№3 2014 г.         

Память детства

Родился я первого февраля в одна тысяча девятьсот семьдесят пятом году в городе Салехарде, на Севере, в Западной Сибири.

Первого февраля рождаются харизматичные, с нестандартным мышлением люди. Например, Борис Николаевич Ельцин. По всем деревням и весям разбросаны первофевральские, как ягоды сочные на болоте.

После моего рождения мама моя заболела, и меня, грудного, вместе с ней самолетом отправили в Тюмень, на юг Западной Сибири, в больницу. Там моя мама умерла.

Я остался один в доме малютки. Никто за мной не приехал. Я плакал. Ждал маму. Я все время держал палец во рту вместо маминой тити. Я плакал и ждал. Очень долго ждал. Ко мне приходили разные тети – нянечки, ласково со мной разговаривали, забавляли меня. Я стал грустить, и ничего меня не радовало. Я стал задумчивым, отрешенным от благ и шумихи вокруг. Я по-прежнему держал палец во рту, наивно полагая, что это мамина грудь. Через месяц, а может, чуть больше, я понял, что мамы не будет, мама больше никогда не придет. Но я не знал, что она умерла. Я не знал, что такое смерть. До трех лет я прожил в доме малютки среди шума и гама: таких, как я, там, набралось около сотни. У кого-то, как у меня, умерла мама, кого-то мамы бросили.

Когда мне исполнилось три года, я оказался в новом доме, в селе Ембаево. Это был большой дом, очень большой. Можно сказать, это был целый комплекс для детей-сирот. Много групп, много воспитателей, большая территория, много детских площадок с большими деревянными верандами. Там я прожил до школы, до 7 лет.

В первый класс я пошел в Тобольске. Это была необычная школа, школа-интернат. Большая-большая, как наша армия. Закончив в конце мая третий класс, мы ждали недели две поездки в пионерский лагерь на все лето, до сентября.

С начала лета к нам в группу пришла новая воспитательница. Молодая, красивая, с гимнастической осанкой. Красота ее была во всем: правильно сложена, женственна, белые волосы-кудряшки, голубые глаза. Она только закончила пединститут, стала учителем, и жизнь ее еще как следует не испытала. Мы ее сразу полюбили. Она стала всеобщей любимицей. А всеобщая любовь опасна, вскружит голову, и не заметишь, как голову потеряешь… В один из дней мы пошли всей группой купаться на пруд. С нами всю дорогу бежала собачка, наша любимица по имени Юлька, маленькая, коротконогая, гладкошерстная дворняжка, черная, только кончики ушей и лапки были светлыми, золотистого цвета. Юлька все время крутилась как юла, поэтому ее так и прозвали.

Это был не просто пруд. Это был пруд, где с одного конца вода входит, а с другого – выходит, как будто это большая огромная канава природного, естественного происхождения, а коли это так, то в нем есть течение.

Погода была замечательная. Было необычно тепло, даже жарко, душно. Появились первые комарики, такие крупные и голодные. Мы купались всем классом, на берегу жгли костер, дымом отгоняя комаров, пили, ели, веселились.

Я хорошо умел плавать, мог всех дальше от берега отплыть, а ребята не могли и все удивлялись: такой худой, хилый – и так хорошо плавает, не боится воды. Еще я дольше всех плавал под водой и обязательно со дна реки что-нибудь доставал: землю, камни, водоросли, коряги, консервные банки. Доставал для самоутверждения, мол, до самого дна добрался, а вы так сможете? Ребята меня хвалили, и похвала меня двигала на новые подвиги.

В пруду стояли шум и гам, все резвились, соревновались, галдели как вороны. Я отплыл от толпы и нырнул – и вдруг увидел тело девочки у самого дна. Я схватил девочку за волосы и вытащил ее на берег. Шум и гам прекратились, все собрались возле девочки, стали откачивать. Откачали. Девочка пришла в себя и заплакала, и съежилась как ежик от прикосновения волчьих лап. Наступила тишина. Воспитательница быстро всех посчитала, не хватало еще одного ребенка. Я и еще пара смельчаков бросились в воду. Ныряли мы минут двадцать. Безрезультатно. Течение, может, унесло, подумал я, пруд такой необычный, с течением, с одной стороны вода заходит, а с другой – выходит. И вдруг собака завыла, заскулила.

Воспитатель решила, что вторая девочка пошла в лес, в туалет, может, по лесу бродит. Но эта мысль развеялась как облако. Одежда девочки была на берегу. Не могла она уйти в лес раздетая, комарики крупные и голодные ее съели бы.

Вдруг солнце исчезло. Как будто его и не было. Поднялся ветер. Пошел сильный дождь. Резко стало темнеть и холодать. Мы пришли в интернат убитые горем, подавленные. Ночью мы не спали, сбились все в кучу и наводили друг на друга ужас, рассказывали страшные истории про смерть и духов. За окном лил дождь, гремел гром, сверкала молния. Я смотрел в большое окно, укутавшись одеялом, мне было жутко холодно, я промерз в воде и никак не мог согреться. Вид из окна был мрачный, на кладбище. Глядя на кладбище, я подумал, что нашу девочку похоронят напротив, и мы будем ходить к ней на могилку.

От всего пережитого не помню, как я уснул. На следующий день пришла милиция, что-то расспрашивали, записывали, снимали. Настроения не было, было ощущение пустоты. Мы потеряли человека. Только он с тобою шел рядом, пел песни, радовался жизни, и тут – на тебе, его больше нет и никогда не будет. Никогда.

А спас я Таню Малышкину, одноклассницу, скромную, тихую, добрую, красивую девочку.

Потеряли мы Розу Хохлянкину. Чем запомнилась Роза? Роза была белой, цвет кожи ее был белый как известка, которой красят потолки и стены. И еще у нее были светло-голубые глаза и ярко-рыжие волосы-кудряшки. Она была хрупкая, наверное, родилась с очень маленьким весом. Помню, в первом классе на каком-то мероприятии она пела песню:

Выглянуло солнышко.

Светит на лугу.

Я навстречу солнышку

Весело бегу…

Ей играл, аккомпанировал какой-то дядя, музыкант-преподаватель, на баяне. Такая трогательная, умилительная песня о лете. Голос Розы трогал наши детские души. Когда у меня родился сын, я вдруг ни с того ни с сего вспомнил эту песню и часто ему пел, таская его на руках. Эта песенка забавляла моего сына, он смеялся, радовался, что папа поет, он не знал и не знает, кто ее пел – моя одноклассница, Божий человек, которого Бог любил и забрал к Себе ребенком.

На следующий день приехали Розины родственники. Как они плакали, убивались, что оставили своего ребенка здесь, в казенном доме. Наверное, они хотели забрать Розу к себе, но что-то не получалось. И вот им легко ее отдают, но уже не живую. Это невыносимо – слушать плачь горем убитого человека. Это очень больно. Такое состояние, что как будто в этом есть твоя вина и тебя убивают медленно слезами. Хотя винят не тебя, а винят воспитателя.

Бедная воспитательница. Бедная. Бедная. Я ее видел. Она, молодая, красивая женщина, была раздавлена, убита горем. У нее только все начиналось, и так скоро, резко, печально все закончилось. Ее хотели судить, посадить в тюрьму за халатность. К ней на работу пришел ее молодой муж в военной форме, подтянутый, с маленьким ребенком на руках, ребенку было меньше года, поддержать. Моральная поддержка много значит в жизни любого человека.

Наша воспитательница уволилась, ее не посадили. И больше мы ее никогда не видели. Может, она уехала из Тобольска. Всеобщая любовь куда-то улетучилась, а теплые воспоминания о ней остались в сердце моем. Потом приехала машина, привезли пустой гроб, родственники засобирались в морг за Розой.

На прощание они раздали нам конфеты и просили не переживать: все будет, все наладится, с кем не бывает, живите, растите, растите умными, стремитесь к знаниям. Кто-то из нас предложил Розиным родственникам забрать собаку. Юлька и Роза были друзьями.

Розу похоронили в другом городе или деревне. И все закончилось. Через неделю мы всем интернатом выехали в пионерский лагерь. Все срослось как срослось, раны затянулись, жизнь пошла дальше бить ключом.

Прошло где-то полгода, а может, чуть больше. После урока ко мне подошла учительница и сказала, что мы на тебя готовим характеристику. Я удивился и спросил зачем. Она сказала, что меня представляют к награде за спасение утопающих, так положено по советским законам. Это меня и удивило, и обрадовало, и огорчило, и я горько заплакал. Учительница стала меня успокаивать. Десятилетний возраст ребенка – что это? Дети наивно во все верят, всех искренне любят. С годами взросления люди становятся толстокожими, обрастают избирательным правом, этого люблю, этого не люблю.

Дети как Бог. Бог любит всех. Медаль мне так и не дали. Документы застряли в Тюмени, где-то в облисполкоме. Грамоты и медали ничтожны по сравнению с тем, что у меня внутри. А внутри я ощущаю себя настоящим героем. P.S. Сегодня Татьяна Малышкина, мать троих замечательных детей, работает в больнице, построила дом, живет и здравствует на юге Западной Сибири.

Андрей ЛОНГОРТОВ,
г. Ханты-Мансийск