№3 2023 г.         

К вопросу об актуальности и универсальности творчества Ф.М. Достоевского

Федор Михайлович Достоевский (1821-1881)

Вокруг богатого наследия Ф.М. Достоевского вот уже на протяжении более чем столетия по самым разным направлениям происходят движения, зачастую выходящие далеко за рамки академического литературоведения. Согласимся с мнением представителей философии, утверждающих, что Федор Михайлович более философ, чем писатель. Схожие мнения можно услышать на кафедрах богословия, религиоведения, психологии, культурологии, политологии, журналистики.

Один из самых известных публицистовэмигрантов И.Л. Солоневич (1891-1953) в своем бестселлере «Народная монархия» (переведен на 18 языков), хоть и признает личность писателя в масштабах мирового значения, но акцентирует свое внимание на следующие особенности в творчестве русского гения: «Даже Достоевский каким-то странным образом проворонил факт существования тысячелетней империи, жертвы, во имя ее принесенные в течение одиннадцати веков, и результаты, в течение тех же веков достигнутые. Он рисует людей, каких я лично никогда в своей жизни не видел и не слышал, чтобы кто-нибудь видел». Более того, Иван Лукьянович Солоневич убежден, что европейская, в частности германская, идеологическая индустрия свои представления о России черпает из произведений отечественной литературы с ее чеховскими больными людьми, горьковскими «лишними» и более чем странными персонажами из романов Достоевского. Публицист Солоневич считает, что во всем мире литература не отражает дух народа, а лишь искажает его, что Гамлет, Шиллер – сами по себе, а Британия и Германия – сами по себе. Соответственно, следуя логике публициста, Достоевский и другие писатели – это одно, а Россия с ее тысячелетней историей – это совсем другое!

Зная биографию И.Л. Солоневича, его можно понять. К нему накануне мировой войны обращались специалисты из военного ведомства Третьего Рейха, которым он пытался доказать, что о характере русского народа ни в коем случае нельзя судить на основе изучения литературных произведений. Ответ звучал примерно так: «Неужели мы будем больше верить господину Solonewitsch, чем Толстому и Достоевскому!» Безусловно, нельзя искать причину возникновения войны, развязанной Германией против России, только в том, что ее «планировщики» исходили из слабости характера противника как неизбежного вывода при изучении литературного материала. Известно, что Россия за свою длительную историю вела войны большей частью оборонительные, а литературное творчество в нашей стране сформировалось по историческим меркам сравнительно недавно. Если публицистический взгляд на творчество Ф.М. Достоевского, как выше было показано, носит характер умозрительный и предположительный, то в плане исторического предвидения писатель оказался (к сожалению) на высоте своих возможностей.

Приведем следующий пример. В издании «Бесов» 1895 года автор повествует о некоем собрании литераторов и подобных им представителей «передовой мысли», где озвучены следующие программы социалистических преобразований: «Уничтожение буквы ъ (твердый знак в конце слова, оканчивающегося на согласную букву), раздробление России по народностям с вольной федеративной связью, уничтожение армии и флота, восстановление Польши, уничтожение наследства, семейства, детей и священников, усиление прав женщин…». Поразительна точность предсказаний русского гения, а у части мистически настроенных людей это вызвало суждение о том, что Федор Михайлович не спрогнозировал, а каким-то чудесным образом спровоцировал трагические события 1917 года в России! Заметим в скобках, что подобное обвинение можно предъявить и М.Ю. Лермонтову, который задолго до Ф.М. Достоевского в своих сочинениях указывал на возможность разрушения царской власти в России.

Протоиерей Василий Зеньковский (1881-1962)

Не кажется удивительным резко негативное отношение В.И. Ленина к «архискверному» Достоевскому (письмо И.Ф. Арманд от 05.06.1914), которого вождь революции не мог просто игнорировать и который идеально обрисовал собирательный образ коммунистического лидера. Протоиерей Василий Зеньковский (1881-1962) На наш взгляд, более широкую оценку творчества Ф.М. Достоевского удалось предложить философу, богослову и историку общественной мысли Василию Васильевичу Зеньковскому (1881-1962): «Достоевский так глубоко заглянул в человеческую душу, как никто другой, и то, что он увидел в ней, было для него осуждением всей внешней насильственной (т.е. правовой, а не моральной) культуры» (В. Зеньковский. «Русские мыслители и Европа»). Ученый считает, что Ф.М. Достоевский служил славянской идее, воплощая ее в России и Православии, имел он и право сказать, что Европа для него – кладбище, хотя и дорогое его сердцу, ибо только через ошибки Европы возможна православная культура, создать которую должны славянские народы во главе с Россией. Отсюда и глубокий пафос знаменитой речи на открытие памятника А.С. Пушкину. Именно там впервые были с такой откровенностью озвучены слова о всемирном и всечеловеческом значении русского человека. При этом автор обращает внимание читателя на то, что Федор Михайлович отнюдь не является апологетом Русской Православной Церкви, полагая, что она пребывает в «параличе со времени Петра Великого».

Безусловно, вопросы, поставленные писателем в своих сочинениях, были в разной степени освещены и другими отечественными мыслителями (например, Н.Я. Данилевским в его капитальном труде «Россия и Европа»), однако с таким писательским блеском они звучали впервые: «Если великий народ не верует, что в нем одном истина, он один способен и призван всех воскресить и спасти своей истиной, то он тотчас же превращается в этнографический материал!» (монолог Шатова из «Бесов»). Бескомпромиссно звучат слова – приговор Англии, да и всей Европе: «…страстное желание жить и потеря высшего смысла жизни!»

Несколько более сдержанную характеристику Федору Михайловичу Достоевскому дает известный литературный критик Юлий Исаевич Айхенвальд (1872-1928): «Простит ли человечество Достоевскому то, что он так осквернил человека? <…> Он так несчастен в своей прозорливости, что почти не в силах понять, как можно любить ближнего? <…> Его угнетала человеческая широта (особенно в русской натуре подмечал он ее), та трагическая широта, при которой в одном и том же сердце совмещаются идеал Мадонны и Содома» (Ю. Айхенвальд. «Силуэты русских писателей»). И уже «крещендо» в устах критика звучит приговор писателю: «Для Достоевского огонь сладострастия, "паучьего" сладострастия, не был угасим, оно было геенна огненная, зажженная диаволами и уготованная, быть может, для него самого».

Емкая и талантливая в своем лингвистическом своеобразии статья Ю. Айхенвальда содержит в том числе напряженные психологические моменты: «…Все это, страдающее без вины, наказанное без преступления, причиняет читателю почти физическую боль, от которой излечишься только слезами, и больше, чем все писатели, собрал Достоевский горькую дань человеческих слез». Что же, может, и прав будет В.В. Маяковский, изрекший: «Наша земля для счастья плохо оборудована», однако не следует забывать фрагмент Нагорной проповеди: «Блаженны плачущие, ибо они утешатся» (Мф. 5:4).

Митрополит Антоний (Храповицкий) (1863-1936)

Блестящий филолог и вдумчивый богослов, Юлий Исаевич Айхенвальд так подытожил свое исследование творчества русского гения: «Гнетущей загадкой встает он перед нами, как олицетворенная боль, как черное солнце страданий» (указ. соч.). В самом деле, нельзя не согласиться с критиком в том, что уже одно то, что Достоевский, провидец тьмы и рудокоп души, пережил психологию смертной казни, невероятный ужас ее ожидания – одно это делает его существом инфернальным, как бы вышедшим из могилы и в саване блуждающим среди людей живых (там же). Кроме этого, много ли среди мыслителей мирового уровня найдется тех, кто, находясь в заточении длительное время, в своем распоряжении будет иметь одну лишь из разрешенных книг – Новый Завет, кто, получив в начале писательской карьеры восторженный отзыв «мэтров» отечественной литературы в лице Белинского и Некрасова, вскоре станет изгоем! Кто, будучи блестящим знатоком европейской литературы, первый переводчик «Евгении Гранде» О. Бальзака, станет беспощадным «прокурором» и судьей т.н. просвещенного Запада!

Как справедливо отмечает другой исследователь творчества русского писателя Василий Васильевич Розанов (1956-1919), вопросы, поставленные Ф.М. Достоевским, гораздо глубже, чем казались даже ему. Они суть более метафизические, чем исторические, каковыми был склонен считать их сам (В. Розанов. «Легенда о великом инквизиторе»). Чего стоит только знаменитая формула Федора Михайловича о «слезе невинного ребенка» и о невозможности построения здания земной счастливой жизни, в фундаменте которой страдания невинных существ!

В обстоятельном исследовании творчества Ф.М. Достоевского, помещенном в «Православной энциклопедии», особо отмечается высказывание иерарха Церкви Антония (Храповицкого): «…Решимость отбросить служение себялюбию и страстям… крест благоразумного разбойника или, напротив, разбойника-хулителя – вот что описывал писатель, а читатель уже сам выводит отсюда, если не желает противиться разуму и совести, что между двумя крестами непременно должен быть третий, на который один разбойник уповает и спасается, а другой изрыгает хулы и погибает…» («Православная энциклопедия», т. XVI). Издание сообщает, что одностороннего освещения творчества Федора Михайловича Достоевского не удалось избежать З. Фрейду, Т. Манну, А. Камю и другим. Составители энциклопедии, подытоживая приведенные исследования о русском мыслителе, приходят к выводу о том, что в решении человеческих проблем никто не может ни превзойти, ни сравниться с Достоевским!

Актуальность богатейшего наследия выдающегося русского писателя, творчество которого выходит далеко за рамки какойлибо отдельной гуманитарной дисциплины, подтверждается возрастающим интересом со стороны самых разных категорий исследователей как за рубежом, так и в нашей стране. Применительно к Тюмени отметим исследование доктора философских наук, бывшего профессора кафедры религиоведения С.П. Суровягина «Милосердие» (Тюмень. Издательство «Просторъ», 1992), получившее высокие отзывы в среде столичной профессуры. Таким образом, есть основание причислить творчество Ф.М. Достоевского к тому, что (по аналогии с А.С. Пушкиным) составляет «наше все».

М.С. ЯБЛОКОВ, М.С. ГУЗЬ,
Тюменский государственный
институт культуры
(колледж искусств)