№1 2016 г.         

Божественный свет

Каждый день пересекаюсь я с верующими людьми, и у каждого из них своя неповторимая история встречи с Богом.

Вот что рассказала мне горячо любимая мной мама о своей жизни. Родилась она в тяжелый для нашего Отечества 1939 год. И посчастливилось ей расти среди тех людей, которые помнили и почитали еще Царя-батюшку и не понаслышке знали, на чем свет стоит.

«Как обычно, проснувшись, я с грустью удостоверилась, что родителей дома уже нет. Они, конечно же, в школе. Если ты учитель, тем более завуч или даже директор послевоенной школы, то жизнь твоя – только школе. Утро, день и вечер – учебному и воспитательному процессу в окружении многоголосой детворы, учительского коллектива и самого разного люда, а ночь – проверке тетрадей, подготовке к занятиям и начертанию планов рабочих дома, при тусклом свете настольной лампы, рядом со спящими уже родителями и детьми.

Потому бабушка и дедушка были моими мамой и папой. Молчаливыми, тоже всегда очень занятыми, как и все трудолюбивые жители небольших российских железнодорожных станций. Но вот у них-то для меня хватало и ласкового взгляда, и теплого слова, и дружеского расположения.

Дедушка мой, высокий, необыкновенно стройный и моложавый, добрейшей души человек, на все руки мастер, часто брал меня с собой на рыбалку и охоту. Места вокруг нашей станции были удивительные по красоте, богатые реками и речушками, озерами и заливными лугами. Усадит меня дедушка под куст смородины на такой островок, чтобы никто обидеть не смог– сиди, потчуйся, а сам – отправляется по своим охотничьим делам, на разведку. Незадолго до начала охоты дичь проверял, вся ли перелиняла, вся ли на крыло подняться сможет. В то время охотничий сезон намного раньше открывался.

На станции Прокофия Ивановича уважали как редкого печника и бондаря, а ребята местные побаивались при нем грубое слово сказать. Услышит «черт» – никому спуску не даст. Верующими были они с бабушкой людьми, но вслух об этом не говорили. Время было гонений, как в давние-предавние времена, когда христиан в цирках на растерзание зверям отдавали. Так и теперь множество новомучеников и исповедников российских засияли, как звезды, над землею нашей многострадальной.

Папа мой коммунистом был, мама коммунистом, так что дома о Боге – ни-ни. Даже у ветра в то время слух чуткий был, разнесет «крамольную» весть – и прощай рабочее место, хорошо, если голова на месте останется. А оно и без слов незримо передается душе – Слово Божие, в сердце человеческом лелеемое и воцарившееся. Как тепло мне было с бабушкой и дедушкой, как радостно и привольно. Не может благодатное состояние на ближних не отразиться. Если светит солнце, то проникает в самые непроходимые чащи, в самые труднодоступные места, хоть один лучик да пробьется, да оживит темноту или уныние непроглядное.

Теперь я сама бабушка. Хотя и закрою глаза – и как будто вчера это было.

Жаркие дни выпадают в июле в среднерусской полосе, да такие жаркие, что, кажется, плавится все вокруг восковой свечой. И сам воздух – не воздух, а марево раскаленное, и солнечный свет, как огонь, и небо от этого яркое, цвета цикория и львиного зева одновременно. В такие дни посылал меня дедушка за особенной водой на дальний колодец.

Находился колодец рядом с колхозной конюшней, за высокой оградой и такими воротами, рядом с которыми я себе казалась не иначе как мышонком или муравьем. Бабушка рассказывала, что эта конюшня раньше была храмом, а теперь там местные конюхи нужным делом занимаются, лошадиную силу для народа в порядке держат. Колодец был необыкновенный, как и все, что было за теми воротами: двускатная высокая крыша, высокий сруб, цепь тяжеленная. Для какого силача все это предназначалось? Мне, конечно же, конюхи помогали водицы набрать.

В тот день расхрабрилась я, да и говорю: «А нельзя ли мне посмотреть, что там внутри, где кони стоят?» – «Погляди, отчего не поглядеть, – добродушно сказал молодой конюх, – только лошадки-то все в поле».

Я осторожно ступила под своды «конюшни». На стены из окон пробивались солнечные лучи, и ничего особенного в первый момент я не почувствовала. Но вдруг едва уловимое свечение, показавшееся со всех сторон, так охватило мою душу, так ослепило меня, что не стерпела я и выбежала наружу. И смотреть мне на белый свет было больно.

«Бабуся, что же это там такое?! Мне страшно!» – возвратившись, сейчас же поделилась я с бабушкой, в белоснежном платочке несуетливо хлопотавшей по хозяйству. «Иконы это светятся, стены-то все расписаны в храме и не могут они не сиять. Известью забелили их – это очень страшно, – а они светятся».

Запали мне в сердце слова эти, как волшебные, живут в нем и поныне. Или это душа моя через весь жизненный путь несет в себе то, что с рождения ей дано было, и собирает все ценное, что посылает судьба ее для вечности, по крупицам.

Отошел ко Господу дедушка мой Прокофий Иванович, отгремели охотничьим салютом выстрелы старых друзей его над скромной могилой. Покоится он недалеко от своей родной станции, на взгорье у леса, в окружении озер. Отошла в мир иной и бабушка моя Анастасия Ивановна. Гражданскую она пережила, красных и белочехов, Отечественную и смерть многих своих детей, голод и гонения… Такой молчальницы-белошвейки теперь днем с огнем не сыскать. Без жалоб и уныния прошла она скорбный свой путь. «Бог терпел и нам велел» – красовалось ею вышитое льняное полотенце на самой светлой стене нашей уютной горницы. Похоронена горлица эта далеко от дедушки, на большом городском кладбище в Самаре.

Давно, очень давно, нет у меня возможности навестить эти дорогие могилки. Но, когда мы стоим на воскресной службе, прочтено Евангелие, возносит священник молитву за каждую поминаемую душу и соборно народ весь молится о своих близких, когда мы все, живые и усопшие, соединяемся в один народ Божий, тогда мы все вместе».

В окружении прекрасных озер и лесов, речек и оврагов, холмов и лугов и поныне стоит замечательная российская станция Кротовка. Недалеко от вокзала, на том самом месте, где когда-то стояла старая церковь, вырос красивый храм. Пасхальным огнем светятся в предзакатном небе новые купола. Новые люди готовят свои души к Царствию Небесному. Могут готовить. Только дал им Господь на это свободную волю.

Каждая душа собирает как неоценимое потаенное сокровище все лучшие впечатления своей жизни, собирает, просматривает потом, как царскую свою казну, словно ищет что-то забытое, важное. Да только нет ей удовлетворения настоящего, если впечатления эти с божественным светом не связаны, нет радости настоящей, пищи насыщающей. Нет и не может быть.

Елена Русанова,
г.Тюмень