стульчике долго не просидишь – чувствую, как затекают ноги, спина; встаю вместе с арабами, переминаюсь с ноги на ногу – пока еще это можно делать, не знаю, что будет дальше...

Служба закончилась где-то около часу, и сразу за дело взялись полицейские: они стали выгонять людей, которые сидели и стояли вокруг Кувуклии.

Поднялся страшный шум, послышались громкие крики протеста – люди уходить не хотят, но полицейские настойчиво теснят паломников, помогая повелительными криками, начальник их рычит в мегафон – звуковая обработка более чем мощная, хочешь не хочешь, а уходи, сопротивляться бесполезно.

В нашей «епархии» возник переполох: все вскочили на ноги, схватив вещи, все готовы по первому требованию покинуть насиженные места – волнение достигает критической точки, мы озираемся по сторонам, намечая пути к отступлению. Полицейские теснят паломников все дальше и дальше, но... мимо нас; шум постепенно стихает, мы переводим дух, – кажется, пронесло.

Через несколько минут – новая тревога: полицейские активно и умело стали теснить людей слева от нас, за колоннами, – непонятно, чем они не угодили: до Кувуклии далеко и они никому не мешают; совершенно непонятные действия! Чего доброго, эти молодчики и до нас доберутся, сдвинут куда-нибудь вглубь Храма или вообще на улицу выставят – с них станет, им лишь бы гнать людей, а куда гнать и зачем – неизвестно. Мы снова повскакали со своих мест: неужели прогонят, неужели все наши труды и старания окажутся напрасными? Однако и на этот раз все обошлось – полицейские пошумели, пошумели и удалились.

Господи, помилуй! По грехам нашим мы недостойны не только увидеть схождение Благодатного Огня, но и вообще быть в этом Храме. Не оставь нас, Господи, и исполни желание наших сердец.

Успокоившись, мы опять сели. До главного события еще далеко, дай Бог терпения и терпения. Глаза постепенно смыкаются, голова тяжелеет и клонится вниз. Вот когда я оценил «пенки» и подушки наших соотечественников. Так в борьбе со сном прошло несколько часов, а потом я решил размяться и попутно осмотреть ночной Храм. С большим трудом выбрался из «нашего» придела: люди сидят так тесно, что некуда ступить. А вот дальше уже посвободнее – иди куда хочешь; многие спят: и молодые, и пожилые, и мужчины, и женщины, – кому нечего подстелить, лежат прямо на каменном полу.

Спускаюсь к армянским приделам святой равноапостольной царицы Елены и святого Григория Просветителя – на ступеньках лестницы сидят и лежат люди, оставлен только узкий проход; ступаю осторожно, чтобы не наступить на чью-либо руку или ногу. Поворачиваю направо, потом налево – а вот и лестница, ведущая к месту обретения Животворящего Креста Господня; тут гораздо прохладнее, чем наверху, и, наверно, поэтому условия просто вольготные: паломники отдыхают без тесноты, кто где хочет, и еще много свободного места осталось. Поднимаюсь наверх. Куда пойти дальше? Конечно, на Голгофу. Лестница, разумеется, занята, но пройти осторожненько можно. Наверху – густо, даже очень. Продвигаюсь очень медленно.

Иисусе, источниче разума, напой мя жаждущаго.

Иисусе, одеждо веселия, одей мя тленнаго;

Иисусе, покрове радости, покрый мя недостойнаго.

Иисусе, подателю просящим, даждь ми плач за грехи моя; Иисусе, обретение ищущим, обрящи душу мою.

Иисусе, отверзителю толкущим, отверзи сердце мое окаянное;

Иисусе, Искупителю грешных, очисти беззакония моя.

Иисусе, Сыне Божий, помилуй мя.

Где я? В храме Трех Святителей на Кулишках? Или в храме Божией Матери «Живоносный Источник» в Царицыне? Или в храме пророка Божия Илии Обыденного? Нет, я в Храме Гроба Господня, на Голгофе, где русские паломники читают акафист Иисусу Сладчайшему.

Постепенно, шаг за шагом, подхожу к месту Распятия Господа нашего Иисуса Христа. Опустившись на колени и так пройдя еще немного, прикладываюсь к этой величайшей святыне. Здесь Господь, вися на Кресте, пролил Свою драгоценную Кровь за всех нас, Своими страданиями и муками Он искупил грехи абсолютно всех людей, в том числе и мои. Я искуплен самой дорогой ценой, но ценю ли я это? Мне открыт путь в Райские обители, но стремлюсь ли я туда? Господь каждый день и каждый час стучится в мое сердце, но слышу ли я этот стук? Иисусе, Сыне Божий, помилуй мя!

Спустившись вниз, иду к Камню помазания; прикладываюсь к нему в одном месте, в другом и ощущаю несказанные ароматы, которые от него исходят. На этом камне Ты пребывал, Господи, уже бездыханный, и ароматы, коими праведный Никодим и Иосиф Аримафейский помазали Твое пречистое Тело, были некоторой данью благодарения, приносимой от лица тех людей, которые Тебя знали и которые Тебя почи¬тали. Помилуй нас, Господи, по велицей милости Твоей (ср.: Пс. 50, 3). Вход в Храм закрыт. Закрыт и Гроб Господень. Иисус Христос умер, но еще не воскрес. Это время ожидания. Ожидания Воскресения Спасителя, ожидания Света, ожидание Жизни, ожидание Начала всех начал.

Куда направить дальше мои стопы? Пойду к Столпу бичевания. Иудеи привязали Тебя, Господи, к этому Столпу и со всей неистовой злобой, какая только мо¬жет быть у помраченного человека, бичевали Твое невинное Тело, нанося Тебе такие страшные удары, что кожа разрывалась и Кровь ручьями стекала вниз. И Ты терпеливо переносил эти побои, не издавая ни единого звука, хотя человеку перенести их, кажется, совершенно невозможно. Прости нас, Господи, ибо не ведаем, что творим.

Я прикладываю ухо к каменной плите, которая венчает Столп, и прислушиваюсь. Пьють! Это звук бича, который впивается в Тело.

Пьють! Еще один такой же звук. Они следуют один за другим через почти равные промежутки времени.

Пьють! Взмах руки – и удар.

Это мы, мы наносим Тебе удары, Господи. Мы постоянно бичуем Тебя, и наши жуткие беззакония наносят Тебе раны более глубокие и более болезненные, чем раны от бича. И если иудеи, утомившись, оставили свои пытки и побросали бичи, то мы не чувствуем никакой усталости, совершая свои грехи; мы творим их с упоением, с какой-то ненасытной жадностью и не можем остановиться, хотя в глубине души понимаем, что остановиться все-таки нужно.

Прости нас, Господи, непотребных и никуда не годных, и научи нас жить так, как Ты хочешь, а не как мы хотим.

Долго я еще ходил по Храму, останавливаясь то у одной святыни, то у другой и молясь о спасении своей души, своих близких и всего русского народа. И где бы я ни был, в какой уголок Храма ни заглянул, всюду я слышал русскую речь. В этом году в Иерусалим прибыло небывалое количество наших паломников: около четырех тысяч – это свет мира, соль земли.

Ну, кажется, пора возвращаться и восвояси. Однако проход между колоннами так плотно забит людьми, что пройти на прежнее место нет никакой возможности, – еще одно, неизвестно какое по счету, искушение. Это ничего, никакой трагедии нет, главное, чтобы из Храма не выгнали.

Теперь моя задача – найти тихое укромное место, где бы я мог немного отдохнуть. Лучше всего для этой цели подойдет Темница Уз Господних – это как раз напротив католического придела. Две ступеньки вниз, неширокий вход, колонна справа, колонна слева, несколько зажженных свечей на каменном выступе – Темница невелика; справа, в углу, за проволочной сеткой – чудотворная икона Божией Матери. Говорят, если просунуть сквозь сетку горящую свечу и присмотреться к лику Царицы Небесной, то можно увидеть, как один Ее глаз то закрывается, то снова открывается; впрочем, свидетелями этого необыкновенного чуда становятся лишь немногие избранные...

В Темнице, несмотря на ее небольшие размеры, достаточно свободно, часть людей (в основном дети) спит на полу, подстелив одеяла, другая часть бодрствует; слева расположился священник со своей паствой, он о чем-то говорит, видимо, отвечает на вопросы своих духовных чад. Все они, конечно, наши.

Я поставил стульчик около колонны и сел – лицом к чудотворной иконе Божией Матери. Помоги мне, Пресвятая Дева, дождаться Благодатного Огня, не оставь меня, самого слабого и самого немощного в этом Храме. Справа, у стены, двое московских паломников – муж и жена; у них есть одеяло и они по очереди отдыхают на нем; только что произошла «смена караула»: он лег соснуть, а она бодрствует. Мы разгово¬рились: ее муж уже третий раз встречает Благодатный Огонь, а она – второй. – В прошлом году я была на Голгофе, – говорит моя собеседница, – и видела, как по стене катился Благодатный Огонь. – Что значит «катился»? – Ну, такой светлый огненный шар медленно сползал по стене, и не было сил оторвать от него глаз. – А еще что вы видели? – Всполохи видела, и они словно насквозь меня пронзали. Скоро вы тоже это испытаете.

Несколько часов промелькнуло незаметно, ночь кончилась, наступило утро, и южное горячее солнце осветило Храм Гроба Господня, где собрались православные христиане со всех концов света – и греки, и арабы, и русские, и сербы, и болгары, – собрались, движимые одной целью: соучаствовать в Христовом Воскресении, а до этого – быть опаленными Небесным Огнем.

Нами овладевает нетерпение: поскорее, поскорее пришла бы та минута, ради которой мы сюда прибыли. Я слышал десятки свидетельств очевидцев, и все они по-разному рассказывали о Благодатном Огне, но, как говорится, лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать. Скоро, совсем скоро и я узнаю, что это такое, своими глазами увижу Огонь и своими руками коснусь его.

Все, кто лежал или сидел, встали; свечи везде потушены; лица людей обращены на восток, туда, где находится Кувуклия, – гигантский Храм затих, как затихает природа перед грозой: каждый стремится встать на цыпочки, чтобы лучше видеть Кувуклию или хотя бы часть ее и чтобы ничего не пропустить; напряжение нарастает, – кажется, сам воздух наэлектризован этим нервным напряжением.

И вдруг все пространство Храма осветила яркая вспышка; она была голубоватого цвета и походила на вспышку молнии, только света было больше. Она произвела во мне необыкновенное действие, наполнив все мое существо радостью, ликованием, энергией. Видимо, то же самое испытали и другие паломники. Раздались восклицания, крики, весь Храм наполнился шумом – так шумит лес, когда на него внезапно налетает порыв сильного ветра.

Все, абсолютно все люди протянули вперед и вверх пучки свечей, все, абсолютно все просили у Отца Небесного Благодатного Огня. Еврейский народ просил в пустыне пищи, и Господь посылал ему каждый день манну небесную, которая была необыкновенно вкусна и ароматна; сейчас, в Великую Субботу, на исходе XX столетия, люди просили не физической пищи, а духовной.

Некоторое время вспышек не было, и шум в Храме стал постепенно затихать, сходя на нет, – так умолкает лес, переставая качать вершинами, когда ветер уносится вдаль.

И вот (опять неожиданно) блеснула ослепительная вспышка над Кувуклией, потом – ближе к нам, потом – над алтарем греческой православной церкви; они, эти небесные вспышки, рассекали Храм сверху донизу, освещая взволнованные лица, приводя нас в трепет и содрогание. Иногда вспышка полыхала ярче, иногда – слабее, иногда она была короткая – одно мгновение, иногда – более продолжительная, порой вспышки следовали одна за другой без перерыва, а порой – с некоторыми интервалами; и каждая из них вызывала бурю духовного восторга.

Вернусь к сравнению с молнией. Если молния оставляет в небе, хотя и на краткое мгновение, зигзаг иногда довольно прихотливых очертаний, то вспышка в Храме Гроба Господня не оставляет никаких зигзагов – это только свет, небесный голубоватый свет, и он не вызывает никакого страха, никакой боязни, потому что грома нет и земля не содрогается.

Близкое сходство только в одном: если молнии говорят о приближении грозы, то вспышки в Храме – о скором схождении Благодатного Огня.

Шумнее всех ведут себя арабы: они бьют в бара¬баны, хлопают в ладоши, подпрыгивают на месте, издавая пронзительные гортанные крики; некоторые юноши садятся на плечи своих друзей и изображают всадников. О чем они кричат? О чем хотят поведать людям в эти неповторимые минуты? Чему они радуются? Может быть, у них есть какой-то свой повод для ликования, который совсем не относится к Великой Субботе и Благодатному Огню? Может быть, танцуя и крича, они поклоняются какому-то мерзкому идолу? Нет, эти арабы православные и, значит, наши едино¬мышленники. Они кричат: «Наша вера правая! Наша вера православная!» Они люди южные, у них горячая кровь, они кричат от избытка чувств, и по-другому выражать их они просто не могут. Нас, северян (да и не только нас), их поведение шокирует: ну, где-нибудь на свадьбе или на местном национальном празднике их веселые возгласы и огнен¬ные танцы, конечно, уместны и естественны, но в Храме, да еще в таком, да еще в Великую Субботу, да еще за несколько минут до схождения Благодатного Огня... Это, простите, что-то не то... Это для нас и странно, и непонятно, и соблазнительно.

Так или примерно так рассуждали благочестивые православные христиане (разных стран и разных народов) не только про себя, но и вслух; это в конце концов возымело свое действие, и несколько лет назад арабов в Великую Субботу в Храм не пустили. Патриарх и паломники стали молиться о схождении Благодатного Огня. Прошло тридцать минут... сорок... пятьдесят... Огня не было.

Молитва продолжалась.

Минул час... час двадцать... час сорок пять...

Огня по-прежнему не было.

Всех охватила тревога: обычно Огонь сходил через десять, ну самое большее, через пятнадцать минут, а здесь... «Прогневали мы Бога, прогневали», – с горечью подумали христиане и стали молиться еще усерднее. Прошло два часа... два с четвертью... Огонь не сходил.

На исходе третьего часа Патриарх приказал впустить в Храм арабов. Они не вошли, а ворвались, влетели в дверной проем, темпераментные смуглые христиане, ворвались с гиканьем, танцами, оглушительным барабанным боем – и в ту же секунду на Гроб Господень сошел Благодатный Огонь!

Галина N., паломница из нашей группы, рассказывала:

– Я стояла у колонны, и мне хорошо была видна вся Кувуклия. В какой-то момент я увидела, как со стороны греческого алтаря медленно движется белый, легкий, радостный Луч. От него нельзя было отвести глаз. Он подошел к Кувуклии и... пронзил ее. Минут через десять-пятнадцать Луч незаметно растворился. Прошло какое-то время, и еще один такой же Луч подошел к Кувуклии и... преклонился перед ней.

Когда мы вышли из Храма, я спросила моих спутников, которые стояли в другом месте, видели ли они эти Лучи. Они ответили отрицательно.

И вдруг... Как бы ты ни был внимателен, как бы ни держал ухо востро, как бы ни напрягался, чтобы ничего не пропустить, все равно происходящее в Храме будет для тебя неожиданным.

Вдруг... Боже, укрепи мое перо и дай мне силы и умение передать то, чему я был свидетель.

Вдруг Храм озарили особенно яркие вспышки; их было много, и они блистали сразу по всему Храму озарив его ослепительным, трепетным, до дрожи ощутимым Небесным Сиянием. Это сияние видел и ощущал каждый, в каком бы месте Храма он ни находился – рядом с Кувуклией, в греческом алтаре, на Голгофе, в армянском приделе или еще ниже, в месте обретения Животворящего Креста Господня. В этот момент я понял, что не имеет никакого значения, где ты находишься и какое место ты занял, – имеет значение только то, что ты чувствуешь и как ты воспринимаешь то, что вокруг тебя происходит.

Буря, нет, не буря, а ураган восторга пронесся по Храму. Каждая душа (а их было не меньше пятнадцати тысяч) выражала свой восторг по-разному, но суть этого восторга была одна: Огонь сошел! Мы его еще не видели, но знали: он с нами, на Гробе Господнем, и Патриарх Диодор уже зажег первые свечи.

И вот наступил миг, который мы все с нетерпением ждали и ради которого презрели все земное: расстояние, жару, немощь, усталость, сон, – арабский юноша стремглав пронесся по Храму с востока на запад, в руках у него был дивный, завораживающий факел. Он на секунду-другую остановился у южного входа в греческую церковь Воскресения Христова, чтобы паломники смогли зажечь свечи, а потом продолжил свой стремительный триумфальный бег.

Люди жадно тянутся к Огню, зажигается еще один пучок свечей, еще, еще и еще – и вот уже весь Храм полыхает сияющим, ликующим Огненным заревом. Я накрываю рукой большой, пляшущий, буйный факел – Огонь теплый, приятный, живой, он нисколько не жжет; это не земной, обычный, огонь – это Огонь Небесный! Я начинаю им умываться: подношу к подбородку, щекам, ушам, ко лбу – это, конечно, Божия благодать, сшедшая с Небес и воплотившаяся в Огненные языки. А Храм ликует, Храм не помнит себя от радости, на лицах людей расцвели восхитительные улыбки – так весенний луг расцветает нежными, благоухающими цветами. Радость, ничем не скрываемая радость поселилась в сердцах людей, они оттаяли, подобрели, забыв о своей греховной шелухе, они стали похожи на невинных детей – пред лицом Благодатного Огня нет нужды лицемерить.

Совершенно невозможно одному человеку увидеть и запомнить все подробности этого события, и я прибегаю к помощи братьев и сестер во Христе. Они рассказали, что у одной монахини, которая стояла на первом балконе, напротив Кувуклии, сам собой загорелся пучок свечей. Чудесные лампады, висящие над Камнем помазания, в момент схождения Благодатного Огня тоже зажглись сами собой (это, кстати, происходит каждый год). У тех людей, что находились рядом с Кувуклией, пучки свечей загорались с хлопками.

Неизвестно, сколько времени продолжалось ликование, но вот наступил момент гашения Огня – это произошло не потому, что людям стало жалко свечей, а потому, что Огонь приобрел земные качества и стал жечь, однако радости от этого у нас нисколько не убавилось.

Событие, о котором я рассказал, – это событие вселенского масштаба, оно просто потрясает, а то, что я поведал, – лишь бледное отражение того, что было на самом деле. Но где, где взять слова, которые нарисовали бы истинную, настоящую картину? Где отыскать кисть, которая положила бы верные, искусные мазки на полотно? Где найти краски, которые точно передали бы все оттенки происходившего?

К величайшему нашему сожалению, нет в нашем лексиконе слов, с помощью которых можно было бы хотя с малой долей правдивости рассказать о том, что происходило в Великую Субботу в Храме Гроба Господня. Не найдется кисти, которая смогла бы хотя с малой долей достоверности перенести на холст внешнее, и тем более внутреннее, содержание акта Божиего милосердия. Нет в природе красок, которые смогли бы хотя приблизительно передать суть предпасхального Небесного Сияния.

Ну, а в чем же духовный смысл схождения Благодатного Огня? Для чего он каждый год сходит на Гроб Господень? И почему именно в Великую Суб¬боту, а не в какой-то другой день? И разве нельзя обойтись без него?

Нет, нельзя! Благодатный Огонь – это беспредельная милость Божия падшему роду человеческому. Если Огонь сошел, то это значит, что еще один год земля будет жива и с ней ничего не случится; еще один год солнце будет согревать людей; еще один год они будут пахать землю и выращивать пшеницу; еще один год на лужайках будут расцветать одуванчики, а в степи волноваться ковыль; еще один год дети будут весело играть в салки; еще один год влюбленные будут ходить по тихим, уснувшим улицам, говоря друг другу ласковые слова; еще один год ветер будет приносить тучи, а дождь поливать землю; еще один год будет задумчиво падать снег; еще один год во влажном, чудесно пахнущем осеннем лесу можно будет собирать грибы.

Ну, а почему же именно в Великую Субботу сходит Благодатный Огонь, а не в какой-то другой день? Почему он не сходит, например, в понедельник Светлой седмицы, во вторник или в среду, когда, казалось бы, ему в самый раз и сходить, так как Иисус Христос уже воскрес? Тут сокрыта великая тайна.

Сын Божий еще во Гробе, еще печалью объяты сердца Его учеников, еще ничто не говорит о предстоящей радости и скором Воскресении, а Господь уже посылает Благодатный Огонь. Посылает как знак Своей величайшей милости к людям, как предвестника райской жизни, непреложности Своих обетований, предвестника самой Главной Победы в истории вселенной.

Это – ликующий гонец, которого полководец посылает в разгар битвы с сообщением о том, что победа близка, что она неминуема, что врагу осталось сопротивляться считанные часы, что дух войска полководца несокрушим и каждый воин сражается так, как будто это его последний бой в жизни; что никакому врагу, будь он хоть в десять раз многочисленнее, не устоять перед таким натиском.

На мой взгляд, Благодатный Огонь – это призыв к покаянию. Господь дает всему человечеству в целом и каждому человеку в отдельности еще одну возмож-ность спастись. «Куда вы спешите? – как бы говорит Он. – Куда вы мчитесь день и ночь? Откуда такая суета? И что вы так много и так лихорадочно печетесь о деньгах? Разве в них истина? Разве в них спасение? Не Я ли сказал: Ищите же прежде Царства Божья и правды Его, и это все приложится вам (Мф. 6, 33).

Почему вы не читаете Евангелие, а если и читаете, то очень поверхностно? Почему не выполняете Моих заповеданий?

Вы ведете себя так, будто жизнь человеческая заканчивается на земле. Вы совсем забыли о Небе. А только там и начинается Жизнь.

Остановитесь! Загляните в себя! Перестаньте творить беззакония!

Покайтесь в своих грехах! Покайтесь сегодня, потому что завтрашнего дня может и не быть! Не упустите свою последнюю возможность! Я зову вас всех на Небо, где радость и блаженство!

Я не хочу, чтобы вы попали в ад, к сатане, Я не хочу, чтобы вы погибли для вечности. Покайтесь, Мои возлюбленные, покайтесь, пока не поздно!»

И хочется верить, что пока на земле остается хоть один благомыслящий человек, солнце будет всходить над горизонтом; пока в людях вера не иссякла совсем, земля не сойдет со своей орбиты; пока в сердце хоть одного-единственного человека не умерло желание покаяться, будет сходить Благодатный Огонь.

Иерусалим – Москва. 1999
(По материалам книги Николая
кОкУхИНА «Обручение христу»)