№02 2016 г.         

Русский просветитель Японии

Святитель Николай Японский (в миру Иван Димитриевич Касаткин) родился 1 августа 1836 года в селе Береза Бельского уезда Смоленской губернии в семье диакона. По окончании Бельского духовного училища и Смоленской духовной семинарии Иван Касаткин в 1857 году в числе лучших воспитанников был направлен в Санкт-Петербургскую духовную академию. Узнав о настоятельской вакансии в русском консульском храме в г.Хакодатэ, юноша изъявил желание отправиться в Японию содействовать распространению Православия в Стране восходящего солнца.

24 июня 1860 года епископ Выборгский Нектарий (Надеждин), ректор Санкт-Петербургской духовной академии, совершил в академическом храме во имя Двенадцати апостолов постриг Ивана Касаткина с наречением ему имени Николай. В день праздника первоверховных апостолов Петра и Павла, 29 июня, инок Николай был посвящен во иеродиакона, а 30 июня (Собор Двенадцати апостолов) – во иеромонаха. Епископ Нектарий так напутствовал молодого инока: «С крестом подвижника ты должен взять посох странника, вместе с подвигом монашества тебе предлежат труды апостольские».

В июле 1860 года иеромонах Николай выехал в г. Хакодатэ, взяв с собой Смоленскую икону Божией Матери. 17 марта 1880 года Святейший Синод вынес определение «о бытии архимандриту Николаю епископом Ревельским, викарием Рижской епархии, с откомандированием его в Японию», а с 30 марта того же года в Троицком соборе АлександроНевской лавры была совершена его хиротония во епископа. Так начался новый период в жизни Японской духовной миссии.

Как указывает почетный профессор Йокогамского государственного университета Мицуо Наганава, в то время в Японии все христианские учения одинаково страдали от влияния националистических настроений японского народа, однако православие испытывало отрицательное воздействие и со стороны других негативных факторов, коренившихся главным образом в неблагоприятных представлениях японцев о России. Во-первых, нужно отметить существование представлений о «российской угрозе». Простые обыватели считали Россию подозрительной и непонятной страной, расположенной в темном и холодном северном крае. Коренной источник неприятия состоял в том, что России и Японии в то время суждено было стать соперниками в Восточной Азии. Православные верующие подозревались в шпионаже в пользу России и потому часто подвергались притеснениям как со стороны простых японцев, так и полиции. В такую Японию конца XIX века с проповедью Евангелия направился иеромонах, а впоследствии епископ Николай.

Поистине апостольское служение владыки Николая, сочетающее в себе самоотверженный труд, внимание к чаяниям и нуждам японцев, и бережное отношение к предмету проповеди – Евангелию и православной традиции, принесло прекрасный плод. В 1898 году в своем дневнике сотрудник владыки Николая по миссии иеромонах Андроник (Никольский, † 1918, священномученик) писал: «Владыку здесь, конечно, вся Япония знает, конечно, не лично, а просто как «Николая»; и само Православие здесь большей частью известно под именем «учения Николая»; так как он один ведь здесь и положил начало и вел до сих пор это дело. И жаль мне его, бедного: как будто всегда он один и был, и есть, и будет, а мы все какие-то временные работники, постоянно готовы убежать, то рассорившись с ним, то заболевши».

Главным делом святителя был перевод на японский язык Священного Писания и богослужебных книг. В Хакодате богослужение сначала совершалось на церковнославянском языке, на японском же пелись и читались только «Господи, помилуй», «Святый Боже», «Верую» и «Отче наш». При переводе самой короткой и распространенной в богослужении молитвы «Господи, помилуй» возник вопрос: как переводить слово «помилуй»? Ведь можно было перевести в том смысле, как помилование преступника. Святитель Николай говорил: «У нас таких отношений с нашим Богом нет. Мы возьмем слово «аварема». Так мать «милует» ребенка, «жалеет» в исконном древнерусском смысле».

Святитель считал недопустимым примитивизацию священных текстов при переводе на новый язык, считал, что необходимо выработать в рамках японского языка особый церковный язык. Как ни странно, современные невоцерковленные японцы с трудом понимают богослужебные японские тексты. Сам святитель говорил так: «Не перевод Евангелия и богослужения должен опускаться до уровня развития народной массы, а, наоборот, верующие должны возвышаться до понимания евангельских и богослужебных текстов. Язык вульгарный в Евангелии недопустим. Если мне встречаются два совершенно тождественных иероглифа или выражения и оба они для японского уха и глаза одинаково благородны, то я, конечно, отдам предпочтение общераспространенному, но никогда не делаю уступок невежеству и не допускаю ни малейших компромиссов в отношении точности переводов, хотя бы мне и приходилось употребить и очень малоизвестный в Японии китайский иероглиф. Я сам чувствую, что иногда мой перевод для понимания требует большого напряжения со стороны японцев. Но это в значительной мере объясняется новизной для них самого Православия».

На глубокое изучение японского языка у святителя ушло семь лет. Он должен был усвоить и приемы японского красноречия, и саму манеру японского мышления. Поэтому от книг он отрывается, чтобы идти в «говорильни», обедает в дешевых столовых, заходит в кумирни. Он должен был узнать, чем живет этот народ и как он молится в городе и в деревне.

Поэтому, по словам архиепископа Антония (Мельникова) «если апостол Павел для эллинов становился эллином, то святитель Николай для японцев стал японцем». Его многолетняя упорная работа послужила причиной того, что японская периодическая печать неоднократно писала о нем, как о человеке, знавшем Японию и ее культуру лучше, чем сами японцы. Святитель в совершенстве овладел японским языком; его речь, яркая и образная, отличалась силой и выразительностью, благодаря чему его проповеди стали знаменитыми во всей Японии.

Обращает на себя внимание связь трудов святителя Николая с православием в Сибири и сибирскими святителями.

В 1860 году иеромонах Николай ехал в Японию через Сибирь. В Николаевскена-Амуре отец Николай зимовал. Здесь он встретился с прославленным святителем, апостолом Америки и Сибири, архиепископом Камчатским, Курильским и Алеутским (впоследствии митрополит Московский и Коломенский) Иннокентием (Вениаминовым; 1797–1879). Владыка Иннокентий оставил иеромонаха Николая у себя почти на год. Это было настоящей миссионерской школой, практическим «курсом наук». Однажды владыка Иннокентий спросил у о. Николая: «А есть ли у тебя ряса-то хорошая?» «Конечно, есть», – отвечал о. Николай. Однако владыке академическая ряса не понравилась: «Поедешь туда, все будут смотреть, какой-де он, что у них за священники? Нужно сразу внушить им уважение. Покупай бархат». Бархат был куплен. Владыка вооружился ножницами и выкроил рясу для о. Николая: «Вот так-то лучше будет. А есть ли крест?» Креста еще не было: он дожидался о. Николая в Хакодатэ. «Ну, возьми хоть вот этот», – сказал владыка, надевая на шею о. Николая бронзовый крест за Севастопольскую кампанию. «Оно хоть и не совсем по форме, да все-таки крест, а без него являться к японцам не годится. Да и не одни японцы – и европейцы будут смотреть».

Именно по совету святителя Иннокентия святитель Николай принялся прежде всего за тщательное изучение японского языка и культуры.

Начальнику Алтайской духовной миссии архиепископу Макарию (Невскому), своему другу, окончившему в 1854 году Тобольскую духовную семинарию, в 1907 году он писал так: «что касается до «покоя», то я, читая Ваши строки об этом, сгорел от стыда только от одной мысли, что Ваше Высокопреосвященство могло подумать обо мне это. «На покой» миссионеру, когда у него хоть крошка силы еще есть служить своему делу!». Известны также и другие письма владыки Николая архиепископу Макарию (Невскому) и их переписка, в которой два святителя обсуждают вопросы миссионерского служения.

Не работать владыка Николай не мог: за две недели до смерти угасавший святитель настоял, чтобы в госпитале ему разрешили заняться работой: и он успел закончить проверку последних черновых листов службы на Св. Троицу, окончательно приготовив тем самым ее к печати. А за три дня до смерти смог завершить и составление годового отчета по Миссии…

Подвиг миссионера и апостола украшен глубоким смирением святителя. На одном из церковных собраний катехизатор решил воздать должное святителю Николаю, миссионеру, который более тридцати лет самоотверженно трудился в Российской духовной миссии, но святой ответил, что он «не более чем спичка, которою зажгли свечу: спичка после этого сама гаснет, и ее бросают наземь».

Наганава Мицуо пишет: «Он оставил потомкам собор, 8 храмов, 175 церквей, 276 приходов, вырастил одного епископа, 34 иерея, 8 диаконов, 115 проповедников. Общее число православных верующих достигло 34110 человек, не считая 8170 человек, усопших ранее... В личном же владении он оставил только несколько предметов довольно изношенного гардероба».

3 февраля (по старому стилю) 1912 года на 76-м году жизни приснопамятный святитель Николай Японский мирно отошел ко Господу.

В тот же день Святая Церковь празднует его память. Архиепископ Николай для японской православной паствы был не только проповедником слова Божия, но и любящим пастырем и отцом, отдавшим ей и свое сердце, и свою жизнь.

Священным Синодом Русской Православной Церкви во главе со Святейшим Патриархом Алексием (Симанским; † 1970) было принято постановление о прославлении святителя Николая в лике святых с именованием «равноапостольный». В Японии православные почитают святителя Николая как великого праведника и молитвенного предстателя пред Господом.

Протоиерей Николай Цирке,
Ключарь Знаменского кафедрального
собора г.Тюмени