Память этого подвижника Русской Православной Церкви празднуется 2/15 сентября. В числе 1118
святых новомучеников и исповедников он был прославлен на Юбилейном Архиерейском Соборе
13-16 августа 2000 года.
Епископ Герман находился в ссылке в нашем крае с 1922 по 1925 гг. Пребывая в Тюмени, Тобольске,
Самарове, Чучелинских юртах, писал письма своим друзьям – Вере Тимофеевне и Наталье Александровне Верховцевым. Они познакомились в 1916 году. Все трое были духовными детьми митрополита
Московского Макария. Объединяло их и почитание отца Иоанна Кронштадтского, с которым Вера Тимофеевна было знакома. Сохранившиеся 120 писем епископа Германа, отправленные из разных мест
заключения, являются бесценными документами эпохи.
Протоиерей Петр Чельцов (+ 1972), также
новопрославленный исповедник, служивший
во Владимирской епархии, в «Слове на день
прославления святителя Иоанна, митрополита Тобольского» сказал, осмысляя прошлое, настоящее и будущее Русской Церкви:
«…на мрачном горизонте страданий вдруг
зажигалась яркая звездочка и выводила ее
на верную дорогу, и великая Святая Русь
спокойно и величаво продолжала свое,
указанное ей Промыслом, историческое
шествие…».
Родился епископ Герман (в миру Николай
Степанович Ряшенцев) в г. Тамбове в семье
купца второй гильдии. В 1900 г. окончил
тамбовскую гимназию и через два года поступил в Казанскую духовную академию. Еще
через два года пострижен в мантию и спустя год рукоположен во иеромонаха. После
окончания академии преподавал Священное
Писание в Псковской духовной семинарии. С
1910 г. был инспектором Вифанской семинарии. Возведен в сан архимандрита. В апреле
1919 г. состоялась хиротония архимандрита
Германа во епископа Волоколамского, викария Московской епархии.
В 1922 г. (в это время владыка проживал
в Даниловом монастыре) последовал его второй арест и ссылка. В течение последующих
двух лет епископ Герман
писал из Сибири письма
в подмосковный Сергиев Посад. Эти письма,
кроме своего основного
содержания – мыслей и
советов по духовному возрастанию, – дополняют и
страницы истории нашего
края.
Владыка находился на
положении политического
ссыльного, высланного административно, без всякого суда. Это вызывало сочувствие местных жителей
и сопровождение в передвижении почти почетным
караулом. Епископ писал:
«Господь так устроил, что
целую неделю мы жили
здесь, как у родных. Я не
могу в этом не видеть и особенного попечения о нас святителя Иоанна Тобольского,
икона которого – не помню, когда и кем
мне данная, – путешествует всегда со мной
вот уже два года. Это довольно знаменательное совпадение. Мы будем жить в селе
Самарове Тобольского уезда. Это торговое
местечко в 500 верстах к
северу от Тобольска по
Иртышу и в 500 верстах
южнее Березова. Судя по
Тобольску, где вызревают
дыни, арбузы и помидоры,
там, вероятно, будет не
холоднее Вологды. Все
говорят, что Самарово на
крутом берегу Иртыша.
Красивая, здоровая местность, кругом хвойный лес.
Народ здесь, в Сибири,
как мне кажется, открытее нашего и отзывчивей.
Думается, что и Самарово
не будет для нас мачехой.
Конечно, многое будет
зависеть от опеки, под
какой нам придется жить.
Но мне нечего скрывать
и нечего бояться, так как
мои убеждения касаются не политики, а той
области совести, какая объявлена советским
законом свободной».
В Тюмень епископ прибыл 13 августа
1923 г., сюда и пришло первое послание из
Сергиева Посада. 30 августа он писал ответ
из Тобольска. Еще было тепло, еще радовала
его наша природа: лес, поля, реки… Впереди были новые переселения – на север,
в Самарово. Туда, где сливаются большие
сибирские реки Иртыш и Обь, откуда видны
снежные вершины Уральских гор. Находясь
в Самарове, ждали парохода числа 5-8
сентября для отправки дальше.
В письме, датированном днем празднования иконы «Знамение» Божией Матери
в 1924 г., епископ Герман пишет, что его,
единственного из всей партии заключенных,
решили отправить «по крепкому морозцу
подальше», туда, где нет ни церкви, ни
часовни, – в деревушку
в 40 км от Самарова,
вдали от трактовых дорог
на Сургут и Березов, туда,
где не было ни почты, ни
телеграфа, ни врача. Приказали собраться и отбыть
за три часа. Лютая стужа,
отсутствие теплой одежды
и скудость питания заставили епископа обратиться
с просьбой задержать высылку из-за надежды получить посылку, которую он
ждал уже три месяца.
Остается только домыслить те немыслимые
условия, которые послужили поводом к обращению
в надежде на понимание.
Да где там! Разрешили
задержаться только на 24
часа. Поделился ли кто
из охраны с ним пищей или одеждой?.. В
письме нет прямого указания на тяжелое
положение. Есть рассуждение, которое дает
возможность понять, как тяжело ему было:
«У меня борются два чувства: обратить кого
следует внимание, как борзо расправляются здесь, минуя технику Москвы и даже
кодекс, а другое напоминает слова Исаии:
«как овча на заклание веден и яко Агнец…
безгласен…». И просьба: подкрепите меня
своими молитвами».
О жителях остяцкой деревушки исповедник пишет: «Жители Чучели, кажется, хорошо говорят по-русски, и стройки (избы) у них
уже русские. Кажется, если не ошибаюсь,
некоторых я даже знаю, и, Бог даст, быть
может, устроимся хоть не так, как здесь и
в Самарове, но сносно…».
Цитирую отрывок из письма от 18 февраля 1925 г.: «Для выработки терпения и
самопознания, конечно, очень хороши те
условия, в каких живу, но когда начинает
приветливо светить солнышко, когда начинает пробуждаться спящая красота вечной
и живой книги о Боге и Его
правде, тогда больнее щемит сердце, тогда начинает
тосковать оно о любимом
деле, о своих далеких детях,
о тех условиях, где так было
тепло и радостно и какие
стоят теперь с печатью разрушения, лучше слов свидетельствуя, как опустошена
теперь человеческая душа».
Весной того же года
епископ Герман предполагает, что в июле Чучелинские
юрты ему могут сменить на
Соловки. Вере Тимофеевне
пишет, что часто душевные
терзания бывают от того,
что невозможно забыть свет
солнца, счастье… что надо
не плакать над щепками, в
которые превратился лес, а
думать над тем, как из этих
щепок строить то, что раньше строилось из
деревьев. «Вместо того чтобы ныть и тосковать о том, «как хороши, как свежи были
розы», надо лучше подумать, чем парализовать «воню» помойки и во что одеться, если
приходится в жизни идти не по роскошному
лугу с душистой и сочной травой, а сквозь
цепкие кусты репейника. Конечно, логика
христиан – правда, и должна каждому из
нас говорить: стало меньше храмов – сам
ты должен быть храмом Бога, стал неудобен
вход ко многим святыням – сам стань этой
святыней и живой иконой».
После возвращения в Москву владыка
Герман уже 30 ноября был снова арестован,
приговорен к трем годам ссылки. В 1928 г.
владыка назначен епископом Вязниковским,
викарием Владимирской епархии. В том же
1928-м – арестован и приговорен к трем
годам исправительно-трудовых работ. Находился в Кеми и в Соловецком лагере, где
занимался плетением рыболовных сетей. В
конце 1930-го вывезен с Соловков – «вместе
со стариками, больными и калеками» – после болезни тифом. Затем находился в 60
верстах от г. Кеми, где «расписывал игрушки
и безделушки в кустарном производстве».
Затем находился в ссылке в г. Котласе, позднее в г. Великом Устюге. В 1933-м получил
разрешение на службу в храмах Арзамаса.
В 1934-м – снова в заключении. В сентябре
1937 г. осужден Тройкой при УНКВД Коми
АССР по ст. 58-10 и приговорен к расстрелу.
15 сентября расстрелян в городе Сыктывкаре.
В календаре на 2002 г. с житиями святых и подвижников благочестия ХХ столетия «Русь святая» приводится отрывок из
воспоминаний Н.А. Верховцевой о владыке
Германе Ряшенцеве: «От всего дорогого и
привычного разъединили светлого владыку
узы, заключения, бесконечные странствования и великие подвиги крестоносного пути.
В оставшихся письмах трепетно бьется
горячее, отданное Господу сердце, его «кружевная душа» (по маминому определению),
будто сотканная из тончайших волокон».
Литература:
Календарь «Русь святая» (на 2002 г.).
– М., 2001.
Воробьева А.Г. «Высшее изящество
веры»: жизнеописание сщмч. Германа, еп.
Вязниковского. – М., 2004.
Н.Л. АНТУФЬЕВА, г. Тюмень
Центр развития социальных проектов
«Милосердие», г. Тюмень
|